Чтение 8–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

- Перед людьми стыдно. Вот что, если опять из Песковского пруда будешь
воду возить, поставлю навоз чистить!

- Так эвон какого кругаля давать...

- Надо будет, так и за двадцать верст ездить будешь!

Это тебе не свиньи, а люди! Верно я говорю?

Мужчина провел рукой по взлохмаченной голове и медленно вышел из
кабинета.

- Вот так работаем, - покачал головой директор совхоза. - Пока сам
носом не ткнешь, не слушаются... Ну, какие еще у вас вопросы? Давайте уж
вс" выяснять.

Я улыбнулся:

- Ну, сразу так, наверное, не получится.

- Ясное дело.

- Залесская упоминала в предсмертном письме о своей связи с кем-то.
Может быть, это был кто-то из работников совхоза. У вас нет никаких
предположений?

Мурзин посуровел:

- Хотел я и об этом. Прокурору не писал. Не по назначению, если так
можно выразиться. Но вам сказать считаю нужным... Не везет нам с главными
агрономами. Один не поладил с районным начальством. Уехал. Другой,
Пащенко, покрутился немного, посчитал, условия для него не те.
Перспективы, мол, нет. И был таков. О нем я не жалею, рад, что избавился.
Ни богу свечка, ни черту кочерга. Наконец, приехал Ильин. Николай
Гордеевич. Не жалуюсь, работник хороший. Боюсь, и его выживут. Плюнет на
все, уедет, тогда что?

- Почему?

- Болтают, что Залесская имела в виду именно его.

- Предположим, вдруг действительно он?

Мурзин ответил резко и категорически:

- Не верю!

- Тогда что ему бояться?

- Сплетни могут кого угодно довести. Верно я говорю?

Зачем человеку ронять авторитет?

- Возможно. Я Ильина не знаю... А он давно у вас работает?

- Сейчас скажу. С марта. С ним посевную провели. Не знаю, что там
другие, а я ему верю.

- Если не Ильин, как вы говорите, то значит - другой. У вас подозрений
нет?

- Не-не-не. Тут помимо наших приезжие бывают, не уследишь. Летом
студенты помогали строить. Из Томска.

Коровник поставили. Не видели? Покажу. Чудо будет. Студенты - народ
молодой, горячий. Еще - механизаторы из других мест. Рабочих рук не
хватает...

- Значит, местных, своих вы исключаете?

- Об этом я не говорю. Но если бы наш, пошли бы разговоры. Все знают
друг друга...

- Вы же не доверяете сплетням...

Емельян Захарович усмехнулся:

- И то верно. Действительно. На чужой роток не накинешь платок. Короче,
не знаю. Напраслину возводить не буду.

В конце нашей беседы Емельян Захарович поинтересовался:

- Вы где думаете свою резиденцию организовать? Понадобится небось
помещение, чтоб с людьми говорить?

- Скорее всего, в комнате милиции... - неопределенно сказал я.

- Зачем вам там тесниться? Могу предложить рядом, через две двери,
кабинет главного зоотехника. Пустует.

- Так сказать, зоотехник устроился поближе к производству...

- Кадры - больной вопрос. - Он вдруг улыбнулся: - Как следователь,
помогите подыскать специалиста.

- Кого я обычно ищу, вам не подойдет...

- Да, работа у вас не из веселых...

Мурзин стал поглядывать на часы.

- За один раз нельзя объять необъятное, - поднялся я. - Надеюсь, у нас
еще будет время встретиться.

- У вас-то да. У меня оно на вес золота. Для меня самые подходящие часы
или утром, часиков в пять, или вечером, где-то около двенадцати.

- Ночью?

- Мне ночью удобнее. Сами видели, все время отрывают. А нужна тихая,
спокойная обстановка. Верно я говорю?

- Ладно, значит, еще встретимся, - сказал я. - Кстати, оформим нашу
беседу.

- Как вам нужно. Я от своих слов не отказываюсь...

Только, ради Христа, не сейчас. Спешу.

Емельян Захарович распорядился, чтобы мне открыли кабинет главного
зоотехника. Секретарша директора вытерла пыль. Принесла горшок с цветами.

- Вечером, после работы, придет уборщица и вымоет все основательно.

На небольшом письменном столе под стеклом - прошлогодний календарь. Со
стены улыбается румяная девушка в белом халате и косынке. Из-под ее полной
руки сердито смотрит бурая корова. "Соблюдай чистоту на рабочем месте!" -
призывает плакат.

Но рассиживаться я не намеревался. Такое уж у меня правило: поначалу
исходить все своими ногами, пощупать своими руками, увидеть своими глазами.

И, прихватив в качестве понятого Савелия Фомича, который с охотой
взялся за это, отправился осмотреть место происшествия,

С закрытыми ставнями, с потеками по углам, дом производил впечатление
заброшенности и беспризорности.

- Пустует? - спросил я у Савелия Фомича.

- Не идут. Суеверный народ, - покачал он головой.

- Богато живете...

- И домишко жидковат. Сборнощелевой... Так прозвали их. Щитовой,
значит. Поставили с десяток, когда совхоз создавали. Конечно, сразу с
жильем туго было. Тут уж не глядели. Теперь обстраиваемся солидно.

- Нам -бы еще одного понятого. Такой порядок.

Я огляделся. Улица была пуста. Только по разбитой дороге ехал грузовик.
Я уже хотел остановить, чтобы попросить шофера быть понятым. Но вспомнил:
уборка. И опустил руку. Савелий Фомич заметил мой жест. И сказал:

- Пенсионерка напротив проживает. Наверняка дома...

Пенсионерка, оказывается, уже с большим вниманием наблюдала за нами из
своего окна. Быть понятой согласилась не сразу. Савелию Фомичу пришлось
пустить в ход все свое красноречие. Особенно он напирал на то, что я -
"следователь московский".

- А в Москву меня не потащут? - с опаской спросила старушка. - Вон мою
сноху в Барнаул вызывали.

- Нет, бабушка, не вызовем, - успокоил я ее. - И вообще никуда ехать не
придется.

- Ну, тогда еще можно. Поездов я боюсь, - призналась она. - Да и внучат
не на кого оставить.

Я обошел дом. Понятые двигались сзади, соблюдая дистанцию в два-три
шага.

Участок зарос репейником, дикими цветами. Они издавали острый, пряный
аромат.

Ж"лтые зонтики напомнили мне мой дом. Мать приносила целые охапки
цветов, которые якобы отпугивали тараканов, мух и прочих насекомых.
Разложенные под шкафом, кроватями, по углам комнаты, зонтики сохли,
рассыпались в порошок. Их выметали, заменяли свежими. Потом я где-то
вычитал, что растение это называется еще пижмой.

Прусаки не хотели признавать ее зловредного запаха и невозмутимо бегали
по полу, не боясь ни. света, ни людей. Повод для отца лишний раз
подтрунить над матерью...

Когда мы подошли к крыльцу, мой взгляд выхватил среди травы,
прокравшейся к самому фундаменту, несколько ярко-красных цветов.
Нагнувшись, я разглядел кустик гвоздики, отчаянно боровшейся с повиликой.
Если цветок не выручить, на следующий год его обязательно забьет сорняк.

- Покойница посадила, - вздохнула старушка. И я понял, что речь идет об
Ане Залесской.

- Теперь внутри? - нетерпеливо спросил сторож.

- Нешто в доме темно... - неуверенно сказала старушка.

Я отворил ставни, едва державшиеся на петлях. В дом вошел последним.

Маленькая прихожая заканчивалась кухонькой. Две комнаты.
Первая-побольше. Совершенно пустая.

Залесскую нашли во второй, служившей, видимо, спальней. Я ее знал по
фотографиям в деле.

Здесь стояла одна только голая кровать. Допотопное сооружение со
спинками, выкрашенными под дуб, со звонкой панцирной сеткой.

Рядом со спинкой, у стены, находилась тумбочка. На ней обычно лежала
бритва, которой Залесский, по его показаниям, поправлял виски.

Окно из спальни выходило на задний двор.

Везде - тонкий слой пыли.

Я осмотрел то место возле кровати, где была обнаружена Залесская.

Понятая негромко кашлянула:

- Крови не найдете, товарищ следователь. Я сама мыла на другой день,
как Анну увезли...

- Да? - машинально сказал я, подымаясь.

- Все сама. Валерий Георгиевич попросил по-свойски, по-соседски. Я и
простынку стирала, и наволочку...

- Еще что? -..Я осекся: сейчас она только понятая.

- Пододеяльник...

- Хорошо, - остановил я ее.

Окна изнутри запирались не на шпингалеты, а на крючки. Широкие форточки.

В деле, которое я знаю почти наизусть, моим предшественником записано,