так тот очень хорошо знает, что только с тараканами капитан свиреп, а
дальше тараканов нейдет.
и один на ад'ютанта похож, другой - на Молочку, третий - на Иваненко...
А капитан Нечеса - хоть бы что. Не то невдомек ему, не то думает: "а пу-
щай, все они - младеньчики, - все ангелы Божьи"; не то просто иначе и
нельзя по тутошним местам, у чорта-то на куличках, где всякая баба, хоть
самая никчемушняя, высокую цену себе знает. Но любит капитан Нечеса всех
восьмерых своих ребят, с девятым Петяшкой в придачу, - любит всех одина-
ково и со всеми няньчится...
детскую, чтобы тревогу свою об Аржаном утишить. Восемь оборванных, весе-
лых чумазых отерханов... И долго, покуда уж совсем не стемнеет, играет в
кулючки с чумазыми капитан Нечеса.
и пристраивает заплату к коленке Костенькиных панталон: совсем обносился
мальченка. А из капитаншина будуара, он же и спальня с слонами-кроватя-
ми, - слышен веселый Катюшкин смех. Ох, грехи! Не было бы к лету десято-
го!
был немало. Оно, положим, что дело идет о приемке новых станков при-
цельных. А все же на такие дела, бывало, мелкота наряжалась, подпоручи-
ки. А тут вдруг его - капитана Шмита. Ну, ладно...
вдвоем шли домой. Под ногами на лывах холодным хрустом хрупал ледок.
Земля - мерзлая, тусклая, голая - лежала неубранным покойником.
глубже ушла подбородком в мягкий мех, еще больше стала пугливой, пушис-
той, милой зверушкой.
тумане шевелятся, стали у самой дороги, как нищие, семь хромых деревян-
ных крестов.
снимется и улетит вот это, что бьется в нем и что страшно назвать.
семь или девять... Все - в один год, как от заразы. На кладбище-то их
ведь нельзя было...
была собака... Фу, какая чепуха! Зараза. Может быть - любовь?"
знаю, отчего никто не попробовал лечить это гипнозом? Наверное, можно
бы.
ворит, хочет сказать. Но глаза были спрятаны.
как каталептики. Всякую боль, муку терпеть... Распяться для... для... О,
все хорошо, все сладко!
для кого, о ком?
ненькой, очень острой, и услышал ее как струну, где-нибудь в самом конце
клавиатуры направо, - все звенела и звенела.
лись на небо. В разодранных облаках полымем полыхала заря: всплеснулось
что-то тревожно-красное снизу и застыло, нависло, нагнулось, растет...
то зверобоя. Но раньше все здесь было простое, полевое, спокойное. А те-
перь двигалось, каждую секунду менялось, ждало. И никогда прежде не ви-
дел Андрей Иваныч этого красного, дрожащего, дразнящего языка лампы.
токий, упрямый. Мне так хотелось, чтобы поцеловал, а он... А я на каче-
лях качалась, было жарко. Ну, думаю, погоди же! Взяла да с качелей об
земь - бряк...
ворит?"
где-то за ним статуем стоял в полутьме Непротошнов.
на стол: надо сперва досказать.
Шмитово сердце не вытерпело: где, говорит, где? Показала плечо: тут,
вот. Ну, конечно, он... А я и на губы: и тут, говорю, тоже ушибла. Ну,
он и губы... Вот, ведь мы хитрущие какие, женщины, - если захотим!
еще держалась улыбка на лице, как озябшая осенняя пичужка на безлистном
дереве: уже мороз, уж улетать пора, а она все сидит и пиликает - как
будто и то же самое, что летом, но выходит совсем другое.
Протянула Маруся письмо Андрею Иванычу.
ноября сего года ваш милейший муженек нанес мне оскорбление действием
(свидетели: денщик мой Ларька, генеральша моя и свояченицы Агния; пос-
ледняя видела все сквозь дверную щель). Такие вещи ценятся, конечно, не
тремя днями гауптвахты, которые отсидел капитан Шмит, а малость по-
сурьезней: каторгой - от 12 лет. Дальнейшее направление этого дела, си-
речь предание его усмотрению военного суда или вечному забвению, зависит
всецело от вас, милая барыня Марья Владимировна. Если вы за муженька хо-
тите расплатиться, так пожалуйте ко мне завтра в двенадцать часов дня,
перед завтраком. А коли не захотите, - так в том, голубонька, воля ваша.
А то бы пришли, я бы, старик, ах как бы рад был.
кой молила его сказать, что неправда это, что ничего со Шмитом...
она на колени.
жила в рот палец, из всей мочи закусила...
слово... медленно...
ной икоты.
дел... Сдвинулось в голове все, понеслось под гору без удержу. Привиде-
лось - и откуда? - лампада под праздник, мать перед иконой ничком, такая
чудная, сложенная пополам, а кто-то из них, из детей больной лежит.
га"...
тупись, родная, никого у меня нету - никого, никого!"
си не было. Умерла Маруся - веселая девочка на качелях. Увидел Андрей
Иваныч строгую, скорбную женщину, рожавшую и хоронившую: вот эти, вот,
глубокие морщины по углам губ - разве не следы они похорон? И пусть за-
пашет жизнь еще глубже борозды - все стерпит, все поднимет русская жен-
щина.
что я...
тряслись, искал слов...
руки, пальцы заплетены очень туго.
Я не могу одна его встретить...
мерзшую колочь, бежал Андрей Иваныч.
что-нибудь надо... У попа была собака... О Господи, да при чем это?"
спят.
один, - тогда бы...
ми-то? Смешно, только выйдет смешно... Э-э"...
тут вдруг ясно представил: Маруся - и генеральское пузо, может, даже бе-
лое, с зелеными пятнами, как у лягвы. Скрипнул зубами:
Шилова Юлия
Березин Федор
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Посняков Андрей
Шилова Юлия