костюм и инструменты, но прежде всего подготовим контейнер. Оттащим его
сюда!
направились к складу. Голова у меня была полна новыми вопросами. Каким
способом закрыты контейнеры, какой толщины кожух? Какую дозу радиоактивного
излучения можем мы получить? Но об этом я заботился меньше всего. Радиация -
так радиация. По всей вероятности, это будет не более чем несколько десятков
рентгенов. Если переживем это плавание, переживем и облучение. В белых
костюмах мы проникнем на мол, а потом в порт. Я остановился. Что
предписывает инструкция по технике безопасности? Покинуть угрожаемое
пространство, а что дальше? Кто производит ликвидацию очага излучения? Не
экипаж ли судна? Или вызовут специалистов? Я не знал. Никто нас не
инструктировал. А что будут делать люди, которые заняли корабль, даже
приблизительно невозможно было определить. Но мы будем бежать. Бежать и
пытаться исчезнуть. Никто нас не остановит!
резко провалилась, что у нас захватило дыхание, а потом снова была выброшена
гигантской силой вверх. Буря настигла нас и ударила! В одно мгновение! Она
разразилась в тот момент, когда мы бежали к складу. Шпангоуты вокруг нас
трещали, и удары волн были так страшны, что я в ужасе ухватился за ближайшую
траверсу, сполз на вибрирующий пол из рифленого стального листа, и уж только
потом меня вывернуло наизнанку.
трещит, напрягается. В мгновения тишины, которые наступали, когда нас
бросало вверх или швыряло в пропасть, я слышал сухой скрип стальных траверс.
Выдержат сварные швы или не выдержат? Перед глазами у меня текла тонкая
струйка расплавленного металла. "Гильдеборг" стала ничем, даже не
скорлупкой, разве что жалкой щепкой на гигантской беспредельной поверхности
одичавшего океана. То, что мы все еще плыли, было случайностью, не более чем
случайностью. Когда волны поднимали корму, я повисал в пустоте и отчаянно
впивался пальцами в стальные укосины, ошеломленный ревом работающего
вхолостую корабельного винта.
существует Гут, и не понимал, почему я здесь. В голове у меня было пусто,
она была как чужая. "Я не хочу умирать, я не хочу умирать, господи боже, я
не хочу умирать!" Это была единственная мысль, которая владела мной. Все
остальное было мне безразлично: окисел урана, взорванные шлюпки, вся моя
судьба. Последнее желание: лежать, уснуть, забыться. Окутаться изоляционной
ватой. Тело лежит на полу в кромешной тьме самого нижнего трюма, но меня уже
в нем нет. Я исчез. Сошел с этого проклятого судна и блуждаю по водам. Ничто
меня не касается. Бессмысленная суета человеческих стремлений, мошенничества
и убийства, выкрики агитаторов, шепот тайных советчиков или нагота женщин.
Ничто! Отныне я сам нагой, нагой и свободный. "Гильдеборг" - мой корабль
прозрения. Оттуда, из темноты, я постигаю мир, где все - наоборот. То, чему
мы придаем вес, никакого веса не имеет, что, кажется, должно быть ничем,
является чем-то. Человек должен время от времени побалансировать на границе
меж жизнью и смертью, одновременно увидеть обе стороны - тогда он, возможно,
поймет себя...
понесло в море, слабак! Поднимайся, мы должны исчезнуть прежде, чем придут
проверить склад!
Гутом, еле передвигаясь, я потащился к омуту. Виски было отвратительное -
конец света!
мы забрались в свое убежище. - Налетят внезапно и так же быстро исчезнут.
Возможно, мы плывем в Бразилию или Аргентину. Это значит, что мы можем
пристать со дня на день.
Мы уж давно перестали следить за ними, для нас они ничего не значили.
сказал я. - Можешь пока поискать что-нибудь, чем пробить свинцовый кожух.
Возможно, будет достаточно большого гвоздя, вобьем его в кожух, как в
дерево. Лучше всего было бы, конечно, долото.
кожуха. Если найдем подходящий инструмент, то должны бы его пробить.
