показать, им тоже сам черт не брат.
тщательный, чем ежегодная диспансеризация, но оказалось все то же:
дышите, не дышите, покажите язык, закройте глаза, вытяните руки,
присядьте, дотроньтесь кончиком пальца до носа, положите ногу на ногу...
Все то же бесконечное хождение по кабинетам с "картой болезней" под
мышкой. Врачи тоже были обычными, индиферентно-сонными и безучастными. В
коридоре я перебрасывался репликами со встречными парнями, разговор был
однотипный: "Ну как?" - "А, лажа!" Они, как и я, были разочарованы
обыденностью происходящего. Решались наши судьбы, а воздух был пропитан
рутинным духом микстуры.
случалось: когда я прошел всех врачей и вернулся к первому кабинету за
одеждой, воспитатель сказал мне, чтобы я не спешил одеваться, а
повернулся к нему спиной. Я сделал так, как он велел - тут же мне на
глаза упала черная повязка, а затылок сдавил тугой узел. Сердце мое
опустилось: в какой-то книге я читал, что в давние времена так поступали
с теми, кого вели на казнь. Умом я понимал, что никто меня прямо сейчас
убивать не будет, но фантазия волновала кровь. К тому же, я был первым и
не знал, будут ли так делать со всеми. Воспитатель тем временем поправил
спереди повязку, опустив ее пониже.
от бетонных ступеней. Мы поднялись на один этаж - из коридора доносились
девчачьи голоса и приглушенный смех - и двинулись дальше вверх. Всего в
том здании было три этажа, и я лихорадочно пытался вспомнить, заходил ли
я раньше на последний этаж и какие кабинеты там видел. В голову ничего
не шло. "Стой!" - вдруг дернул меня воспитатель за руку на площадке
между этажами. Я остановился и услышал стук каблучков: по лестнице
спускалась какая-то женщина. Я вжался в угол и прикрыл стыд медицинской
картой. Воспитатель крепко вцепился в мою руку - боялся, что я убегу?
Когда стук туфель поравнялся с нами, я расслышал на его фоне шлепание
легких босых ног по бетону, и в то же время воспитатель отвратительно и
часто задышал мне в ухо... До меня наконец дошло: мне завязали глаза
именно на тот случай, если я встречусь на лестнице с такой же раздетой,
как и я, девочкой. И ей, как и мне, повязала повязку воспитательница.
Чего только не придумают эти старперы, чтобы соблюсти нравственность
воспитуемых! Я невольно улыбнулся, и тревога моя рассеялась.
глаза, то я увидел, что стою перед дверью с табличкой "Главврач". Все
вернулось на круги своя. В кабинете главврача за широким столом,
накрытом зеленым сукном, восседали солидные люди в черных костюмах,
человека два или три - в униформе. Мне сразу стало ясно, что именно они
облачены высшей властью решения судеб, а не какие-то эскулапы на
побегушках. Молча они просмотрели мою карту, передавая ее из рук в руки.
Зачем-то попросили повернуться "на сто восемьдесят градусов", а потом
еще на сто восемьдесят.
седой покладистой бородой.
мясистым лицом.
моему воспитателю.
- Сколько можно твердить, что первым делом надо здороваться, а ты как
чучело немое, ни "здрасьте", ни "до свидания"!
завязывая мне глаза.
меня он. - У них все открыто. Если что-то не нравится - сразу говорят.
Чего им стесняться?
щелочку. Меня это позабавило. "Интересно, сделал бы он то же самое, если
бы меня забраковали?" - подумал я, тотчас отметив, что ко мне вернулся
вкус к праздному философствованию. Однако нам не повезло: когда мы вышли
на лестницу в предвкушении интересных зрелищ, то все, что мы увидели -
это дородную воспитательницу, которая, растянув подол просторного платья
ширмой, заслоняла собой худенькую девочку. Я еле сдержался, чтобы не
ухмыльнуться, и гордо прошествовал мимо, не прикрываясь.
за последние месяцы я радовался всему, что видел, как ребенок. Я любил
жизнь и жизнь любила меня. Напротив поликлиники была маленькая березовая
роща, и я бросился обнимать тонкие нежные стволы, чтобы поделиться с
ними переполнявшей меня любовью ко всему живому.
обычно, но я не мог не заметить, что на губах его играет счастливая
улыбка.
уже пятеро веселых жизнерадостных парней: мы с Игором и трое ребят из
параллельного класса. Девушки, как ни странно, не появлялись... И вдруг
из распахнувшихся дверей с радостными визгами выпорхнули сразу три
девчонки - видно, они ждали других внутри, пока их оттуда не прогнали.
Они тут же бросились нам на шею, будто все мы давно уже любили друг
дружку. Щедро одарив нас поцелуями, они как по команде вырвались из
наших неуклюжих объятий и грациозно удалились, непринужденно щебеча и
оправляя на ходу юбки. Мы счастливо переглянулись и стали поджидать
очередную экзальтированную красавицу.
отличник, которого перевели в наш класс полгода назад, потому что в
параллельном классе, где он учился, его сильно не любили за подхалимаж к
учителям и доносительство. Трое парней из его бывшего класса подали нам
с Игором знак, чтобы мы не вмешивались, мол у них свои счеты, и
подозвали Мишася.
что-то недоброе.
с мольбой глядя на меня.
ребро.
завернули руки за спину.
приемной комисси, - попытался охладить их Игор.
никто не поможет. Даже папочке и мамочке он теперь до лампочки.
Мишась когда-то писал неплохие стихи. - Зачем мучить?
подпрыгнул и опал, как мкак мешок. Парни взяли его за руки и потащили в
кусты - рубашка выскочила из штанов, а ботинки жалобно скребли кожаными
подошвами по асфал
Мишася на траву под кустом сирени, заправляют ему рубашку и надевают
потерявшийся по дороге туфель. Я почувствовал, что мое праздничное
настроение начинает портиться.
что у него не праздный интерес, и, поморщившись, остался. Тем временем,
из поликлиники понуро вышла Мона, симпатичная девушка, но со
странностями. Она рисовала красочные абстракции и считалась одаренной
художницей, но в ее картинах было что-то не от мира сего, и по слухам
Махров Алексей
Скальци Джон
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Сапковский Анджей