покоряет земли для империи, видит смысл жизни в завоеваниях. И
он презирает колониста. Но ведь затем он и воевал, чтоб на
захваченных землях поселился колонист! Упиваясь своими
успехами, мы служили прогрессу-- прокладывали железные дороги,
строила заводы, бурили нефтяные скважины. И как-то забыли, что
все это для того и создавалось, чтобы служить людям. В пору
завоеваний мы рассуждали, как солдаты. Но теперь настал черед
поселенцев. Надо вдохнуть жизнь в новый дом, у которого еще нет
своего лица. Для одних истина заключалась в том, чтобы строить,
для других она в том, чтобы обживать.
жильем. Даже машина, становясь совершеннее, делает свое дело
все скромней и незаметней. Кажется, будто все труды человека--
создателя машин-- все его расчеты, все бессонные ночи над
чертежами только и проявляются во внешней простоте; словно
нужен был опыт многих поколений, чтобы все стройней и чеканной
становились колонна, киль корабля или фюзеляж самолета, пока не
обрели наконец первозданную чистоту и плавность линий груди или
плеча. Кажется, будто работа инженеров, чертежников,
конструкторов к тому и сводится, чтобы шлифовать и сглаживать,
чтобы облегчить и упростить механизм крепления, уравновесить
крыло, сделать его незаметным -- уже не крыло, прикрепленное к
фюзеляжу, но некое совершенство форм, естественно развившееся
из почки, таинственно слитное и гармоническое единство, которое
сродни прекрасному стихотворению. Как видно, совершенство
достигается не тогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже
ничего нельзя отнять. Машина на пределе своего развития-- это
уже почти не машина.
видно, как оно создавалось. У простейших орудий труда
мало-помалу стирались видимые признаки механизма, и в руках у
нас оказывался предмет, будто созданный самой природой, словно
галька, обточенная морем; тем же примечательна и машина --
пользуясь ею, постепенно о ней забываешь.
сегодня мы уже не помним, что там в моторе вращается. Оно
обязано вращаться, как сердце обязано биться, а мы ведь не
прислушиваемся к биению своего сердца. Орудие уже не поглощает
нашего внимания без остатка. За орудием и через него мы вновь
обретаем все ту же вечную природу, которую издавна знают
садовники, мореходы и поэты.
моторы, когда гидроплан берет разбег по морю, гондола его
отзывается, точно гонг, на удары волн, и пилот всем телом
ощущает эту напряженную дрожь. Он чувствует, как с каждой
секундой машина набирает скорость, и вместе с этим нарастает ее
мощь. Он чувствует, как в пятнадцатитонной громаде зреет та
сила, что позволит взлететь. Он сжимает ручку управления, и эта
сила, точно дар, переливается ему в ладони. Он овладевает этим
даром, и металлические рычаги становятся послушными
исполнителями его воли. Наконец мощь его вполне созрела -- и
тогда легким, неуловимым движением, словно срывая спелый плод,
летчик поднимает машину над водами и утверждает ее в воздухе.
познания! Это он открыл нам истинное лицо земли. В самом деле,
дороги веками нас обманывали. Мы были точно императрица,
пожелавшая посетить своих подданных и посмотреть, довольны ли
они ее правлением. Чтобы провести ее, лукавые царедворцы
расставили вдоль дороги веселенькие декорации и наняли
статистов водить хороводы. Кроме этой тоненькой ниточки,
государыня ничего не увидела в своих владениях и не узнала, что
на бескрайних равнинах люди умирают с голоду и проклинают ее.
бесплодные земли, скалы и пески; верой и правдой служа
человеку, они бегут от родника до родника. Они ведут
крестьянина от гумна к пшеничному полю, принимают у хлева едва
проснувшийся скот и на рассвете выплескивают его в люцерну. Они
соединяют деревню с деревней, потому что деревенские жители не
прочь породниться с соседями. А если какая-нибудь дорога и
отважится пересечь пустыню, то в поисках передышки будет без
конца петлять от оазиса к оазису.
