Чтение 8–й страницы книги ~Фаворит~

- Так что, если услышишь что-нибудь, что может иметь хоть какое-то отношение...

- Немедленно передам тебе,- обещал он. Джо Нантвич налетел прямо на Дэна, словно не видел его. Остановившись, он не извинился, как сделал бы всякий, а ступил шаг назад и пошел своим путем в весовую. Его глаза были широко раскрыты, взгляд был пустой и бессмысленный.

- Пьян,- сказал Дэн брезгливо. - От него разит, как из винной бочки.

- У него свои неприятности,- сказал я.

- У него их еще прибавится до вечера, тогда кто-нибудь из распорядителей унюхает этот аромат.

Джо снова появился с нашей, стороны. Действительно, его приближение сразу можно было почуять, Без всякого вступления он заговорил со мной:

- Я получил еще одну. - Он вытащил из кармана бумажку. Она была скомкана, а потом снова расправлена, так что ее словно изжевали, но то, что было написано на ней шариковой ручкой, было видно совершенно отчетливо:

"Болингброк. На этой неделе",- говорилось там. - Когда ты получил ее? - спросил я.

- Она лежала здесь, на столике для писем.

- Быстро же ты успел нагрузиться,- сказал я.

- Я не пьян,- возразил Джо с негодованием. - Просто сделал наспех пару глотков в баре напротив весовой.

Мы с Дэном одновременно подняли брови. В баре напротив весовой не было наружной стены, и пить там - все равно что на сцене, на виду у тренера, владельца лошади и распорядителя. Может быть, для жокея существовал более верный способ профессионального самоубийства, чем сделать наспех пару глотков в этом баре перед скачкой, но я лично такого способа не знал. Джо икнул.

- Я думаю, глотки были двойные,- сказал Дэн улыбаясь. Он взял у меня записку и прочитал ее. - Что это значит - "Болингброк. На этой неделе"? Ты из-за этого в такой запарке?

Джо вырвал у него записку в сунул себе в карман. Кажется, он только сейчас понял, что Дэн все слышал.

- Не твое дело,- грубо бросил он.

Мне очень хотелось сказать ему, что это и не мое дело. Но он повернулся ко мне и сказал своим воющим, жалобным голосом:

- Что же мне делать?

- Ты скачешь сегодня? - спросил я.

- В четвертой и последней скачке. Сегодня эти проклятые любители забрали себе полностью целых две скачки. Это же свинство - оставили нам, профессионалам, всего четыре скачки, чтоб заработать на хлеб. Почему эти толстозадые джентльмены-наездники не отправятся к... - Он окончил грубой бранью.

Наступила короткая пауза.Дэн расхохотался. Джо был не настолько пьян, чтобы не сообразить, что он сел на своего конька, не подумав о слушателе. Он сказал самым ласковым голосом, на какой был способен:

- Ну, Аллан, ты же понимаешь, лично к тебе это не относится...

- Если ты при всем том, что думаешь о наездниках-любителях, хочешь моего совета,- сказал я, стараясь сохранить серьезное выражение лица,- иди и немедленно выпей три чашки крепкого черного кофе и потом старайся как можно дольше никому не попадаться на глаза.

- Нет, я говорю, что мне делать с этой запиской? - Джо был более толстокожим, чем дорожный чемодан.

- Не обращай на нее внимания,- сказал я. - По-моему, тебя просто разыгрывают. А может быть, тот, кто написал это, знает, что ты любишь топить горе в виски, и рассчитывает, что ты развалишься: стоит черкнуть тебе угрожающее письмо - и ты готов, больше и делать ничего не надо. Чистенькая, бескровная и эффектная месть.

Мрачная мина на младенческом лице Джо стала постепенно переходить в упрямое, ослиное выражение, что было не менее противно.

- Никто от меня этого не добьется,- сказал он с той воинственностью, которая, как я понимал, должна уменьшаться вместе с содержанием алкоголя в его крови. Он вывалился из двери весовой, очевидно в поисках черного кофе. Прежде чем Дэн успел спросить меня, что происходит, он получил увесистый удар по спине: это было дружеское приветствие бэнди Мэйсона, тот презрительно посмотрел вслед Джо.

- Что с ним такое, с этим идиотом? - спросил он и тут же продолжал, не дожидаясь ответа: - Слушай, Дэн, будь другом, дай мне уйти вперед в первой скачке на этой лошади, которую мне подсунул Грегори. По-моему, я ее вижу в первый раз. Похоже, ее владельцу понравились мои рыжие волосы. - Заразительный смех Сэнди заставил всех в весовой обернуться к нему с улыбкой.

- Ладно,- сказал Дэн.

Они принялись обсуждать детали, и я хотел уйти. Но Дэн коснулся моей руки. Он спросил:

- Сказать им? Ну хоть Сэнди, например, о проволоке и о Билле?

- Говори,- сказал я. - Может случиться, ты что-нибудь разведаешь. Но только будь осторожен! - Я хотел было поведать ему о предупреждении, которое сам получил в лошадином фургоне, но это была чересчур длинная история, и я ограничился тем, что сказал: - Помни, что ты насторожишь людей, и они могут пристукнуть тебя по ошибке.

Он удивленно взглянул на меня.

- Н-да. Я буду осторожен. Мы повернулись к Сэнди.

- Вы чего это оба такие мрачные? Кто-нибудь увел эту шикарную брюнетку, по которой вы оба сохнете? - спросил Сэнди.

