зримым, именно в этот сладкий миг ему вновь стали мешать.
с минутным отчаянием, даже улыбнулся непроизвольно:
свою мелкую неприязнь в этому доброму - да-да, доброму человеку. Он полез
вниз, сильные руки помогли ему спуститься, и когда он примял ногами траву,
в мире как всегда стало хорошо. Только сильно болела поясница.
уже не было в его взгляде.
некуда тебе дальше худеть, так надо же - снова... Ты чего с собой сделал в
этих гнилых развалинах?
себя ладонью по макушке. - За небесами тебя поймут. Кстати, ты как себя
чувствуешь?
мрачно. Если бы это было так.
- Наверное, по-другому и не могло быть. Ты же весь будто высушенный. Как
стручок бобовика. Ребра сквозь рубаху торчат. Что там это паршивое сияние,
когда в тебе и так ничего не осталось?
объяснил. - Я топтуна и повозки тут недалеко оставил. На всякий случай. Их
отсюда не видно, они с той стороны от хижины, - он вдруг спохватился. -
Подожди, Оборвыш! Я сейчас их привезу, - и торопливо зашагал прочь. - А то
какой-нибудь умник случайно наткнется, - он договорил на ходу,
обернувшись, - нищий бродяга какой-нибудь...
хижину, собрал бумагу и письменные принадлежности, вернулся обратно, и
когда Пузырь появился из-за деревьев, ведя топтуна с повозками, Оборвыш
был готов продолжать путь. Он решил временно отложить работу. Нужно было
идти в город. Ему давно нужно было быть в городе.
знаешь, у меня ничего съестного нет.
припрятанный мешочек с едой, расстелил на траве подстилку, и бывшие друзья
уселись. Когда еда была разложена, а нетерпеливые пальцы откупорили
кожанку с соком, он с удовольствием заговорил:
городу! Они же заметили, в какую сторону мы двигались. Подумали, будто ты,
как умный вдоль дороги и побежал. После сияние, между прочим, смеху было!
Младший воевода пытался спросить у кого-нибудь, куда ты подевался, а все
от него разбегались. Он там визжал от злости, как крылатик резаный. А я
ведь знаю твои заскоки, Оборвыш. Слава тверди, давно их выучил. Я был
уверен, что ты где-нибудь неподалеку на пне примостился и спишь с
открытыми глазами. И тихонечко так, чтобы эти вояки не заметили, пошел в
лес... Не ошибся! Вон, сидишь ты передо мной, лепешку крошишь...
челюстями, только хруст тупой болью отдавался где-то за ушами, и он
тревожно прислушивался к этому новому ощущению. Смягчить боль глотками
древесного сока не удавалось. Тогда, чтобы помочь себе отвлечься, он задал
давным-давно назревший вопрос:
город.
нечего! - он оторвал зубами кусок мяса от тушки копченого грызуна. - Ведь
ты пропадешь без меня, блаженный, не догадаешься ведь обменять листик
бумаги на мешок лепешек. К тому же я боялся, что ты вообще где-нибудь
обожженный валяешься, подыхаешь.
Пузырь ненароком поинтересовался:
вместе сотворить?
на бумаге. Зачем, я не спрашиваю. Нужно тебе, и ладно. Но ты говорил,
будто у тебя чистой много. Дай мне чистой бумаги, совсем немного, сколько
не жалко, а я знаю, где ее можно получше обменять. Это только чтобы
начать, дальше-то пойдет само собой! Ты не пожалеешь, у нас будет большое
дело.
перед смертью запретил менять бумагу?
объяснять? Поймут или не поймут?
грустно посмотрел вокруг, пробормотал: "Извини, Пузырь" и тяжело поднялся
с подстилки. А Пузырь некоторое время был непристойно громок. Он очень
подробно рассказал Оборвышу, что думает о нем, о его бумаге, о его отце,
он перепробовал массу словечек, чтобы подобрать наиболее точные, он
выплюнул недоеденный обед вместе со слюной. Ужасно обидно ему было.
Впрочем, разногласия недолго омрачали концовку обеда. Пузырь предпочитал
не помнить о неудачах, тем более - пища была так хороша, и вскоре
превратился он в прежнего беззлобного увальня. Бывшие друзья еще
поговорили о чем-то незначительном, собирая остатки еды и разбросанные
вещи. Над головами мирно поскрипывала листва, ветерок заглядывал в лица,
где-то там, в самом центре этого суетного мира, деловито шумела вечная
дорога. Ничего не предвещало стремительного приближения новых испытаний.
жалобно повыл и вдруг начал бешено рваться из упряжи. Передняя повозка
перевернулась, мешки посыпались на траву.
Стоять!
них медленно опускалась жуткая противоестественная чернота. Сплошной
стеной она окружала место их отдыха - надвигалась, наваливалась. И было
почему-то необычайно тихо.
Топтун совершенно обезумел - бился о землю мордой, роняя мутную пену.
мгновение Оборвыш был возле хижины - нырнул под бревенчатый низ дома и, не
задумываясь, спрыгнул в продуктовую яму. Следом на ним свалился Пузырь,
издав вопль ужаса. Последнее, что заметил Оборвыш, был вид плавно
поднимающегося вверх топтуна - извивающегося, беспомощно лягающего воздух
- а за ним и повозок, и мешков с высыпающимся товаром, кроме того адская
сила выгнула стволы деревьев. Подумав: "Успели, слава Небу!", он упал
плашмя на дно ямы.
Оборвышу в лицо, натужно шевелил губами и беззвучно открывал рот. Из носа
и ушей у него сочилась кровь. Некоторое время Оборвыш не мог понять, зачем
бывший друг делает такие странные движения, пока не догадался, что тот его
о чем-то спрашивает. А присмотревшись, сообразил - Пузырь беспрерывно
твердит один вопрос: "Что это?". Тогда Оборвыш ответил - "Вертень", - но
не услышал своего голоса, снова выкрикнул - "Вертень!!!", - однако стояла
глухая одуряющая тишина, и он подумал, что должно быть тишина заткнула им
Громыко Ольга
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Каргалов Вадим
Лондон Джек
Прозоров Александр