этот раз не выдержал. Сославшись на дела, он перешел жить в
служебное помещение благотворительной больницы и приходил домой
только переодеться перед посещением больных на дому. Услышав,
что он пришел, она уходила на кухню, притворяясь, будто занята
делом, и не выходила оттуда, пока не слышала, что экипаж
отъезжает. В три последующих месяца каждая попытка помириться
заканчивалась лишь еще большим раздором. Он не соглашался
возвращаться домой, пока она не признает, что мыла в ванной не
было, а она не желала принимать его обратно до тех пор, пока он
не признается, что соврал нарочно, чтобы разозлить ее.
вспомнить множество других мелочных ссор, случившихся в
тревожную пору иных предрассветных часов. Одни обиды тянули за
собой другие, разъедали зарубцевавшиеся раны, и оба ужаснулись,
обнаружив вдруг, что в многолетних супружеских сражениях они
пестовали только злобу. И тогда он предложил пойти вместе и
исповедаться сеньору архиепископу - надо так надо, - и пусть
Господь Бог, верховный судия, решит, было в ванной комнате мыло
или его не было. И она, всегда так прочно сидевшая в седле,
вылетела из него, издав исторический возглас:
выкрик потряс основы города, породил россказни, которые не
так-то легко было опровергнуть, и в конце концов вошел в
копилку народной мудрости, его стали даже напевать на манер
куплета из сарсуэлы: "Пошел он в задницу, сеньор архиепископ!"
Она поняла, что перегнула палку, и, предвидя ответный ход мужа,
поспешила опередить его - пригрозила, что переедет в старый
отцовский дом, который все еще принадлежал ей, хотя и сдавался
под какие-то конторы. Угроза не была пустой: она на самом деле
собиралась уйти из дому, наплевав на то, что в глазах общества
это было скандалом, и муж понял это вовремя. У него не хватило
смелости бросить вызов обществу: он сдался. Не в том смысле,
что признал, будто мыло лежало в ванной, это нанесло бы
непоправимый ущерб правде, нет, просто он остался жить в одном
доме с женой, но жили они в разных комнатах и не разговаривали
друг с другом. И ели за одним столом, но научились в нужный
момент ловко передавать с одного конца на другой то, что нужно
было передать, через детей, которые даже и не догадывались, что
родители не разговаривают друг с другом.
себя - теперь он не шумел спозаранку, он входил в ванную после
того, как подготовится к утренним занятиям, и на самом деле
старался не разбудить супругу. Не раз перед сном они
одновременно шли в ванную и тогда чистили зубы по очереди. К
концу четвертого месяца он как-то прилег почитать в супружеской
постели, ожидая, пока она выйдет из ванной, как бывало не раз,
и заснул. Она постаралась лечь в постель так, чтобы он
проснулся и ушел. И он действительно наполовину проснулся, но
не ушел, а погасил ночник и поудобнее устроился на подушке. Она
потрясла его за плечо, напоминая, что ему следует отправляться
в кабинет, но ему так хорошо было почувствовать себя снова на
пуховой перине прадедов, что он предпочел капитулировать.
мыльнице, было.
то ни ей, ни ему не верилось, что та размолвка была самой
серьезной за их полувековую совместную жизнь, и именно она
вдохнула в них желание примириться и начать новую жизнь. Даже
состарившись и присмирев духом, они старались не вызывать в
памяти тот случай, ибо и зарубцевавшиеся раны начинали
кровоточить так, словно все случилось только вчера.
слышала, когда он мочился. Это произошло в первую брачную ночь
в каюте парохода, который вез их во Францию; она лежала,
раздавленная морской болезнью, и шум его тугой, как у коня,
струи прозвучал для нее так мощно и властно, что ее страх перед
грядущими бедами безмерно возрос. Потом она часто вспоминала
это, поскольку с годами его струя слабела, а она никак не могла
смириться с тем, что он орошает края унитаза каждый раз, когда
им пользуется. Доктор Урбино пытался убедить ее, приводя
доводы, понятные любому, кто хотел понять: происходит это
неприятное дело не вследствие его неаккуратности, как уверяла
она, а в силу естественной причины: в юности его струя была
такой тугой и четкой, что в школе он побеждал на всех
состязаниях по меткости, наполняя струей бутылки, с годами же
она ослабевала и в конце концов превратилась в прихотливый
ручеек, которым невозможно управлять, как он ни старается.
