ситуации. - Я предлагаю ничего не решать, а взять три тысячи и сделать одно
конкретное дело. А там будет видно.
Курочкина.
такие люди, совершенно непонятно. Еще маленьким мальчиком Эдуард Курочкин
прочел книгу "Советский этикет" и с того дня, садясь за стол, молча клал
слева вилку, а справа нож и поданную ему мамашей Курочкиной, например,
котлету, разрезал ножиком с правой руки, деликатно отправляя в рот маленькие
кусочки вилкой в левой руке. Когда мамаша Курочкина впервые это увидела, она
испугалась и пощупала ему лоб. Лоб был холоден, как мрамор (сравнила бы
Ираида Курочкина, если б знала, что такое прохлада мрамора, но мрамор не
встречался в жизни ее). Папаша Василий Курочкин, который и щи и кашу ел
ложкой, ею же кромсая кусок жареной колбасы или терзая голубец, тоже
удивился, но одобрил: "Правильно, сынок! Мы в пригороде родились и померли б
там, если б завод квартиру не дал, а ты выбивайся в люди! Дипломатом
станешь, е. т. м., гений з., с. с.!"
сэкономил на школьных завтраках, купил ситчику и сам смастерил ширмочку,
которой отгородил свое спальное место от старшей двенадцатилетней сестры.
отдельные комнаты, - ответил Эдуард. - Но раз это по государственным
жилищным условиям невозможно, то я принял меры. Дело даже не в гигиене. Юлия
хоть и сестра мне, а будущая женщина, и если я буду ее видеть каждый день в
трусах и в чем попало, у меня исчезнет чувство уважения к женщине и чувство
тайны, а я этого не хочу. Кстати, мама, я понимаю, планировку наших убогих
квартир изменить нельзя, но раз уж туалет присоединили к кухне, то я бы
посоветовал вам или не звучать так, находясь там, или делать это тогда,
когда детей, то есть нас, нет дома, чтобы мы сохраняли пиетет к вам и
сыновне-дочерний почтительный трепет близкого отдаленья. Желательно, чтобы
при этом и мужа вашего не было, то есть папы нашего, по причинам
аналогичным.
словами, но мы нарочно усугубили странность его речей, чтобы читатель
почувствовал такую же оторопь, которая напала на бедную мать Эдуарда. Больше
всего ее потрясла даже не просьба о туалете, а то, что он на "вы" вдруг
родную мать назвал.
очень среагировал, зато туалет его оскорбил до бледности лица, хорошо
известной его товарищам по работе, где он считался человеком принципиальным,
взрывным и ни черта, ни начальников не боящимся. Снимая с пояса ремень,
Василий Курочкин подошел к сыну своему Эдуарду и спросил:
сморкнуться нельзя?
Васильевич. - Вы же это при детях делаете!
не было: мать в кухне плакала и прислушивалась.
вгонять. Снимай штаны!
пережитки! - строптиво проворчал Эдуард Васильевич, но штаны снял и удары
отеческого ремня стоически выдержал.
щетку, отдельное мыло - и даже полотенце отдельное. Он сам себе стирал и
гладил белье и одежду, что мать обижало чрезвычайно. Это был какой-то
морально-психологический террор с его стороны. Отец начал было пить, но язва
не позволила углубиться в это занятие. Мать боялась с сыном слово молвить.
Сестра по молодости только посмеивалась и часто, проходя мимо Эдуарда,
напружинивала живот и издавала звуки.
морщась, говорил Эдуард.
Мать ходила в туалет по ночам. Отец упрямо навещал его во время общего ужина
(он привык это вечером после работы делать) и даже старался усилить уровень
природной громкости напряжением соответствующих мышц, в результате чего у
него случилась болезнь, которую он сам называл выпадением прямой кишки, на
самом деле - заурядная небольшая грыжа (Парфен в этом месте приостановился и
заверил, что ничего не прибавляет в этой истории). За дочерью стали замечать
странное: она втихомолку разденется, вбежит за ширму к Эдуарду, покрутит
перед ним юными девическими мослами - и назад, неприятно и ненатурально
хохоча.
Курочкин!
военкомате, он ходил еще куда-то, писал заявления, заставил мать уйти с
работы, а себе добыл справку о неполной трудоспособности, а потом еще
справку о бедственном семейном материальном положении, потом ездил куда-то в
Москву - и добился: Эдуарда Васильевича приняли в Суворовское училище.
бальным танцам обучают!
образование в Вольском училище тыла, так оно тогда называлось. Благо что от
Вольска до Саратова, до родителей, рукой подать, а ведь он их любил. Да и
они вновь полюбили его, видя редко и привыкнув к его "выканью".
Васильевича, потому что в части, куда он прибыл на службу, он не увидел ни
чистоты, ни порядка, ни деликатности, вместо же бальных танцев было раз в
неделю, после бани, кино во Дворце культуры текстильного городка, где
дислоцировалась часть, и что творилось в кинозале этого клуба, а также в
других его помещениях, а также по окрестным кустам, ложбинам, закоулкам - не
описать! Командиры дежурили на дистанции визуального наблюдения, не рискуя в
этот вертеп нос сунуть - не распаленных солдат своих боясь, а
яростно-упоенных текстильщиц, которые - все об этом помнят - зарезали
разбитой бутылкой приехавшего с инспекционными целями и попершегося порядок
наводить полковника-ветерана, тело которого не сразу нашли под клубной
сценой...
запахом отечественных напитков, импортные же ему были не по карману. Но, как
только началось сокращение армии, он первым подал в отставку. Начальство его
без сожаления отпустило.
встретил там товарища детства, успевшего посидеть в тюрьме за спекуляцию и
вышедшего, чтобы продолжить спекуляцию в новых условиях, с разрешения и
благословения претерпевшего изменения государства. Эдуард гордо спросил
насчет работы. Товарищ детства по кличке Мох, помня чистоплюйство
"Эдика-педика" (так они его в школе дразнили), хотел сразу же отказаться от
его услуг, но, проницательный, задумался. И оказался весьма дальновиден!
Долго ли, коротко, в стране началось то, что все назвали беспределом, во
всех сферах жизни, включая криминальную. Тут-то и пригодился Эдуард
Васильевич с его любовью к порядку. Мох назначил стрелку другим авторитетам,
где представил Эдуарда Васильевича как арбитра и предложил содержать его на
паях. Независимость и непредвзятость Курочкина он гарантировал.
было последнее и решающее. Исходя из соображений максимально возможной
разумности (при общей неразумности происходящего, в которой он отдавал себе
отчет), он указывал справедливый способ дележа сфер влияния, определял
размеры и виды компенсации за умышленные и нечаянные обиды (столько-то
человек сдать прокуратуре, у стольких-то имущество отнять, а столько-то,
увы, пристрелить как бешеных собак ввиду их полной неуправляемости). Споры
были, крики были, возражения были, но обиды ни у кого не оставалось: все
видели холодную и почти стерильную беспристрастность Курочкина. Его даже на
международный криминальный симпозиум во Флориде (США) пригласили, где он
прочел доклад "Регламентация разборки как основного механизма неправовых
отношений в свете традиционных постулатов воровского Закона", встреченный
бурными аплодисментами.
как никто изнанку жизни, насыщенность ее предательствами, изменами,
подлостью, был тем не менее уверен, что в будущем его ждет любовь к женщине
необыкновенной: хрустально-прозрачной, чистой, непорочной, как Дева Мария.
Надо заметить, что до этого у него не только любви не было, но и ни одной
женщины вообще: слишком высоки были его требования к душевной и физической
гигиене и запросы относительно женской красоты.
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ильин Андрей