серебряные седины их мелькали в каждом соловецком этапе.
(группа графа Палена вела протоколы разговоров с духами), религиозные
общества, философы бердяевского кружка. Мимоходом были разгромлены и
пересажены "восточные католики" (последователи Владимира Соловьёва), группа
Абрикосовой А. И. Как-то уж сами собой садились и простые католики --
польские ксёндзы.
бывшее одной из важных целей ГПУ-НКВД, могло быть достигнуто только
массовыми посадками самих верующих православных. Интенсивно изымались,
сажались и ссылались монахи и монашенки, так зачернявшие прежнюю русскую
жизнь. Арестовывали и судили церковные активы. Круги всё расширялись -- и
вот уже гребли просто верующих мирян, старых людей, особенно женщин, которые
верили упорнее и которых теперь на пересылках и в лагерях на долгие годы
тоже прозвали [монашками].
но за высказывание своих убеждений вслух и за воспитание в этом духе детей.
Как написала Таня Ходкевич:
обладает духовной истиной, должен скрывать её от... своих детей!!
Религиозное воспитание детей стало в 20-е годы квалифицироваться как 58-10,
то есть, контрреволюционная агитация! Правда, на суде еще давали возможность
отречься от религии. Нечасто, но бывало так, что отец отрекался и оставался
растить детей, а мать семейства шла на Соловки (все эти десятилетия женщины
проявляли в вере бо'льшую стойкость). Всем религиозным давали [десятку],
высший тогда срок.
особенно в 1927-м, вперемешку с "монашками" слали на Соловки и проституток.
Любительницам грешной земной жизни, им давали лёгкую статью и по [три года].
Обстановка этапов, пересылок, самих Соловков не мешала им зарабатывать своим
весёлым промыслом и у начальства, и у конвойных солдат и с тяжелыми
чемоданами через три года возвращаться в исходную точку. Религиозным же
закрыто было когда-нибудь вернуться к детям и на родину.)
небольшие для своих окраин, а уж тем более по русским меркам: муссаватистов
из Азербайджана, дашнаков из Армении, грузинских меньшевиков и
туркменов-"басмачей", сопротивлявшихся установлению в Средней Азии советской
власти (первые среднезиатские совдепы были с большим перевесом русских и
истолковывались как русская власть). В 1926 году было полностью пересажено
сионистское общество "Гехалуц", не сумевшее подняться до всеувлекающего
порыва интернационализма.
как о некоем разгуле ничем не стесненной свободы. В этой книге мы еще
встретимся с людьми, кто воспринимал 20-е годы иначе. Беспартийное
студенчество в это время билось за "автономию высшей школы", за право
сходок, за освобождение программы от изобилия политграмоты. Ответом были
аресты. Они усилялись к праздникам (например, к 1 мая 1924 г.). В 1925 году
ленинградские студенты (числом около сотни) все получили по три года
политизолятора за чтение "Социалистического вестника" и штудирование
Плеханова (сам Плеханов во времена своей юности за выступление против
правительства у Казанского собора отделался много дешевле.) В 25-м году уже
начали сажать и самых первых (молоденьких) троцкистов. (Два наивных
красноармейца, вспомнив русскую традицию, стали собирать средства на
арестованных троцкистов -- получили тоже политизолятор.)
20-е годы продолжалось выматывание еще уцелевших бывших офицеров: и белых
(но не заслуживших расстрела в гражданскую войну), и бело-красных,
повоевавших там и здесь, и царско-красных, но которые не все время служили в
Красной армии или имели перерывы, не удостоверенные бумагами. Выматывали
потому, что сроки им давали не сразу, а проходили они -- тоже пасьянс! --
бесконечные проверки, их ограничивали в работе, в жительстве, задерживали,
отпускали, снова задерживали -- лишь постепенно они уходили в лагеря, чтобы
больше оттуда не вернуться.
заканчивалось, а только начиналось: ведь оставались матери офицеров, жёны и
дети. Пользуясь непогрешимым социальным анализом легко было представить,
что' у них за настроение после ареста глав семей. Тем самым они просто
вынуждали сажать и их! И льётся еще этот поток.
острова Лемноса многие вернулись на Кубань, получили землю. Позже были все
посажены.
чиновники. Они умело маскировались, они пользовались тем, что ни паспортной
системы, ни единых трудовых книжек еще не было в Республике -- и пролезали в
советские учреждения. Тут помогали обмолвки, случайные узнавания, соседские
доносы... то бишь, боевые донесения. (Иногда -- и чистый случай. Некто Мова
из простой любви к порядку хранил у себя список всех бывших губернских
юридических работников. В 1925 г. случайно это у него обнаружили -- всех
взяли -- и всех расстреляли.)
положение". Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку.
Брали дворянские семьи. Наконец, не очень разобравшись, брали и [личных
дворян], т.е. попросту -- окончивших когда-то университет. А уж взят -- пути
назад нет, сделанного не воротишь. Часовой Революции не ошибается.
иногда они пробиваются. И первый из них упомянем здесь. Среди дворянских и
офицерских жен и дочерей не в редкость были женщины выдающихся личных
качеств и привлекательной наружности. Некоторые из них сумели пробиться
небольшим [обратным] потоком -- встречным! Это были те, кто помнил, что
жизнь даётся нам один только раз и ничего нет дороже нашей жизни. Они
предложили себя ЧК-ГПУ как осведомительницы, как сотрудницы, как кто угодно
-- и те, кто понравились, были приняты. Это были плодотворнейшие из
осведомителей! Они много помогли ГПУ, им очень верили" бывшие". Здесь
называют последнюю княгиню Вяземскую, виднейшую послереволюционную стукачку
(стукачом был и сын её на Соловках); Конкордию Николаевну Иоссе -- женщину,
видимо, блестящих качеств: мужа её, офицера при ней расстреляли, самою'
сослали в Соловки, но она сумела выпроситься назад и вблизи Большой Лубянки
вести салон, который любили посещать крупные деятели этого Дома. Вновь
посажена она была только в 1937 году, со своими ягодинскими клиентами.)
Политический Красный Крест. Три отделения было: Московское (Е. Пешкова,
Винавер), Харьковское (Сандомирская) и Петроградское. Московское вело себя
прилично -- и до 1937 года не было разогнано. Петроградское же (старый
народник Шевцов, хромой Гартман, Кочеровский) держалось несносно, нагло,
ввязывалось в политические дела, искало поддержки старых шлиссельбуржцев
(Новорусский, одноделец Александра Ульянова) и помогало не только
социалистам, но и [каэрам] -- контрреволюционерам. В 1926 г. оно было
закрыто и деятели его отправлены в ссылку.
1927 год воспринимается нами как беспечный сытый год еще необрубленного
НЭПа. А был он -- напряженный, содрогался от газетных взрывов и
воспринимался у нас, внушался у нас как канун войны за мировую революцию.
Убийству советского полпреда в Варшаве, залившему целые полосы июньских
газет, Маяковский посвятил четыре громовых стихотворения.
арестован там, -- как же и над кем же выполнить призыв поэта:
[Войковский набор]. Как всегда, при всяких волнениях и напряжениях, сажают
[бывших], сажают анархистов, эсеров, меньшевиков, а и [просто так
интеллигенцию]. В самом деле -- кого же сажать в городах? Не рабочий же
класс! Но интеллигенцию "околокадетскую" и без того хорошо перетрясли еще с
1919-го года. Так не пришла ли пора потрясти интеллигенцию, которая
изображает себя передовой? Перелистать студенчество. Тут и Маяковский опять
под руку:
Эриксон Стивен
Суворов Виктор
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс