Чтение 8–й страницы книги ~Школа двойников~

парламентскую систему, так же как и систему разделения властей. Оттого и
названия измышляют афро-азиатские. Приличный парламент так и называется --
парламент. Но там, где народный дух не приемлет выборно-представительной
власти -- а Россия входит в число таких стран, -- вырастают ублюдочные
образования...

В другое время Лизавета ввязалась бы в спор. Чем плохи датский
парламент, именуемый фолькетингом, или шведский, который называется риксдаг?
И почему русский народный дух, вполне терпимо относившийся к псковскому или
новгородскому вече, на котором князей выбирали или выгоняли -- смотря по
обстановке, вдруг коренным образом переменился? Но сейчас теоретизировать
почему-то не хотелось. Голова была забита другим.

Что такое школа двойников? Неужели наши депутаты действительно так
далеки от народа, как оголтело пишет газета "Завтра"? Неужели кто-то
озабочен психологическими изысками обучения близнецов в стране, которая за
десять лет успешно проделала путь от всеобщего и обязательного среднего
образования к необязательному начальному? Неужели парламентарии настолько не
читают газет и не ведают, сколько в России просто беспризорных детей? Плюс
ко всему они, вкупе с помощниками, еще и малограмотные -- путают двойняшек и
двойников...

Нет, ничего они не путают. И господин Дедуков, сказав "двойников", имел
в виду именно двойников? А раз он занимался политикой, то речь шла о
двойниках политических. Сколько их было в истории! Говорят, Рамсес Второй
считал, что должен личным примером увлекать на бой своих воинов, а чтобы при
этом не рисковать, завел пару-тройку двойников. О "Железной маске" --
брате-близнеце Людовика "Солнце" -- написаны десятки романов. Но там, судя
по некоторым свидетельствам, действительно родились двойняшки.

Впрочем, политический двойник -- фигура далеко не только историческая.
Отдельные очевидцы упоминали двойников Сталина. Сейчас желтая пресса вовсю
пишет о том, что обзавелись политическими дублерами престарелый Фидель и
неумолимый Саддам Хусейн. Так что двойник в политике -- это не просто слова.

Ох, было о чем подумать, поэтому в спор о сущности парламентаризма
Лизавета ввязываться не стала.

ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ

-- Бах и канкан -- это, конечно, сильно сказано! -- восторженно
произнес впечатлительный Саша Маневич, отбросив в сторону газету. Среднего
роста, крепенький, плечистый, с простым и открытым лицом, он скорее походил
на реалиста-прагматика. Тем не менее именно он был самым романтичным и
мечтательным журналистом в редакции "Петербургских новостей". Нет, Сашу
никоим образом нельзя было назвать лентяем, который умеет лишь вздыхать и
грезить, лежа на диване. Он был романтиком деятельным, из породы
первопроходцев. Люди этого типа возводили крепости-остроги в Сибири и
строили кузни и избы на Аляске, именно они плавали вместе с Витусом Берингом
и Фаддеем Беллинсгаузеном. Они умели быть счастливыми, завидев оскаленные
берега нового материка, умели наслаждаться ароматами неведомых земель, умели
забывать о сытом довольстве, потому что когда человек слишком озабочен
бытом, он не может идти через ухабы к великим свершениям.

Саша Маневич избежал самой тяжелой болезни, подстерегающей журналиста:
он не превратился в рано состарившегося скептика, пресыщенного и уверенного
в том, что видел все и знает все. Саша увлеченно спускался в шахты, угольные
и сланцевые, и не для того, чтобы мелькнуть на экране в каске с фонариком, а
потому, что его действительно волновала судьба шахтеров и отечественной
добывающей промышленности.

Он пять месяцев пробивал командировку в Таджикистан, пробил и съездил,
и его серия репортажей поражала первобытным клокотанием чувств. Лизавета
даже назвала его Ксенофонтом наших дней. Он горевал об убитых и воспевал
подвиги во имя Отечества и гуманизма. Он отыскал на Памире заброшенные
рубиновые копи и снял легенду о сокровищах. Если бы он жил на два с
половиной тысячелетия раньше, то стал бы воинственным поэтом и мастерски
воспел бы походы Александра Македонского -- самого поэтического из воителей.

Саша Маневич всегда жаждал новизны и смотрел на мир широко открытыми
глазами.

Нововведения и обсуждали Лизавета, Саша и заглянувшая в Лизаветин
кабинет на огонек, точнее, на рюмку молдавского коньяка, старейший
выпускающий редактор "Петербургских новостей" Светлана Владимировна
Верейская -- женщина, с успехом доказавшая, насколько верен парадокс,
введенный в оборот английскими романистами: апломб красавицы составляет
восемьдесят процентов ее красоты. Она сама охотно называла себя глубокой
пенсионеркой, она по-прежнему работала и по-прежнему была красавицей. Еще
Светлана Владимировна была шумной и азартной любительницей поговорить. Она
ныряла в беседу смело и безоглядно -- так бросается в прорубь зимний
купальщик, недавно обращенный в моржовую веру.

Верейская пришла пять минут назад и уже плескалась в ледяных водах
полемики. Последнюю неделю корреспонденты, редакторы, ведущие и операторы
новостей спорили только об одном -- о грядущих новшествах.

Вместе с Новым годом на телевидение пришло новое начальство, новая, так
сказать, метла, немедленно решившая совершенно оригинальным образом подмести
длинные студийные коридоры, редакционные комнаты, а заодно и забитый
устаревшими передачами эфир.

Собственно, ничего супернеординарного не произошло -- каждый новый
начальник усеивал свой телевизионный путь реформами и преобразованиями. К
примеру, один решал объединить все передачи единой идеей, превратить
телевизионный день в этакую тягомотную тематическую кишку. Другой, наоборот,
твердил о типичном телевизионном времени и требовал, чтобы все программы,
фильмы и спектакли шли не дольше сорока пяти минут. Сорок пять -- и никаких
гвоздей!

Реформы не затрагивали только две составляющие части телевизионного
эфира -- "Новости" и детская программа "Спать пора" жили по старинке. Откуда
бы ни приходили телебоссы, они подсознательно чувствовали: новости, так же
как мультфильм и колыбельная, -- они и в Африке именно новости, мультфильм и
колыбельная.

И вот -- проект. Великий и Могучий.

-- Он не режиссер, он не продюсер, он -- десантник, я точно теперь
знаю. Вы посмотрите: стратегическое планирование, центр управления полетом,
радиоперехват, информационная агентура, запасной аэродром и, наконец,
"телевидение быстрого реагирования". -- Саша Маневич теребил в руках три
листочка -- план их будущей жизни в "Новостях".

Действительно, все эти термины -- иные в кавычках, а иные без -- были
использованы в актуальной разработке новой концепции информационного
вещания.

Накануне президентских выборов все ждут перемен. Телевизионные боссы --
не исключение. Каждый канал готовил к марту что-нибудь будоражащее,
необычное и пикантное. Особенно в публицистической и аналитической сфере.
Петербург решил не отставать от Москвы.

-- Это какой-то телевизионный генерал в лампасах. Он тут пишет,
цитирую, что собирается превратить нас всех "в телевидение быстрого
реагирования, которое будет формировать общественное мнение по жизненно
важным вопросам на новом этапе развития России". Он хочет, чтобы мы в эфир
ходили двадцать четыре раза в сутки, -- продолжал горячиться Саша.

-- Ну, положим, не двадцать четыре, а двенадцать, -- ввернула
справедливая Лизавета.

-- Не важно! Вот вы, Светлана Владимировна, можете мне разъяснить, что
такое "принцип действенного фактора" и как я должен писать "пьесу дня"?

Верейская откашлялась:

-- Милый, я-то старуха, мне что! Я им сразу сказала: я уже столько на
своем веку видела! И кукурузу сажала на телеэкране, и петербургские
наводнения, когда воды якобы по пояс, показывала. Я могу и умею по-всякому.
Вот вы, молодняк, как же вы это терпите?

Слово "молодняк" Верейская произносила так смачно, что комната сразу
превращалась в зоопарк, хотелось прислушаться и принюхаться -- где здесь
веселые трехмесячные медвежата и куда делся недавно родившийся лисенок?

-- Не переживай, Сашенька, пьесу дня будем писать мы с Елизаветой
Алексеевной. Тебе же придется стать бойцом бригады особого назначения,
занятой выпеканием горячих новостей. Но печь ты их будешь так, чтобы это
помогло философски осмыслить жизнь.

Лизавета тоже внимательно прочитала информационную программу-максимум.
Новый руководитель плюнул бы в лицо тому, кто сказал бы, что предложенное им
"планов громадье" очень напоминает план построения социализма в одной
отдельно взятой стране или более скромный проект разворота сибирских рек.
Тем не менее он намеревался перестроить новости именно в этом духе.

-- Главное, как формулирует! -- не мог успокоиться Саша. -- Событие
необходимо представить так, чтобы чувствовался нерв -- Боже! -- нерв
современной жизни! Надо создать эффект сопереживания! -- Он вскочил от
возмущения. -- Этот котище будет учить меня переживать!

Такие или почти такие стоны можно было услышать сейчас почти во всех
редакционных комнатах "Петербургских новостей", в телевизионной кофейне, а
также около близлежащих пивных ларьков и в придворных кафе и барах.
Творческие и технические сотрудники стонали, прихлебывая кофе, чай, коньяк,
пиво, мартини или джин с тоником.

-- Ладно еще учил бы только переживать! -- печально сказала Лизавета.

-- Что значит "ладно еще"! -- Саша гордился своим умением снимать
трогательные или пламенные сюжеты. -- Я не хочу идти в ученики или
подмастерья!

-- Самое печальное, -- продолжала Лизавета, пропустив последнюю реплику
мимо ушей, -- это эксперимент над новостями как таковыми. Он пишет о
принципиально новом подходе к информации, о новой новостийной технологии!
Причем имеет в виду не собственно технологию, которая определяется техникой,
-- не о спутниках и тарелках, не о цифровых камерах и монтажных идет речь.