"Унитаз наверняка выдумал человек, не знающий о мужчинах
ничего". Он пытался сохранить домашний мир, ежедневно совершая
поступок, в котором было больше унижения, нежели смирения:
после пользования унитазом каждый раз вытирал туалетной бумагой
его края. Она знала об этом, но ничего не говорила до тех пор,
пока в ванной не начинало пахнуть мочой, и тогда провозглашала,
словно раскрывая преступление: "Воняет, как в крольчатнике".
Когда старость подошла вплотную, немощь вынудила доктора Урбино
принять окончательное решение: он стал мочится сидя, как и она,
в результате и унитаз оставался чистым, и самому ему было
хорошо.
поскользнись он в ванной - и конец, и потому он стал с опаской
относиться к душу. В доме, построенном на современный манер, не
было оцинкованной ванны на ножках-лапах, какие обычно стояли в
домах старого города. В свое время он велел убрать ее из
гигиенических соображений: ванна - одна из многочисленных
мерзостей, придуманных европейцами, которые моются раз в месяц,
в последнюю пятницу, и барахтаются в той же самой потной грязи,
которую надеются смыть с тела. Итак, заказали огромное корыто
из плотной гуаякановой древесины, и в нем Фермина Даса стала
купать своего мужа точно так, как купают грудных младенцев.
Купание длилось более часа, в трех водах с добавлением отвара
из листьев мальвы и апельсиновой кожуры, и действовало на него
так успокаивающе, что иногда он засыпал прямо там, в душистом
настое. Выкупав мужа, Фермина Даса помогала ему одеться,
припудривала ему тальком пах, маслом какао смазывала
раздражения на коже и натягивала носки любовно, точно пеленала
младенца; она одевала его всего, от носков до галстука, и узел
галстука закалывала булавкой с топазом. Первые утренние часы у
супругов теперь тоже проходили спокойно, к нему вернулось былое
ребячество, которое на время дети отняли у него. И она в конце
концов приноровилась к семейному распорядку, для нее годы тоже
не прошли даром: теперь она спала все меньше и меньше и к
семидесяти годам уже просыпалась раньше мужа.
приподнял одеяло над трупом Херемии де Сент-Амура, ему
открылось нечто такое, чего он, врач и верующий, до тех пор не
постиг даже в самых своих блистательных прозрениях. Словно
после стольких лет близкого знакомства со смертью, после того,
как он столько сражался с нею и по праву и без всякого права
щупал ее собственными руками, он в первый раз осмелился
взглянуть ей прямо в лицо, и она сама тоже заглянула ему в
глаза. Нет, дело было не в страхе смерти. Этот страх сидел в
нем уже много лет, он жил в нем, стал тенью его тени с той
самой ночи, когда, внезапно проснувшись, встревоженный дурным
сном, он вдруг понял, что смерть - это не непременная
вероятность, а непременная реальность. А тут он обнаружил
физическое присутствие того, что до сих пор было достоверностью
воображения и не более. И он порадовался, что инструментом для
этого холодящего ужасом откровения Божественное провидение
избрало Херемию де Сент-Амура, которого он всегда считал
святым, не понимавшим этого Божьего дара. Когда же письмо
раскрыло ему истинную суть Херемии де Сент-Амура, все его
прошлое, его уму непостижимую хитроумную мощь, доктор
почувствовал, что в его жизни что-то изменилось решительно и
бесповоротно.
настроением. Он, разумеется, попытался это сделать в то время,
как она помогала ему натягивать штаны, а потом застегивала
многочисленные пуговицы на рубашке. Однако ему не удалось,
потому что Фермину Дасунелегко было выбить из колеи, тем более
известием о смерти человека, которого она не любила. О Херемии
де Сент-Амуре, которого она никогда не видела, ей было лишь
известно, что он инвалид на костылях, что он спасся от
расстрела во время какого-то мятежа на каком-то из Антильских
островов, что из нужды он стал детским фотографом, самым
популярным во всей провинции, что однажды выиграл в шахматы у
человека, которого она помнила как Торремолиноса, в то время
как в действительности его звали Капабланкой.
пожизненному заключению за страшное преступление, - сказал
доктор Урбино. - Представляешь, он даже ел человечину.
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия