Чтение 8–й страницы книги ~Сокровенный человек~

комиссара. Сторожевые белогвардейские суда считали бдительность
в такой шторм излишней и сидели в береговых щелях.

Комиссар тем и объяснял, что "Шаня" цела, и надеялся на
высадку десанта на берег, как только стихнет буря и наступит
ночь.

Пухов не вылезал из машинного, обливаясь потом у бесившейся
машины и стращая ее всякими словами.

В четвертом часу дня на горизонте сразу объявились четыре
дымка. Они стали ходко приближаться, как бы обхватывая "Шаню".
Одно судно совсем разглядело "Шаню" и стало давать сигналы об
остановке.

Красноармейцы хоть и не догадывались -- как и что, а тоже
высыпали на палубу и заметались от любопытства.

Капитан "Шани" по дыму догадался, что одно из судов
наверняка военный крейсер.

Выходило, что десанту пришло время добровольно пускать себя
ко дну.

Капитан и комиссар не сходили с рубки, стараясь найти
какой-нибудь исход для спасения. Всем красноармейцам приказано
было уйти в трюм, чтобы судно противника не обнаружило военного
значения "Шани".

Норд-ост ревел с неизбывной силой и сметал "Шаню" с ее
курса. Четыре неизвестных корабля тоже с трудом удерживали курс
и не могли принять направления на "Шаню".

Скоро три дымка исчезли из зрения,-- их куда-то отшиб
зверский норд-ост. Зато четвертое судно неотступно подбиралось
к "Шане". Иногда уже явственно обнажался его корпус. Капитан
разглядел, что это быстроходный и хорошо вооруженный торговый
пароход и что он нагоняет "Шаню". Только шторм никак не
допускает то судно подойти к "Шане" вплотную. Затем пароход
стал допрашивать "Шаню", куда она идет. "Шаня", войдя в
крымские воды, шла под врангелевским флагом. На вопрос
белогвардейского парохода "Шаня" ответила, что идет из Керчи в
Феодосию и везет рыбу.

На палубе оставалось только четверо турок в костюмах своей
родины, а все военные люди вместе с комиссаром и командиром
десанта сидели в трюме. Поэтому, когда белые купцы подошли к
"Шане", то только поглядели в бинокли и пошли прочь.
Буксировать "Шаню" они не захотели,-- наверное, из-за опасного
шторма.

Остальной день прошел спокойно. Иногда показывались
какие-то пароходы, но сейчас же исчезали: они боялись "Шани"
еще больше, чем она их.

Красноармейцы, замученные тошнотой и сырым холодом,
старались нарочно быть веселыми и стыдились отчего-то морской
болезни. Им надоело тоскливое плавание, и они даже
обрадовались, что подходит белогвардейский пароход, вооруженный
четырьмя пушками.

Красноармейцам море было незнакомо, и они не верили, что та
стихия, от которой только тошнит, таит в себе смерть кораблей.

-- Пускай подходит!-- сказал красноармеец-тамбовец.-- Мы
его смажем!

-- Как же ты его смажешь?-- спросил комиссар.-- У него
пушки на борту!

-- А вот увидишь,-- заявил тамбовец,-- из винтовок так и
смажем!

Привыкшие брать броневые автомобили на ходу, с одними
винтовками в руках, красноармейцы и на море думали побеждать
посредством винтовки.

Иногда мимо "Шани" проносились целые водяные столбы,
объятые вихрем норд-оста. Вслед за собой они обнажали глубокие
бездны, почти показывая дно моря.

Внезапно после такого морского столба показался пропавший
ночью катер "Марс". Его совсем затрепало. Глыбы воды громили и
рушили его оснастку и норовили совсем перекувырнуть. Но "Марс"
упорно отфыркивался и метался по волнам, еле живой от своего
упрямства. Он хотел пристать к "Шане", но волна откидывала его
прочь в пучину.

Вся команда "Марса" и двадцать человек разведки, которую он
вез, стояла на палубе, держась за снасти.

Люди что-то бешено кричали на "Шаню", но гром бури рвал их
голоса, и ничего не было слышно. Лица людей затмились
бессмысленностью, глаза выцвели от злобного отчаяния, и
смертельная бледность на них лежала, как белая намазанная
краска.

Казнь наступающей смерти терзала их еще больше от близости
"Шани". Люди на "Марсе" рвали на себе последнюю казенную одежду
и рычали по-звериному, показывая даже кулаки. Они вопили
сильнее бури, а один толстый красноармеец сидел верхом на рее и
ел хлеб, чтобы зря не пропал паек.

Глаза гибнущих людей торчали от выпученной ненависти, и
ноги их неистово колотили в палубу, обращая на себя внимание.

Пухов стоял наверху и глядел на "Марс".

-- Чего они там бесятся?-- спросил он у комиссара.-- Тонут,
что ли, или испугались чего?

-- Должно быть, течь у них,-- ответил комиссар,-- надо
как-нибудь помочь!

Красноармейцев в трюме было не удержать. Они стояли на
палубе и тоже что-то кричали на "Марс", позоря испуг
несчастных.

Вся "Шаня" терзалась за отряд и команду "Марса"; командир в
бешенстве кричал на капитана, комиссар тоже ему помогал, а
капитан никак не мог подойти к "Марсу".

Когда "Шаню" подшвырнуло к "Марсу", то оттуда закричали,
что вода уже в машинном отделении.

Еще послышалась с "Марса" гармоника -- кто-то там наигрывал
перед смертью, пугая все законы человеческого естества.

Пухов это как раз явственно услышал и чему-то обрадовался в
такой неурочный час.

В затихшую секунду, когда "Марс" подскочил к "Шане", чистый
голос, поверх криков, вторил чьей-то тамошней гармонике:

Мое яблочко

Несоленое,

В море Черное

Уроненное...

-- Вот сволочь!-- с удовольствием сказал Пухов про веселого
человека на "Марсе" и плюнул от бессильного сочувствия.

-- Спускай лодку!-- крикнул капитан, потому что "Марс"
торчал одной палубой, а корпус его уже утонул.

Лодка, еле опущенная на воду, сейчас же трижды
перевернулась, и два матроса на ней исчезли невидимо куда.

Вдруг крутой взмах шквала схватил "Марс" и швырнул его так,
что он очутился над "Шаней".

-- Сигай вниз!-- заорал усердней всех Пухов.

Люди на "Марсе" вздрогнули, помертвели до черноты лица и
бросились как попало вниз -- на палубу "Шани". Падая на "Шаню",
они валились, как дохлые тела, и ломали руки ловившим их, а
Пухова совсем сшибли с ног. Это ему не понравилось.

-- Легче!-- шумел он.-- На Врангеля шли, черти, а чистой
воды боятся!

Через несколько секунд весь "Марс" сгрузился на "Шаню",
только двое пролетели мимо, промахнувшись в морскую прорву.

На "Марсе" что-то гулко заныло, и он разлетелся от
внутреннего взрыва в щепки и железки.

Пухов ходил среди спасенных людей и каждого спрашивал:

-- Это не ты пел там?

-- Нет, куды там петь!-- отвечал красноармеец или матрос с
"Марса".

-- Да ты и не похож на того!-- говорил недовольно Пухов и
шел дальше.

Так ни одного и не нашлось -- никто, оказывается, не пел и
на гармонике не играл. А ведь слышался звук -- и даже слова
песни Пухов запомнил.

Вечерело уже, а шторм лютовал и не собирался отдыхать.

-- И откуда он, дьявол, выходит,-- посмотрел бы я то
место!-- говорил себе Пухов, качаясь вместе с машиной в трюме.

Вечером начальство на "Шане" долго совещалось. "Шаня" имела
большую перегрузку и к крымскому берегу близко подойти не
могла. К тому же норд-ост все время отжимал судно в открытое
море, и десант высадить все равно нельзя. А долго задерживаться
в море очень опасно -- первый сторожевой крейсер белых пустит
"Шаню" на дно.

Совещались долго. Матросы не сдавались и советовали
переждать шторм, а там видно будет.

-- Ну, вернемся в Новороссийск,-- говорил командир разведки
матрос Шариков,-- а там что? Во-первых, жары нагонят, что
самовольно вернулись, а во-вторых, что же,-- все по-дурному
пойдет: ведь Врангель цел останется!

-- Ты, Шариков, забыл,-- сказал ему военный комиссар,-- что
от "Марса" твоего одни щепки плавают, истребитель пропал,--