лезут в голову, когда надо сосредоточиться на одном, на главном. На старом
воспоминании, отпечатке прошлого.
покоится хрустальная гора царя в пол-человеческого роста, и вы томительно
пристально вглядываетесь в ее изменчивые глубины. Там клубятся разноцветные
облака, распухают, съеживаются, быстрые прочерки, подобно метеорам в глухую
августовскую ночь, мгновенным блеском белого огня понуждают вас щурить и
жмурить глаза. "Ледоход на реке времени", - вплывает в твою голову, -
"Откуда это? Да и непохоже ничуть! " Не похоже ни на что. Кроме, пожалуй,
ворожбы Астании, ведьмы средних лет и рассудительного характера, которую ты
вытащил из тюрьмы капитула всего-то два дня тому.
и тот, другой, только косится на тебя умными черными глазками. Птичий
взгляд. Сорока...
же способен ты?
зверя, рыбу, дерево, и все, что вам заблагорассудится, так, что образ сей
будет жить на холсте согласно натуре, способен будет вести себя в точном
подобии своему оригиналу, и если это человек, то он заговорит с вами, а коли
соловей - то запоет, но не сладостней, чем на самом деле, а ровно как если
бы он сидел на ветке каштана в лунную ночь...
знала меня, а я... его, то он меня узнает?
вами обоими, то он дивным образом напомнит вам позабытое. И щеки его будут
горячи, и слезы солоны, а смех - звонок.
что он не настоящий, или, быть может, он и будет настоящий, оживет наяву?
вопрос. Дед мой, славный живописец и великий мудрец, когда бы был жив...
Нет, не знаю.
не пробовал?
жалуются, плачут...
пишешь для других?
слышу. Но никто еще не присылал за мной стражу и не грозил расправой. Все
довольны.
далась ему и эта дерзость. Взгляд его замирает, колени подгибаются. Ты
сумрачно растягиваешь губы в усмешке.
цепляешься к моим словам. А ведь я волен в твоей судьбе, жизни и смерти.
ты и сотней таких секретов!
Испуганные птичьи глаза. И ты опускаешь веки и устало произносишь, - Нет,
мастер, нет. Ты нужен мне для дела.
Тима. И мрак подвала. И переливы цветов в светящейся изнутри хрустальной
пирамиде.
образ за годы и годы ушел от него, как дым между пальцами. Еще удар судьбы.
Щелчок по носу. Обидно и небольно... Нет, больно. Больно! Долгим эхом
отозвалась боль под сердцем, и сердце разрослось в груди, его неровный
трепет приобрел значимость, и его мысли устремились туда, в эту точку, в
этот центр пульсирующей боли...
ближе.
голову, и стало трудно дышать, и невероятная слабость тела, мгновенная
потеря власти над ним... Это была она, в самом деле, там, в глубине голубого
тумана. Она смеялась и сбегала по большому трапу от великанского, почти
отвесного бока боинга в три ряда иллюминаторов. Боже, как он ненавидит
самолеты!
притормаживая подошвами кроссовок на их краях. Глаза затянуло влагой. Он
нетерпеливо заморгал. Видение кануло в туман. Его клубы будто вырвались за
пределы хрустальных граней и светились теперь сами по себе над их головами.
прошла, вся из обрывков бреда и бессонницы. Но и во сне, и наяву я говорил с
нею.
оконце монитора, которое изредка оказывалось в поле его воспаленного зрения,
он видел себя же, бредущего по темной галерее. И луна, большая, незнакомая,
мерно продвигалась вслед, прячась и вновь возникая в проемах между
колонками. Как черны тени в сиянии твоем, о, богиня!
Он счастливчик. Уникум. Отделаться мертвыми ногами, упав с высоты восьми
тысяч метров. Вы - здоровый человек. Занимайтесь физическими упражнениями,
насколько это в ваших силах, и не поддавайтесь унынию. Вся жизнь впереди!
экране. Правая рука затекла, и я до изнеможения долго разминал ее левой, от
плеча до кисти.
навесом караулки. Ветер усиливался и трепал золотые перья солнца, которые
медленно вздымались над ровной линией далекого леса. Узкие полосы облаков
ряд за рядом взбирались круто ввысь от горизонта, и нижний край каждого ряда
был ярко подсвечен, горел оранжевым, палево-золотым, багровым. Темно-синяя
ночь расступалась, отлетала, гонимая ветром вдаль.
возвращалось в фокус, но я не отводил взгляд. Тоска оставила меня в небесном
ветреном просторе над моим миром, нераздельно прекрасным с высоты. Кто же
различит отсюда дохлую собаку на обочине, болото, дуб, убитый молнией? Грязь
мелка сверху.
не ходил на плотах вниз по Бану. Я так и не удосужился отыскать затерянную
крепость Орлиного Крыла в лесах на севере. Я забросил фотографию, а ведь
пару раз мои подборки помещал "Нэшнл Джиогрэфик". Что стоит мне сейчас
дотянуться до столика, до пульта? И навсегда со мною останется этот рассвет,
холодный и гулкий, окрепший, охвативший пол-неба, раскрывшийся, точно
гигантский розовый веер...
шире. Ты здоров и полон молодых сил. Мир прекрасен. Ты перепрыгиваешь через
ступени, ты врезываешься в старика-садовника, который взбирается тебе
навстречу, часто и неровно вбирая воздух. Он не удерживается на ногах. И из
передника, который он котомкой держал перед собою, сыплются и катятся вниз
округлые мягкие плоды. Ты, смеясь, протягиваешь ему руку, а он цепляется за
нее, за стену, поднимается, кряхтя и задыхаясь, и протягивает тебе персик.
ударяясь о каменные плиты.
День жужжал большой пчелой, перебранкой в близкой кузне, к которой дорожка
вела через плотно насаженный ельник. Большой гномон из единого базальтового
пика оставался пока в тени от угловой башни. И вся - обычно полная жаркого
солнца и бесконечной песни пчел - поляна в окружении молодых деревьев была
зачарована тенью и холодной росою на высокой траве. Легко и звонко зазвенели
молотки, и не переставала перебранка за ельником, ожила конюшня за ульями,
за сплошным полем тюльпанов. Бурно, во всю свою немаленькую глотку, выразил
полное одобрение Хаген и суматошно запрыгал вокруг меня, словно снова
неуклюжий шалый щенок, сминая, ломая сырые в росе тюльпаны... Прыснули и
захохотали слуги, и сдержанный кравчий вежливо улыбнулся. Ведь это я, унылый
полуночник, продрался сквозь колючие ветви и, энергично болтая ногами в
воздухе, зашагал к гномону напрямик, широко переставляя руки, счастливо
смеясь и задыхаясь, зарываясь глазами, носом, ртом в вороха влажной травы и
крупных лепестков. Наконец Хаген наскочил на меня всею тушей и опрокинул
навзничь, и мы барахтались с ним под яблоней, покудова я не обессилел от
смеха и не затих, раскинувшись на спине, отбросив руки в стороны, уставясь в
сумятицу зелени и тугой красной кожуры яблок, несколько которых упали на нас
Володихин Дмитрий
Трубников Александр
Курылев Олег
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Белогорский Евгений