луна и нашла этот дом, и квартиру. Марк многое видел теперь - плиту,
кем-то оставленную кастрюлю на гвоздике - светлым пятном, блестела
поверхность пола, время от времени падали тяжелые мягкие капли из
крана. И этот свет, и капли одурманили юношу, он упал в темноту и не
видел снов.
12
своими вопросами к чужеземцу на табуретке. Тот, скривив узкую щель
рта, выплюнул желтоватый квадратик плотной бумаги. Ученый схватил
его дрожащими руками, поднес к лампе... Ну, негодяй! Мало, видите
ли, ему информации, ах, прохвост! Где я тебе возьму... И мстительно
щелкнув тумблером, свел питание к минимуму, чтобы жизнь
высокомерного отказника чуть теплилась, чтоб не задавался, не
вредничал! С тяжестью в голове и ногах он лег, пытался осилить
страничку любимой книги, но попалось отвратительное место - химик
растворял убитого художника в кислоте. Тошнотворная химия! Но без
нее ни черта...
тяжелы в ту ночь - не кошмар, не барак, не угроза... но утром
накатило нечто, убивающее своей непостижимой нежностью, - давно
забытое свидание -"до завтра? - до завтра..." - а через мгновение он
знает, что завтра не будет ничего, и уже не объяснить... Сны бьют в
цель, обходят барьеры, прорастают из трещин.
Глава четвертая
своей суровой манере пригласил к чаю. На столике лежала буханка
черного и кусок вареной колбасы. Аркадий нарезал колбасу крупными
ломтями, потом приступил с ножом к хлебу, заглянул в чайничек,
хмыкнул и долил кипятком до краев. "Настоящий ученый..." - с
завистью подумал Марк, забыв свои вечерние наблюдения. Сам он
придавал большое значение еде, и стыдился этого. Не то, чтобы был
гурманом - ел, что попало, но мысли о пище часто преследовали его,
затмевая вечные проблемы.
- Сахара нет, - с некоторым вызовом, за которым просвечивало
смущение, сказал Аркадий.
безвинно, и как ветерану науки, но за талонами следовало идти к
начальству, а он, охваченный робостью, каждый раз медлил. Он
представлял себе, как появится на пороге большой опрятной комнаты с
фикусом в коренастой кадке, ковровой дорожкой и множеством столов,
за которыми сидят раскрашенные молодые женщины, как будет мять
шапчонку, презирать свой ватник, расхлябанные ботинки с
разноцветными проволочками вместо шнурков, как будут его
снисходительно поучать, а он - кивать головой, ничего не понимая,
ловя отдельные звуки в гулком пространстве.
себя прекрасно в своем тряпье, но во враждебном лагере терялся.
Вдруг его пронимало - совсем отщепенец, совсем. Жизнь катила мимо,
нарядная, со своими заботами, а он, как червь, вылез из темной норы.
Наверное, жизнь не была такой уж нарядной, но так ему казалось в
минуты, когда, пережив унижение, он шел обратно к себе. Запирался на
все запоры и переводил дух - свои стены успокаивали, как черепаху
вид панциря изнутри. Отдышавшись, он шел в заднюю комнату, там он
был среди своих.
- Сахар вреден, - он решительно заявил.
мода схлынула, вытесненная пугающим призраком животных жиров - убийц
кишечника. Аркадий не ответил, пошарил под столом, вытащил старую
тетрадь, и, мусоля странички, нашел - "Вот: "О вреде сахарозы".
Ломаный спотыкающийся текст, едва различимые карандашные ряды
сливались, наползая друг на друга.
- Вот, - с гордостью повторил он, - я писал это в одиночке. Карандаш
выдали для заявлений, но мне заявлять было нечего: как только
захлопнулась дверь, я понял, что конец моему порханию.
ни черта не смыслил, ведь чистый физик, но, подумав, признал, что и
в этом старик обогнал свое время.
- Я физик, - сказал Аркадий, в который раз угадывая мысли юноши, - и
сразу понял, что гены должны быть, и сказал всем - Якову, Генке, а
Тимофеев тогда еще ни хрена не смыслил.
- Я всегда считал, что разум сильней всего, а эти, кто заправлял,
были так глупы, просто ничтожны. Я смеялся - неужели не видно, что
пигмеи, дураки... Идиот, жизнь профукал, не понял, кто правит бал. -
Аркадий не вздыхал, не плакался, его блестящие глаза были чисты и
пронзительны, смотрели куда-то в угол.
- Но весь ужас... или юмор?.. - в том, что другого пути для меня не
могло быть.
устраивала, но спорить он не посмел - у каждого теория жизни своя,
она хороша, если объясняет эксперимент.
- ... еще несколько слов... - Они шли вниз по лестнице, старик
впереди, Марк видел его тощий затылок. - Вы мальчик, видимо,
способный, но не понимаете людей. Я тоже, но знаю, чего нельзя
делать. Нельзя лезть напрямик, задавать вопросы, обличать, свергать,
устанавливать истину вопреки всему. Большинству здесь это острый
нож. Не будоражьте их, я имею в виду слабых, они привыкли к своему
бессилию и находят мелкие радости в ежедневной ловле блох. Не
стягивайте с бедняг последнюю одежку, будьте осторожны, молчаливы,
спокойны, вежливы, не спорьте и не ссорьтесь, делайте свое дело и
молчите.
старый хрен, сам-то какой пример! Оглянулся, и увидел бледное
мальчишеское лицо, на котором только горделивое непонимание,
презрение к старой черепахе, втянувшей башку в панцирь. Он вздохнул
с безнадежностью - и облегчением, и вышел из парадного на яркий
свет.
2
настоящего убежища ему ждать долго, впереди ночлежки и приключения.
Его перестали тревожить сны, полеты, он легко забыл про темные
аллеи, надменную незнакомку, ночь, улицу, фонарь и прочие атрибуты
юности. Он быстро воспринимал новое, легко увлекался, уходил с
головой, при этом его разум не торопился выходить из тени, пока не
насыщалось чувство. Он жил с восторгом, его радовало буквально все.
Как-то, не имея еще пристанища, нашел развалюху - блестящая от влаги
дверь, косое окно... здесь он жил несколько сентябрьских дней, спал
на полу, прикрываясь пиджаком. Потом его взяли в общежитие четвертым
в комнатку без окон. Через нее проходило человек тридцать в две
большие комнаты. От дверей отгораживала грязная тряпка, и каждый,
кто входил, едва не задевал его по носу. Он перебрался на столик в
углу. Соседи резались в карты, пили пиво, а он, поджав ноги, спал.
Днем его ждали такие радости и приключения, столько нового он
узнавал, что домашний комфорт показался бы ему неприличной роскошью.
Плата за счастье была ничтожной, он платил с удовольствием, и
находил прелесть в этой странной жизни; грязь и распущенность его
восхищали и смешили, но не задевали. Он ничего не воспринимал
всерьез, кроме сути дела, которое делал.
3
дурак, не видишь, что ли, обычный сумасшедший, из наших. Он это
сразу увидел, и поэтому, преодолевая настороженность, вмешался в
жизнь парня. Он хотел помочь, предупредить, предостеречь...
что вам нужно, впереди," - объявил старый молодому. И вот начало
попадаться то, что нужно. Десятки, сотни чайничков, кофейников самых
разных форм и размеров, начиная от старых, с заросшими грязью
медалями на боках. Самовары! сюда бы коллекционера... Часы!
Старинные ходики с кукушкой, наполовину высунувшейся из
покосившегося окошка, так и замерла, как в заколдованном царстве...
Огромный лакированный ящик, в нем длинный снаряд маятника
поблескивает нержавеющим медовым блеском, дверца вырвана с петлями,
по циферблату, извиваясь, ползет длинный, неприлично розового цвета
дождевой червь, дешевая иллюстрация к проблеме бренности
всего-всего, сюда бы еще череп с отвисшей челюстью... За часами
двинулись рядами и шеренгами столики и шкафчики, с резными вычурными
ножками... А маленькие табуретки? И для ног кряхтящего старца,
завязывающего шнурки, и для молодых гитарных ног, чтобы покладисто
лег на колени инструмент... Приемники! - от огромных многоламповых
чудищ прошлого века до современнейших транзисторов, а дальше...
повернувшись к Марку, - отсюда и начнем.
Ему не хотелось показать Марку, как поражает его каждый раз
пространство, усеянное кроватями, топчанами, лежаками,
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Браун Дэн
Пехов Алексей
Сапковский Анджей
Лукин Евгений