по-видимому, дорогой игрушки. - Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем
эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с ним делать?.. Вон
там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, -
солгала она.
показалось, даже скрипнул ими. Седая дама больше всего боялась сцен и потому
медленно протянула к Сашке ангелочка.
напряженными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что
ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху.
на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там,
непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не
сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в
чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка
прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое
светлое, какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и
страдающей земле.
коснулись Сашки. И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо
разукрашенная, нагло горящая елка, - и радостно улыбнулась седая, важная
дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети,
которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все
заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья
гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
готовящаяся к прыжку пантера, Сашка мрачным взглядом обводил окружающих, ища
того, кто осмелится отнять у него ангелочка.
комнатке, за перегородкой, горела на столе кухонная лампочка, и слабый
желтоватый свет ее с трудом проникал через закопченное стекло, бросая
странные тени на лицо Сашки и его отца.
всматриваясь в игрушку.
Сашки.
крылышки глянь. Цыц, не трогай!
Саша наставительно шептал:
сломать можешь!
голов: одной большой и лохматой, другой маленькой и круглой. В большой
голове происходила странная, мучительная, но в то же время радостная работа.
Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он
становился больше и светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным
трепетаньем, а все окружающее - бревенчатая, покрытая копотью стена, грязный
стол, Сашка, - все это сливалось в одну ровную серую массу, без теней, без
света. И чудилось погибшему человеку, что он услышал жалеющий голос из того
чудного мира, где он жил когда-то и откуда был навеки изгнан. Там не знают о
грязи и унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе эгоизмов; там не
знают о муках человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми
руками сторожей. Там чисто, радостно и светло, и все это чистое нашло приют
в душе ее, той, которую он любил больше жизни и потерял, сохранив ненужную
жизнь. К запаху воска, шедшему от игрушки, примешивался неуловимый аромат, и
чудилось погибшему человеку, как прикасались к ангелочку ее дорогие пальцы,
которые он хотел бы целовать по одному и так долго, пока смерть не сомкнет
его уста навсегда. Оттого и была так красива эта игрушечка, оттого и было в
ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Ангелочек
спустился с неба, на котором была ее душа, и внес луч света в сырую,
пропитанную чадом комнату и в черную душу человека, у которого было отнято
все: и любовь, и счастье, и жизнь.
и ласкали ангелочка. И для них исчезало настоящее и будущее: и вечно
печальный и жалкий отец, и грубая, невыносимая мать, и черный мрак обид,
жестокостей, унижений и злобствующей тоски. Бесформенны, туманны были мечты
Сашки, но тем глубже волновали они его смятенную душу. Все добро, сияющее
над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал в себя
ангелочек, и оттого он горел таким мягким божественным светом, оттого
трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки.
радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало
воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от
человека и делает его таким одиноким, несчастными слабым. Отец
несознательным движением положил руки на шею сына, и голова последнего так
же невольно прижалась к чахоточной груди.
сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь.
затрещало, на миг стихло, и часы бойко н торопливо отчеканили: час, два,
три.
лазили, я и сорвался.
страдаешь, как наяву...
его шее. Все сильнее дрожала и дергалась она, и чуткое безмолвие ночи
внезапно нарушилось всхлипывающим, жалким звуком сдерживаемого плача. Сашка
сурово задвигал бровями и осторожно, чтобы не потревожить тяжелую, дрожащую
руку, сковырнул с глаза слезинку. Так странно было видеть, как плачет
большой и старый человек.
маленький.
зачем?
забормотала громко и странно-настойчиво: "Дерюжку держи... держи, держи,
держи". Нужно было ложиться спать, но до этого устроить на ночь ангелочка.
На земле оставлять его было невозможно; он был повешен на ниточке,
прикрепленной к отдушине печки, и отчетливо рисовался на белом фоне кафелей.
Так его могли видеть оба - и Сашка и отец. Поспешно набросав в угол всякого
тряпья, на котором он спал, отец так же быстро разделся и лег на спину,
чтобы поскорее начать смотреть на ангелочка.
одеяло я поправляя наброшенное на ноги пальто.
как заснул с такой быстротой, что точно шел ко дну глубокой и быстрой реки.
Скоро заснул и отец. Кроткий покой и безмятежность легли на истомленное лицо
человека, который отжил, и смелое личико человека, который еще только
начинал жить.
оставленная гореть по настоянию Сашки, наполняла комнату запахом керосина и
сквозь закопченное стекло бросала печальный свет на картину медленного
разрушения. Ангелочек как будто шевелился. По розовым ножкам его скатывались
густые капли и падали на лежанку. К запаху керосина присоединился тяжелый
запах топленого воска. Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал
с мягким стуком на горячие плиты. Любопытный прусак пробежал, обжигаясь,
вокруг бесформенного слитка, взобрался на стрекозиное крылышко и, дернув
усиками, побежал дальше.
дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз.
посмотрели вверх. Отсюда гребня стены не было видно; она поднималась, прямая
и гладкая, и точно разрезала небо на две половины. И наша половина неба была
буро-черная, а к горизонту темно-синяя, так что нельзя было понять, где
кончается черная земля и начинается небо. И сдавленная землей и небом
задыхалась черная ночь, и глухо и тяжко стонала, и с каждым вздохом
выплевывала из недр своих острый и жгучий песок, от которого мучительно
горели наши язвы.
Круз Андрей
Лукин Евгений
Гуль Роман Борисович
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс
Чернецов Андрей