времени вновь возвращаются к ней. Мертвецы живут в необычном мире, их
нельзя просто так увидеть, их опускают под землю в усыпанных цветами
гробах, и они не хотят возвращаться назад. Бабушка в гробу выглядела
немного необычно, но настолько живой, что Мария вообще не понимала, зачем
еT хоронят. Играла громкая и неприятная музыка, но бабушка, которая всю
жизнь не выносила громких звуков, не обращала на неT внимания, значит так
было нужно для входа в общество мертвецов. Мария не помнит, на каком
кладбище похоронена бабушка, возможно, здесь, вдруг сейчас она появится на
аллее со своей сумочкой, позовTт Марию, чтобы заставить еT съесть одну из
своих старых засохших конфет.
спиной в тени деревьев на обочине аллеи, она просто стоит и смотрит куда-то
в сторону. Ветра нет, птицы спят, и на Марию наплывает оглушающая тишина.
Юля неподвижна, как статуя. Марии почему-то становится страшно, она
оглядывается на тTмную безлюдную улицу и чувствует дрожь, словно воздух
наполнился сыпью мелкого дождя. Когда она смотрит на застывшую фигуру Юли,
странная мысль посещает еT, а вот так, может быть, и живут мTртвые в
беззвучной неподвижности своих могил. Страх начинает душить Марию, она изо
всех сил вцепляется влажными руками в шершавое крашеное железо калитки, еT
бьTт озноб. Юля опускается на коленями под деревом и ложится на землю.
Оторвав руки от калитки, Мария бросается прочь. Она бежит назад, по улице
вверх, над нею плывуче движется небо, полное звTзд, и дома вокруг кажутся
давно мTртвыми, как египетские пирамиды, и вообще существующими вовсе не
для жизни людей, как думала Мария раньше. Она не хочет знать, кто построил
их и зачем, она только хочет спрятаться от всемогущих глаз, сверкающих на
раскрытом павлиньем хвосте смерти. Страх перед болью и унижением, который
она чувствовала часто раньше, ничто по сравнению с этим страхом перед
ужасной вечностью погибели. Мария бежит изо всех сил, разбивая себе ступни
в кровь об асфальт, но вдруг понимает, что ей некуда бежать. ТTмный чердак
также пугает еT, как кромешные улицы погибшего города, а когда она видит
впереди, как на наклонную улицу навстречу ей медленно заворачивает грузовик
для перевозки хлеба, вспыхивая яркими фарами, то вскрикивает и бросается в
деревья, садится в тени на колени и прижимается к корням, чтобы утаить себя
от транспортного средства, идущего с того света. Грузовик неспешно
проезжает мимо дерева, за которым сидит Мария, и звук его мотора удаляется
за поворотом между гаражами, красный огонTк тает в темноте, как угасающий
сигаретный окурок. Мария немного плачет от бессилия и страха, потом встаTт,
вытирает глаза и возвращается к кладбищу, чтобы посмотреть, что стало с
Юлей.
что она умерла. Как и труп дяди Андрея, труп Юли влечTт еT к себе, она
вдруг отворяет калитку и сомнамбулически пересекает аллею. В ступнях,
расцарапанных при беге, тлеет пламя, и Мария облегчTнно вздыхает, когда
входит в прохладную траву. Юля лежит на спине, странно изогнувшись и
раскинув согнутые в локтях руки, подойдя ближе, Мария различает, что во рту
у неT трава. Глаза Юли открыты, но она, как все мTртвые, не видит Марию,
голова еT чуть повTрнута в сторону могильных крестов, волосы расплелись по
траве до ствола дерева. И она дышит.
лежит на земле с травой во рту и не замечает Марию? Мария трогает Юлю
пальцами ноги, но та не шевелится. Мария приседает возле неT на корточки и
тут глаза еT, уже достаточно привыкшие к темноте, различают пятно на стволе
дерева над юлиной головой, кора там темнее, чем в других местах ствола,
пятно похоже на выплеск тTмной или прозрачной жидкости. Мария нерешительно
протягивает руку и касается пятна. Оно сухое, видно, жидкость давно уже
высохла. Уже давно. Мария поднимает глаза вверх, мимо чTрной листвы, звTзды
охватывают небо над землTй, ветер тишины шевелит волосы на голове Марии, и
вдруг она понимает, что произошло, словно кто-то раскрыл перед ней книгу,
где на одной странице написано всT. ЗвTздная мельница вращается в другую
сторону.
разорвана, на плече синяк, сквозь дыры видны царапины, изо рта торчит трава
с маленькими кладбищенскими цветочками, щека испачкана землTй, и она не
дышит, совсем не дышит, и по стволу течTт кровь. Мария отчTтливо понимает,
откуда взялась кровь, потому что волосы Юли полны ею, она лежит в них, как
алый виноград в вечерней листве своих лоз, как тTмная и тяжTлая роса в
предрассветной траве. Тот, кто убил Юлю и изорвал на ней одежду, хотел
сделать с ней то, что делал дядя Андрей с Марией, только с мTртвой. Мария
совершенно не может себе представить, что бы это могло быть, и от этого ей
становится ещT страшнее, она знает, что сначала ощупывают тело, наверное,
за этим следует какая-то жестокость, гадость, как говорила Юля, и, это
Мария знает наверняка, сильная боль. Мальчишки в школе называли это
"лапать". Для этого и надо лапать, чтобы понять, как потом сделать больно.
Но не просто больно, а как-то по-особенному, так, например, и дядя Андрей
лизал ей лицо, перед тем, как начать мучить. И это особенно страшно. Когда
отец бил Марию, она знала, за что он еT бьTт, и что он когда-нибудь
перестанет. Гадость же беспричинна и потому безжалостна, как смерть. Мария
садится в траву возле Юли и закрывает лицо руками, чтобы не видеть больше
тот кошмарный мир, где она всегда жила.
равновесие и валится набок, поджимая ноги к животу, давящее оцепенение
наваливается сверху, оторвав ладони с кровью от лица, Мария видит, как Юля
открывает глаза. Они кажутся Марии необычно большими и светлыми, словно их
освещает лампа, кожа юлиного лица движется, подобно воде под ветром, она
поворачивается к Марии и издаTт тихий щTлкающий звук, волосы сминаются еT
щекой, шурша и ломаясь о траву, деревья за плечом Юли сотканы из слюдяного
льна, кладбищенские кресты поднялись длинными неоновыми сталактитами между
стволов.
застывает, дрожа, над пропастью неба, из горла еT вырывается хрип, ей
становится смешно и страшно одновременно, смешно от страха и страшно
оттого, что смешно. Она медленно ползTт спиной от берега аллеи,
превратившейся в реку расчерченной на квадраты воды, лицо еT меняется, из
носа течTт кровь. Уткнувшись головой в могильную ограду, она бьTтся и
глубоко дышит от переполняющей радости, подносит к лицу руку, полню травы и
засовывает траву в рот. Она чувствует горечь и сырость, длинный рукав
звTздной мельницы захватывает еT и, подняв в воздух, снова бросает в траву,
она хватается за руку лежащей Юли, которая смеTтся и тащит еT к себе, они
обе корчатся у дерева, строя рожи темноте, плюются травой и то коротко
хохочут, то всхлипывают от слTз, Мария с дурным стоном перекатывается через
Юлю, чувствуя еT кости под собой, рвTт траву и катается по земле, издавая
всякие звериные звуки, лицо еT опутано волосами, на зубах хрустит земля,
она ничего не понимает, но тело еT бьTтся и дTргается, пока силы совершенно
оставляют еT. Тогда она замирает, слушая, как колотится сердце. Юля лежит
рядом с ней, рот еT открыт и травы в нTм уже нет. Волосы обнажили еT шею с
одной стороны, и на ней Мария замечает тTмное продолговатое вздутие,
уходящее в голову и разбитое до крови.
всT лицо замотали тряпкой, - медленно продолжает она, - так что еле дышать
могла. Привезли сюда, били наотмашь по голове, потом ногами в живот. Потом
долго делали гадость, до крови, а когда надоело, дали железякой по шее.
От ладони пахнет свежестью кладбищенской травы, слизняками и чем-то ещT. -
Чего ты орTшь?
убила дядю Андрея, спокойно, чуть сожмурившись, чтобы кровь не попала в
лицо.
говорит Юля. - Как от сдохшей собаки. Я гнию. И душиться не помогает. Ты
когда спала со мной на чердаке, неужели не чувствовала вонь?
когда-нибудь думала о том, что умрTшь?
3. Смерть
Панов Вадим
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Глуховский Дмитрий
Березин Федор
Сертаков Виталий