все плыла на самой высокой скорости. Тряслась и раскачивалась. Я пытался
представить себе солнце. Не получалось. Оно угасло. Только тьма, бесконечная
тьма, канун сотворения мира. Но возможно, что это обман. Несовершенство
чувств и глаз. Ведь вещество в контейнерах испускает лучи, хотя мы и не
видим их сияния.
неопределенно предостерегающей надписью: "РАДИОАКТИВНЫЙ МАТЕРИАЛ". Ничего
более. Ни формулы, ни фирмы-изготовителя или адреса получателя. Только
желто-черный полосатый контейнер. Невидимые лучи, которые мы должны
освободить.
ряды контейнеров. Мы лежали на стальном полу вне пределов досягаемости огней
и ждали. Долго, терпеливо, не покажется ли со стороны труднообозримого
пространства патруль. А пока я приблизительно определял количество вещества
и вес контейнеров. Само по себе содержимое не могло быть тяжелым. Я
предполагал, что там килограммов сорок. Однако меня беспокоила свинцовая
оболочка. Какой толщины ее стенки? Не обработан ли свинец еще каким-либо
способом? Нет ли внутри другого стального кожуха? Этого я не знал.
осматривать контейнеры. Крышки были герметически закрыты. По-видимому, они
открываются специальным ключом. Я ткнул наконечником сломанного напильника,
который нашел Гут, в кожух. Краска отвалилась, и остался серебристый след.
Нормальный свинец, мягкий и податливый. Я попытался углубить царапину. Это
удалось. Гут вопросительно смотрел на меня. Я кивнул,
миллиметров, двадцать или больше? Гут заметил мою нерешительность.
он.
через ограждение, отделяющее эту часть склада от остальных складских
помещений. Он был страшно тяжелым. Потом мы потащили его в темноту. Огни
удалялись. Пот лился у нас изо всех пор.
искать не будет.
Нервозность прошла, ничего не происходило, мы обрели уверенность. Мне
доставлял заботу только инструмент. Где найти пробойник, который не
сломается, не прогнется и будет способен проникнуть через свинцовый кожух?
Залезть в машинное отделение мы не можем отважиться, в ремонтное отделение
тоже нет. Единственная возможность - это искать в трюме или... Я нащупал
руку Гута и легонько ее сжал.
же у них там что-то быть. Нам надо еще раз посмотреть внутри.
долото, нам нужно ощутить дуновение свежего воздуха. Нас лихорадило от
возбуждения. Фонарь мертвеца светил уж едва заметно. Батарейка была на
исходе. А потом неожиданно мы увидели свет. Была не ночь, как мы
предполагали. Был солнечный день, и волны горячего раскаленного воздуха
переливались по шахте. Вентиляционное отверстие склада было почти рядом.
Можем ли мы рискнуть сейчас? Не войдет ли кто-нибудь внутрь? Но наше
нетерпение было слишком сильно. Гут высадил металлическую решетку, я
прислонил ее к стенке канала и смотрел, как он спускается с фонарем вниз.
Бледное сияние уже не достигало дна.
слышу шум моря. В нескольких метрах над нами бился пульс будничного
матросского дня. Я всегда любил будние дни. Сияло солнце, сменялись вахты,
экипаж работал. Непонятно и невообразимо. Для нас все это кончилось, наш мир
развалился. Но сейчас я осознал, что эта трагедия разыгрывается только в
нас, внутри. Только мы отметили акт насилия. Мир в своем движении ушел
намного дальше и ни о чем не хотел знать. Ведь ничего страшного не
случилось. Нам осталось одно - лежать в могиле. Мы списаны, и там, наверху,
нам нечего делать. Мертвые должны остаться под землей, никто не ждет их
возвращения. Их время прошло, отжило. Они угасли. И мое время прошло.
дальше? Похищение "Гильдеборг" дело не одного человека или небольшой группы.
Тут замешано целое государство. Ракетоносец был доказательством этого. А
теперь мы окажемся в этом государстве. Без документов и без средств к
существованию. Какие мы имеем шансы? Явиться к властям значило идти на
собственные похороны. Не будут ли мгновения свободы на земле многим хуже,
чем дни, проведенные на судне? Здесь мы не должны хотя бы принимать решения.