симпатектомией, не может теперь спасти вам ногу. Это звучит, как мне
известно, довольно опасной операцией. Её, однако, делают довольно часто, и
результат чаще всего бывает успешным. Если не будет осложнений, то вы
пробудете в больнице не более двух недель при полном выздоровлении,
скажем, через месяц-другой. Вынужден, к сожалению, подчеркнуть, что, по
моему мнению, у вас нет выбора между этой операцией и неизбежной
ампутацией ноги, у которой уже проявляются начальные симптомы некроза.
нереальной, и вдруг стала иметь непосредственное отношение ко мне. Я не
поверил в названные им сроки не потому, что не доверял ему, а из-за
афоризма, который я сам когда-то изобрёл в Северной Африке, и который, как
выяснилось, неизменно оправдывался.
что вы думаете, понадобится час, потребует дня; то, на что вы думаете,
потребуется день, понадобится неделя, на неделю нужен месяц, а то, на что
нужен месяц - вообще невозможно сделать."
ясновидение, как вы сам понимаете. По-моему, не очень долго : два-три
месяца, если повезёт, - четыре, судя по нынешним темпам ухудшения
состояния. Вы когда-нибудь видели гангрену?
того, как их отгрызла Эдаль. Смрад, ампутация, сознание того, что части
молодого человеческого тела пропали навечно, что они, почерневшие, лежат в
эмалированной посудине, и ничто на свете никогда уж не сможет вернуть их.
В некотором роде, смотреть на них было ужаснее, чем на труп.
прогрессирование может быть весьма скоротечным. Неотложная операция всегда
нежелательна. Теперь, полагаю, вы смиритесь с необходимостью
хирургического вмешательства?
обсуждать более тонкие оттенки значений. Я полагал, что никогда не смирюсь
с тем, что так изменило мою жизнь, даже если и осознаю его грозный ореол.
оперироваться, там или в Лондоне?
обстановке врачебного кабинета на Хартли-стрит. За окном приглушенно
звучало уличное движение. Я не мог оторваться от них на пятьсот миль и
ответил:
средства сделать это самому?
когда мне казалось, что я уже знаю худшее, я был намерен отдать себя в его
руки. Однако же, я далеко ещё не знал самого худшего. К счастью, ни люди,
ни животные никогда не знают об этом.
более тщательному обследованию, чем те, которые я прошёл до тех пор. Когда
оно закончилось, он сказал:
друг мой, будет болезненно, мне следует вам об этом сказать. Чтобы
определить, в каком месте прекращается кровообращение, мы вводим в артерию
вещество, которое на снимке будет непрозрачным. Вводится оно в паху, и это
довольно неприятно...
толклось много сестёр, студентов и прочего медицинского персонала, а я
лежал среди них на столе голый, несчастный, и мне было очень стыдно.
Скромность, присущая большей части нашей западной культуры, заставляла
меня закрыть глаза, так, чтобы я, по крайней мере, не смог читать в их
глазах оценку моей беспомощной наготы. Спустя довольно долгое время ко мне
придвинули рентгеновский аппарат, и облачённая в белое фигура захлопотала
вокруг меня с иглой, показавшейся мне толщиной в карандаш.
чудовищный инструмент мне в артерию в левом паху. Я только что не взвыл.
Такой боли, мне кажется, я никогда в жизни не испытывал. Игла была внутри,
и через неё вливалась окрашенная жидкость, если бы я хоть немного двинул
тазом даже просто от страха, - это только усилило бы агонию. Мне страшно
захотелось что-нибудь укусить, и, к сожалению, ничего другого, кроме
языка, уменя не было. Я сильно укусил его и почувствовал, как кровь
медленно заполняет мне рот.
особенности среди мужчин и женщин, думаю, что и степень восприятия боли
тоже разная. У некоторых этот порог довольно высокий, и даже тяжёлая
травма воспринимается не более, чем сильное неудобство. У других, где
порог низок, такое же физическое состояние может привести к такой острой
агонии, что вызывает потерю сознания. Я сознания не потерял, но пока
глотал кровь из прокушенного языка, очень сожалел, что со мной этого не
произошло. Я было удивился, почему меня сюда привезли с постели в
кресле-каталке; возвращаясь, я больше не удивлялся этому.
уличного движения в наступавших сумерках, я думал обо всём этом и о той
операции, которая мне теперь предстоит. Я попробовал было объяснить ему.
Кажется, я сказал, что, если при операции будет так же больно и это
продлится гораздо дольше, то лучше уж пусть отнимают ногу. Не знаю,
насколько уж серьёзно я говорил об этом, но, конечно же, именно так и
чувствовал себя в то время.
а мелкий дождик заливал лобовое стекло и устилал черную дорогу перед нами
размытыми отражениями света от уличных фонарей, - друг мой, боли не будет.
Совсем. На животе у вас останется длинный шрам, он должен быть таким,
чтобы хирург мог просунуть туда обе руки, но это будет совсем тонкий шрам,
и вы ничего не почувствуете, а живот останется таким же плоским и твердым,
как теперь. И вы снова сможете ходить, а затем всё это станет просто
эпизодом, о котором вы вскоре забудете.
не по его вине, весьма далёкой от истины. Несколько лет спустя мне
напомнило о ней письмо от моего брата из Греции. В нём была приписка: "
Читал ли ты, как один англиканский священник на юге Англии после своих
проповедей проводит их открытое обсуждение в близлежащем кафе. Обсуждение
на тему "В чём я был не прав?" Можно представить себе подобную же вечерю
по обсуждению ошибок в Нагорной проповеди."
Даже без угрозы гангрены и ампутации было совершенно ясно, что оставаться
в таком положении я больше не могу. Дело было в декабре, и так как я был
теперь в городе, то подумал, что можно заняться рождественскими покупками.
Выяснилось, что я едва могу ходить. Я хромал по улицам медленнее, чем
слепой. В список своих покупок мне пришлось неожиданно включить ещё один
предмет: инвалидскую палку.
3
ТРЕТЬЕ ПАДЕНИЕ
Меня положили в больницу на второй день Рождества 1963 года. Я,
разумеется, боялся, но, думается, уже подошёл близко к определению
консультанта "смирился".
большой интернат, построенный, казалось, с полным безразличием к расходам.
Я несколько смутился, обнаружив за столом приёмного покоя, просторного
зала с объявлением и просьбой к посетителям не носить обуви на шпильках,
нянечку-монашенку. Я подумал было, а что делать человеку, если он пришёл
сюда именно в такой обуви. Бледная, как восковая фигура, нянечка записала
обычные сведения с холодным безразличием, ни разуне подняв головы от
бланка, который заполняла.
что не могу ответить на этот вопрос. Я колебался так долго, что, наконец,
она подняла взор и с ледяным выражением лица, сжав тонкие губы, повторила
тихим невыразительным голосом: "Вероисповедание?" Я знал, для того, что
мне нужно сказать есть определённое слово, но никак не мог его вспомнить.
Она положила ручку и стала ждать, а я себя чувствовал жертвой испанской
инквизиции. Тогда я отчаянно выпалил:
эти слова, а я смотрел, как она пишет их почерком, таким же
невыразительным, как её голос и лицо. Затем она нажала кнопочку звонка и
передала меня другой нянечке, которая была такой же человечной и
добродушной, какой бывает хорошо смазанная шестерня.
гротескной.
сообщили, что при отсутствии предписаний врача мне нельзя даже перейти
через коридор в уборную. Дежурные няни совершенно не знали, зачем я здесь,
и, когда я попробовал было объяснить одной из них, что мне должны сделать
левую люмбарную симпатектомию в результате травмы шесть месяцев тому