полной программе будет.
свяжусь. Номер мой простой: нажмешь 717-77-77 - и вот он я. Завтра я вас с
Валеркой свезу отсюда в приятный коттеджик - отдохнешь, оглядишься, прикинем
что и как... В старые адреса тебе не надо ходить, и по старым телефонам не
звони - все мониторируется...
них знаем, то и у другана твоего они под контролем...
фонарем на крыше - уже прошел Ленинградское шоссе и по длинному плавному
съезду стремительно выходит на Окружную кольцевую дорогу в сторону
Дмитровки. В полукилометре за ними следует грязная "девятка", ведущая их от
аэропорта. Наводящий из "девятки" - человек с неразличимым лицом потного
призрака - переговаривается с кем-то по рации.
несколько машин. Большой тяжелый грузовик, полуфургон "Газель", поношенный
неприметный "опель". Они занимают крайний левый ряд и растягиваются по
трассе. Конвой приближается и на большой скорости начинает обгонять их в
правом ряду. Мчащийся впереди "опель" вдруг делает резкий рывок направо и
ударяет первую машину конвоя - милицейский "Жигулъ" - в левое заднее крыло.
Это профессиональный удар недобросовестных гонщиков. От неожиданного
бокового удара "Жигулъ" на скорости вылетает с полотна дороги, падает в
глубокий кювет и переворачивается через крышу.
вспыхивать пульсирующими сполохами сигнальная рампа.
обойти перекрывающий ему путь "опель". Но слева на них тяжело надвигается
борт грузовика.
пол кабины слабо сопротивляющегося Смаглия и ложится на него, прикрывая
арестованного своим телом.
хватило нескольких секунд. Грузовик всей своей чудовищной железной массой
наваливается на "Волгу" и волочет ее по обочине навстречу уже
остановившемуся "опелю", из которого выскакивают два человека с автоматами
наперевес. "Волга" врезается в "опель", и сдвоенная автоматная очередь
разрезает монотонный негромкий рокот автострады. Киллеры стреляют внутрь
машины до последнего патрона в магазине, бросают автоматы на землю и на ходу
прыгают в фургон "Газель". Туда же забирается водитель грузовика. Из
притормозившей "девятки" невзрачный человек с рацией кричит:
влетают в город, за первым перекрестком киллеры пересаживаются в две
иномарки, и машины разъезжаются в разных направлениях.
"Жигуля", курится дымок над расстрелянной "Волгой", в кабине - кровавое
месиво. Мертвый майор Котов прикрывает собой Смаглия, во лбу у которого
круглая пулевая дырочка.
будто рубильником включил для меня разноцветные переливающиеся огни
празднично-нарядной Москвы. Ярко иллюминированные здания, томная подсветка
зелени, огромный тускло-золотой кулич храма Христа Спасителя, загадочный
свет в окнах незнамо откуда возникших небоскребов, прыгающие вспышки
рекламы, зовущие пятна биллбордов, дорогие витрины и подъезды ресторанов,
сладкий запах жареного попкорна, ватажащиеся в стаи развеселые мужички и
панельные девки - шикарная ярмарка жизни. Все продают. Кто покупает?
не знает, что разница между гостеванием в Париже и постоянной жизнью там
приблизительно такая же, как между посещением театральной премьеры и работой
в этом театре осветителем.
"Ой, мама, шикодама". Интересно, что такое "шикодама"? Водитель нажал
клавишу на панели приемника - в кабину рванул развязно-агрессивный голос
радиообозревателя:
губернаторы Восточно-Сибирского края внесет известное разнообразие в наш
унылый политический ландшафт. Во всяком случае, эго недвусмысленно означает,
что большие деньги хотят большой власти... Андрей Черкизов, радио "Эхо
Москвы"...
сопровождающие ввели меня в высокий мраморный вестибюль: рамы
металлоискателей, контрольные кордоны - бойцы службы безопасности в серой
униформе, трехкратная проверка документов. У растворенных дверей отдельного
лифта охранник сказал любезно, не допускающим обсуждения тоном:
зеркалами в бронзовых рамках, похожей на ампирный платяной шкаф, мы поехали,
воздев очи вверх, как на молитве в храме, и на лицах моих спутников было
такое ожидание, будто на световом табло-счетчике этажей сейчас проступит
чудотворный лик Одигитрии-путеводительницы.
старину холл. А навстречу из-за бюро уже топает еще один стерегущий,
приветливо улыбается, кланяется и быстро, как писали раньше в театральных
ремарках - "в сторону", говорит лифтовому сопровождающему:
ходики.
просматривает и контролирует весь наш путь от самой входной двери. Этажный
стерегущий проводил в приемную - незатейливое сооружение, размером и
дизайном напоминающее католический собор. Сбоку у приставного столика сидели
двое мужиков - не то референты, не то посетители, а может быть, снова
охрана. Из-за большого секретарского стола, уставленного бесчисленными
телефонами, поднялась немолодая, элегантно одетая женщина:
кабинет, а вся моя охранная свита, слава Богу, будто натолкнувшись на
незримый барьер, осталась у входа в приемную.
зала, далеко-далеко, как в воротах на футбольном поле, своего дружка Сашку
Серебровского. Он полусидел, полулежал в кресле и разговаривал по телефону:
очень простой. Если у них есть лицензии, если они готовы дать
перформенс-бонд на сто миллионов, я буду разговаривать...
объясни ситуацию. А он мне доложит. Пока... А почему министр? Хорошо, я его
послезавтра увижу... Скажу... Пока...
на меня с явным удовольствием, но его ехидные змеистые губы складывались в
привычную ироническую улыбку. Потом он гибко и резко вскочил навстречу:
потом крепко обнялись, и я увидел, как саркастическая улыбка Серебровского
блекнет, и он горячо, негромко, на выдохе сказал:
маленького Серебровского. Я смотрел на него с нежностью.
высокомерие.
альпинист на траверсе не может сказать: притомился я маленько, надоело,
пойду домой... Надо переть вверх. Или...
тупо глядит в телевизор. Я предложил: