яснее ясного понимая неподготовленность аудитории и вопиющую неуместность
исповеди. Говорю и пытаюсь понять, почему и зачем это делаю. Неужели
только для того, чтобы произвести впечатление! Неужели я еще способен на
такую дешевую игру! Но ведь греет же мне сердце ее удивленный, растерянный
взгляд, ее тонкие пальцы на подбородке, и вся поза, увы! - поза Дездемоны.
знаю, что никто из уважающих меня не увидит этой сцены, не узнает о ней, а
потом, после я еще неоднократно докажу себе и другим свою возрастную
состоятельность.
слышала, о ценностях этого мира. Кто знает, вдруг что-то западет в душу, и
душа оглядится по сторонам и увидит мир в иных параметрах. Я пытаюсь
объяснить ей, как это радостно жить в полном согласии со своим пониманием
правды, не подделываться под другую, какой восторг бывает в сердце, когда
совершаешь вызов могучим силам лжи, какое наслаждение испытываешь, когда
тебя гнут, а ты гнешься, но не ломаешься, и злоба на лице врага твоего,
как об стенку, расшибается о твое упрямство.
когда компромисс вдруг перестает называться компромиссом, а именуется
тактикой, стратегией и еще черт знает чем, когда подлость червяком
вбуривается в душу, как давишь его и топчешь, и радость победы над
слабостью - разве что-нибудь сравнится с ней!
уже вполне одурела от многоцветья, замолкаю. Замолкание совпадает со
временем, когда мне нужно быть в другом месте, в моем санатории. Уже на
берегу она говорит:
импотенты.
сказать. Она спрашивает:
особенно от ее смеха. Чем-то этот смех нехорош, но чем, мне не догадаться.
И слегка с подпорченным настроением я поднимаюсь в гору к моему месту
обитания.
прочие нерусские деревья, коим даже названия не знаю. А дальше зелени -
синь до самого горизонта. Море. Отсюда, издали и сверху, оно вообще не
воспринимается как нечто существующее особо от прочих земных предметов.
Пространство цвета и не более. Но в чем-то мое отношение к морю иное, чем,
положим, вчера и ранее. Между нами - мной и морем - появилась связь, и я
готов согласиться, что эта связь скорее добрая, чем какая-либо другая.
Скорее всего, море более не существует для меня само по себе, оно повязано
со всем, что произошло, нечто, достойное именоваться событием. Тем более
что последний аккорд прозвучал весьма сомнительно. Что означал ее смех? И
этот вопрос о санатории? Две Людмилы стояли перед глазами: слушающая меня
и смеющаяся мне в лицо. Но скажем: "Девчонка!" И поставим на этом точку.
хорошо известен и понятен. В основе его - недовольство собой, очень хитрое
недовольство, то есть это когда одной частью сознания понимаешь, что
совершил какую-то глупость, а другой частью усиленно сопротивляешься тому,
чтобы четко сформулировать эту глупость. Такой своеобразный способ
полупокаяния, оставляющий кающемуся возможность до конца не признаваться в
грехе. В сущности, это состояние паралича сознания, потому что воля
отключена начисто, а что такое сознание без воли? Фикция.
приемом - назвать ее по имени.
чуждая всему характеру моей жизни. Я вел себя, как щенок. Конечно же,
имеется в виду моя нелепая и постыдная исповедь, да и не исповедь это
была, а бахвальство перед красивой девкой, и более того, это было враньем,
потому что подавал я в основном сливки, а молочко осталось за кадром.
Вовсе не прямо и однонаправленно прошла моя жизнь, да и разве из одного
политического упрямства она состояла? Были женщины, было увлечение
пустяками, были лень, и апатия, и беспорядочность бытия. Бывал страх и
непреодоленные искушения, то есть все, что сопутствует любой и всякой
человеческой судьбе, судьбе обычной. Сам-то я понимаю, что действительно
необычной должно быть судьба, когда в ней нет суеты и пустоделицы ни в
одном дне.
времен...
красным карандашом, как грамматическую ошибку в диктанте жизни. Просто
перечеркиваем, потому что ошибки жизни, как правило, недоступны
исправлению, и только красная черта на странице должна остаться шрамом
напоминания и укора. Это не первый мой сбой в жизни и не последний.
Перечеркиваем.
и иду на танцплощадку.
больше и потому уже через пару минут ко мне подходит немолодая женщина,
разодетая, благоухающая изысканными духами и так искусно
законспирированная косметикой, что при вечернем освещении вполне может
сойти за тридцатилетнюю.
что не могу помочь в ее одиночестве. Хлопотно пытаюсь объяснить ей, что не
умею, что, дескать, не помню, когда танцевал последний раз, а когда этот
последний раз был, были совсем другие танцы.
бухгалтеры, начальники отделов, костюмерши, завучи и даже несколько, судя
по осанке, ответственных лиц из ведомств среднего уровня топчутся, машут
руками, крутят ногами и изо всех сил изображают из себя молодых и
современных, а может, не изображают, может, им просто весело и радостно от
того, что они, каждый из них, там, где их никто не знает и можно слегка
распоясаться, покривляться, пофлиртовать, отдохнуть от сослуживцев,
начальников, от любящих и нелюбящих. Тщательное подражание молодежным
танцам скорее карикатурно, потому что никогда этим поколениям не
освободиться до конца от скованности и всех прочих характеристик той
эпохи, которой они принадлежат.
людьми, у них другой эпохи уже не будет, их приспособление к новому
обречено на пародийность.
на неприязни к нынешней, вдруг объявившейся свободе. Есть нечто отчетливо
лакейское в самом характере разрешенного свободомыслия. Всех этих нынешних
голосистых я знаю и помню по прошлым временам, они были камуфляжем лжи,
именно их выдвигали на рубежи и за рубежи для оболванивания "всего
прогрессивного человечества". И непрогрессивного тоже. Ныне они -
прокуроры пропавших поколений, вот этих, что выплясывают сейчас на
курортной танцплощадке, демонстрируя полную неспособность, свою вписаться
в новое время.
противясь и не выпячиваясь. Противиться дурно, потому что время, кажется,
право, а выпячиваться постыдно. Уйдите из истории с достоинством. Вам
говорят: "Встаньте, дети, встаньте в круг и приступите к
самофинансированию!" Милые мои, не упрямьтесь! Вам ведь совсем немного
осталось до пенсии. А там садово-огородный участок, программа "Время",
поиски зубной пасты или туалетной бумаги, будут внуки потом, скучать не
придется. И если у вашего дома будет хорошая скамеечка, я буду часто
подсаживаться к вам и терпеливо слушать о былом порядке, о снижениях цен,
о старых деньгах, о нынешней молодежи. В сущности, я ваш...
сначала не очень уверенно, подстраиваясь друг к другу, потом очень
правильно, а затем уже легко и весело мы кружимся с ней, моей возможной
одноклассницей. У нас тьма общего, хотя мы не говорим ни слова или так,
чепуху какую-нибудь, а мне очень славно, и только сейчас я осознаю, как
прекрасен этот приморский вечер, ощущаю особенности запахов, и один из них
запах моря... Нет, о море не нужно. Просто о вечере, о женщине и обо всем,
что достоверно изначально, что имеет только одно имя и никаких
подозрительных синонимов. Хорошо.
сознания своей добросовестности во второй половине дня чувствую себя
значительно лучше и не сомневаюсь, что два десятка дней с таким режимом
сделают меня практически здоровым. В приподнятом настроении в пятом часу
иду к морю. И море для меня сегодня просто теплая вода, в которой так
славно и легко. В ту сторону берега, где должен находиться катерок моих
знакомых, - в ту сторону я не смотрю. Во-первых, все равно не увижу, это
далеко, а потом вчерашний день - это вчерашний. Он прожит и, как
прочитанная книга, сдан в архив прожитого и пережитого. Через какое-то
время я еще вспомню о нем, просмотрю весь по часам от утра до вечера и,
может быть, обогащу себя ценными соображениями, из коих слагается
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Земляной Андрей
Лукьяненко Сергей
Березин Федор
Распопов Дмитрий