спускается вниз, медленно проходит между трибун -- и вслед Ему поднятые
вверх нежные белые ветви женских рук и единомиллионная буря кликов. И затем
такие же клики в честь сонма Хранителей, незримо присутствующих где-то здесь
же, в наших рядах. Кто знает: может быть, именно их, Хранителей, провидела
фантазия древнего человека, создавая своих нежно-грозных "архангелов",
приставленных от рождения к каждому человеку.
было во всем торжестве. Вы, кому придется читать это, -- знакомы ли вам
такие минуты? Мне жаль вас, если вы их не знаете...
Запись 10-я.
фильтруют свои растворы: все взвешенные частицы, все лишнее остается на этой
бумаге. И утром я спустился вниз начисто отдистиллированный, прозрачный.
записывала нумера входящих. Ее имя -- Ю... впрочем, лучше не назову ее цифр,
потому что боюсь, как бы не написать о ней чего-нибудь плохого. Хотя, в
сущности, это -- очень почтенная пожилая женщина. Единственное, что мне в
ней не нравится, -- это то, что щеки у ней несколько обвисли -- как рыбьи
жабры (казалось бы: что тут такого?).
клякса.
голову -- и капнула в меня чернильной этакой улыбочкой:
(думаю, излишне объяснять этот естественный порядок), и не позже 12 будет у
меня. Но я был смущен этой самой улыбочкой, чернильная капля замутила мой
прозрачный раствор. Настолько, что позже на постройке "[Интеграла]" я никак
не мог сосредоточиться -- и даже однажды ошибся в вычислениях, чего со мной
никогда не бывало.
наконец, письмо у меня в руках. Не знаю почему, я не прочел его здесь же, а
сунул в карман -- и скорее к себе в комнату. Развернул, пробежал глазами и
-- сел... Это было официальное извещение, что на меня записался нумер I-330
и что сегодня в 21 я должен явиться к ней -- внизу адрес...
показал свое отношение к ней. Вдобавок ведь она даже не знала: был ли я в
Бюро Хранителей, -- ведь ей неоткуда было узнать, что я был болен, -- ну,
вообще не мог... И несмотря на все -- --
розовый полумесяц... Да, и вот это -- и вот это еще: сегодня хотела ко мне
зайти О. Показать ей это извещение -- относительно I-330? Я не знаю: она не
поверит (да и как, в самом деле, поверить?), что я здесь ни при чем, что я
совершенно... И знаю: будет трудный, нелепый, абсолютно нелогичный
разговор... Нет, только не это. Пусть все решится механически: просто пошлю
ей копию с извещения.
обезьянью руку. Вспомнилось, как она, I, тогда на прогулке взяла мою руку,
смотрела на нее. Неужели она действительно...
какое-то другое, хрупкое стекло -- не наше, не настоящее, это -- тонкая
стеклянная скорлупа, а под скорлупой крутится, несется, гудит... И я не
удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами подымутся вверх купола
аудиториумов, и пожилая луна улыбнется чернильно -- как та, за столиком
нынче утром, и во всех домах сразу опустятся все шторы, и за шторами -- --
мешают -- положительно мешают сердцу, тесно, не хватает места. Я стоял у
стеклянной двери с золотыми цифрами: I-330. I, спиною ко мне, над столом,
что-то писала. Я вошел...
извещение и явился.
шторами? Что она скажет -- что сделает через секунду? Как это узнать,
вычислить, когда вся она -- оттуда, из дикой, древней страны снов.
говорит -- лицо у ней, как быстрое, сверкающее колесо: не разглядеть
отдельных спиц. Но сейчас колесо -- неподвижно. И я увидел странное
сочетание: высоко вздернутые у висков темные брови -- насмешливый острый
треугольник, обращенный вершиною вверх -- две глубокие морщинки, от носа к
углам рта. И эти два треугольника как-то противоречили один другому, клали
на все лицо этот неприятный, раздражающий Х -- как крест: перечеркнутое
крестом лицо.
равно что ( -- острые зубы, улыбка). Но зато теперь вы -- в моих руках. Вы
помните: "Всякий нумер, в течение 48 часов не заявивший Бюро, считается..."
мальчишка, попался, глупо молчал. И чувствовал: запутался -- ни рукой, ни
ногой...
со всех сторон шторы. Я был отрезан от мира -- вдвоем с ней.
-- я слушал -- весь слушал. И вспомнилось... нет: сверкнуло в одну сотую
секунды... Мне пришлось недавно исчислить кривизну уличной мембраны нового
типа (теперь эти мембраны, изящно задекорированные, на всех проспектах
записывают для Бюро Хранителей уличные разговоры). И помню: вогнутая,
розовая трепещущая перепонка -- странное существо, состоящее только из
одного органа -- уха. Я был сейчас такой мембраной.
шелк шуршит по плечам, коленам -- по полу. Я слышу -- и это еще яснее, чем
видеть -- из голубовато-серой шелковой груды вышагнула одна нога и другая...
бесконечными паузами -- удары молота о прутья. И я слышу -- я вижу: она,
сзади, думает секунду.
шелк...
платье. Это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего. Две
острые точки -- сквозь тонкую ткань, тлеющие розовым -- два угля сквозь
пепел. Два нежно-круглых колена...
флакон с чем-то ядовито-зеленым, два крошечных стаканчика на ножках. В углу
рта у нее дымилось -- в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение (как
называется -- сейчас забыл).
накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и... и вдруг она
это тоже слышит?
стряхнула пепел -- на мой розовый билетик.
зачем заставили меня прийти сюда?
рука Благодетеля, нестерпимое лезвие луча, но там: на Кубе -- это вот, с
закинутой головой, распростертое тело. Я вздрогнул.
никотином и особенно алкоголем -- Единое Государство беспощадно...
губить себя -- и вырождение -- и так далее. Это до непристойности верно.
улицу... Нет, вы представьте себе... ну, хоть этого неизменнейшего моего
обожателя -- ну, да вы его знаете, -- представьте, что он сбросил с себя всю
эту ложь одежд -- и в истинном виде среди публики... Ох!
глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне стало
ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий -- обнимал ее -- такую...
Он...
ощущения. Теперь, когда я это пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно
быть, и он, как всякий честный нумер, имеет право на радости -- и было бы
несправедливо... Ну да это ясно.
-- внутрь:
уверена в этом, -- вы и не подумаете пойти в Бюро и сообщить, что вот я --
пью ликер, я -- курю. Вы будете больны -- или вы будете заняты -- или уж не
Якубенко Николай
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Браун Дэн
Белогорский Евгений