утешительной ложью, на пути нам то и дело попадались орошенные
земли, плодовые сады, сочные луга, и мы долго видели нашу
тюрьму в розовом свете. Мы верили, что планета наша -- влажная
и мягкая.
открытие. Самолет научил нас двигаться по прямой. Едва
оторвавшись от земли, мы покидаем до^ роги, что сворачивают к
водоемам и хлевам или вьют
рабства, не зависим больше от родников и берем курс на дальние
цели. Только теперь, с высоты прямолинейного полета, мы
открываем истинную основу нашей земли, фундамент из скал, песка
и соли, на котором, пробиваясь там и сям, словно мох среди
развалин, зацветает жизнь.
поросль цивилизаций -- они украшают собою долины и кое-где
чудом расцветают, словно пышные сады в благодатном климате. Мы
смотрим в иллюминатор, как ученый в микроскоп, и судим человека
по его месту во вселенной. Мы заново перечитываем свою историю.
Рио-Гальегос видишь внизу поток застывшей лавы. Эти остатки
давно отбушевавших катаклизмов двадцатиметровой толщей
придавили равнину. Дальше пролетаешь над вторым таким потоком,
над третьим, а потом идут горушки, бугры высотой в двести
метров, и на каждом зияет кратер. Ничего похожего на гордый
Везувий: прямо на равнине разинуты жерла гаубиц.
кажется это спокойствие вставшей дыбом земли, где когда-то
тысячи вулканов, изрыгая пламя" перекликались громовым рокотом
подземного органа. А сейчас летишь над безмолвной пустыней,
повитой лентами черных ледников.
мурава. Порою в кратере растет дерево, совсем как цветок в
старом горшке. Окрашенная светом догорающего дня, равнина
больше похожа на великолепный парк с заботливо подстриженным
газоном и лишь слегка вздымается вокруг огромных разинутых
пастей. Улепетывает заяц, взлетает птица,-- жизнь завладела
новой планетой, небесным телом, которое наконец облеклось
доброй плотью земли.
Горбы вулканов почти незаметны под ровным покровом зелени, все
изгибы спокойны и плавны. Каждую щель затянула эта мягкая
ткань. Почва ровная, склоны пологие, и уже не помнишь об их
происхождении. Зелень трав стирает с холмов мрачные приметы.
случайной горстке грязи, что скопилась меж древней застывшей
лавой и южными льдами. Здесь, совсем рядом с этими черными
потоками, особенно остро ощущаешь, какое это чудо -- человек.
Редкостная удача! Бог весть как, бог весть почему этот странник
забрел в сады, которые словно только его и ждали, в сады, где
жизнь возможна лишь одну геологическую эпоху -- краткий срок,
мимолетный праздник среди нескончаемых будней.
Прислоняюсь к камням фонтана и гляжу на девушек. Они прелестны,
и в двух шагах от них еще острее чувствуешь: непостижимое
существо человек. В нашем мире все живое тяготеет к себе
подобному, даже цветы, клонясь под ветром, смешиваются с
другими цветами, лебедю знакомы все лебеди -- и только люди
замыкаются в одиночестве.
мною и этой девушкой стоят ее мечты-- как одолеть такую
преграду? Что могу я знать о девушке, которая неспешно
возвращается домой, опустив глаза и улыбаясь про себя,
поглощенная милыми выдумками и небылицами? Из невысказанных
мыслей возлюбленного, из его слов и его молчания она умудрилась
создать собственное королевство, и отныне для нее все другие
люди -- просто варвары. Я знаю, она замкнулась в своей тайне, в
своих привычках, в певучих отголосках воспоминаний, она далека
от меня, точно мы живем на разных планетах. Лишь вчера
Василенко Иван
Жюль Верн
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Шилова Юлия