- Да вот, думаем о Билле Дэвидсоне,- ответил Дэн, не обратив внимания на ехидную реплику.

- А чего о нем думать?

- Падение было подстроено. Над препятствием натянули проволоку. Аллан видел ее. Сэнди был поражен.

- Аллан видел? - повторил он, и вдруг, когда до него дошло наконец значение слов Дэна, он воскликнул: - Но это же убийство!

Я привел доводы в пользу -того, что задумано было вовсе не убийство. Карие глаза Сэнди глядели на меня не мигая, пока я не кончил,

- Вроде ты и прав,- сказал он. - Ну и что ты собираешься делать?

- Пытается раскопать, что за всем этим кроется,- сказал Дэн. - И мы подумали, что ты можешь помочь. Ты не слышал ничего такого, что могло бы прояснить это дело? Я к тому, что люди ведь болтают с тобой о всякой всячине.

Сэнди разгреб сильными загорелыми руками свои взлохмаченные рыжие волосы и почесал в затылке. Но и этот массаж мозга не породил никаких блестящих мыслей.

- Да, но по большей части они мне рассказывают о своих девчонках или о том, какие они делают ставки. А о майоре Дэвидсоне - нет, не было разговора. Мы не были с ним закадычными друзьями, потому что он думал, будто это я "придушил" лошадь одного из его приятелей. Ну что же,- добавил Сэнди со своей покоряющей улыбкой,- возможно, так оно и было. Во всяком случае, пару месяцев назад мы с ним крепко поговорили.

- Узнай, не слыхал ли чего кто-нибудь из твоих друзей-букмекеров,- сказал Дэн. - У них всегда ушки на макушке.

- О'кей,- сказал Сэнди. - Я начну с этой новости, и Посмотрим, что из этого выйдет. Только не сейчас, у меня ни минуты времени. Слушай, начинается первая скачка, и ты должен хоть что-нибудь рассказать мне об этой паршивой лошаденке, которую мне всучил Грегори. - И, увидев, что Дэн колеблется, Сэнди стал настаивать. - Ну ладно, ну чего тебе скрывать? Уж если Грегори просит, чтобы я взял лошадь, значит, это такая вонючка, что никакого разумного человека не уговоришь сесть на нее верхом, я же понимаю.

- У этой кобылы,- сказал Дэн,- мерзкая привычка налетать на препятствие, словно оно вовсе и не стоит перед ней. Как правило, она в результате падает в канаву.

- Ну, спасибо,- сказал Сэнди, по-видимому ничуть не обескураженный. - Я ее взгрею так, что она забудет свои привычки. До скорого! - Он пошел в раздевалку,

Дэн посмотрел ему вслед.

- Еще не появилась на свет лошадь, которой можно напугать этого громилу Сэнди! - сказал он с восхищением.

- Нервы у него дай бог! - согласился я,- Но зачем Пит пускает такую лошадь именно здесь?

- Владелец мечтал, чтобы его скакун участвовал в Челтенхэме. Ну, знаешь, как это бывает. Фантазия аристократа и все такое,- сказал Дэн примирительно.

Вокруг нас непрерывно теснилась толпа тренеров и владельцев лошадей. Мы вышли наружу. Дэном тотчас же завладели двое репортеров, желающих узнать его мнение о предстоящем через два дня розыгрыше Золотого кубка.

День тянулся медленно. Начались скачки. Яркое солнце, праздничное настроение толпы, наэлектризованная атмосфера - все было, как обычно.

Сэнди заставил-таки свою кобылу перескочить через первую открытую канаву, но скрылся во второй. Он вылез оттуда с широкой улыбкой, крепко ругаясь.

Джо явился после второй скачки. Он казался менее пьяным, но еще более напуганным. Я бесстыдно избегал его.

Дэн скакал, как дьявол, и выиграл чемпионскую скачку с препятствиями, придя на голову впереди. Пит, поглаживая лошадь и разделяя вместе с ее владельцем поздравления толпы, собравшейся вокруг площадки для расседлывания, бил в таком блаженном состоянии, что с трудом говорил. Огромный, краснолицый, он стоял, сдвинув шляпу на затылок, так что светилась половина лысого черепа, и делал вид, что у него такое бывает каждый день, хотя на самом деле лошадь, победившая на этот раз, была лучшей из всех, которых он воспитал.

Он был настолько оглушен своим счастьем, что, когда мы все выстроились на смотровом круге перед любительской скачкой, Пит забыл даже сказать свою излюбленную шутку насчет того, что Палиндром может скакать задним ходом не хуже, чем передним. И когда я, точно выполняя его совет, продержался, как тень, за ирландцем, как тот ни пытался увеличить разрыв, до последнего препятствия прошел впритирку, а за пятьдесят ярдов до финиша удачным броском вырвался вперед, Пит сказал, что день у него завершился хорошо.

Я готов был расцеловать его - так я был счастлив. Хотя я выиграл уже несколько скачек дома, в Родезии, и около тридцати с тех пор, как попал в Англию, это была моя первая победа в Челтенхэме. Я был словно пьяный, будто уже, выпил шампанское, которое ожидало нас в раздевалке в корзинах, заготовленных по традиции к чемпионату -по скачкам с препятствиями. Палиндром казался мне самой прекрасной, самой умной, самой совершенной лошадью на свете. Я словно по воздуху прошел на весы, переоделся и все- еще витал в небесах, даже когда вышел наружу. Мрачное настроение, в котором я приехал сюда, прошло, казалось, тысячу лет тому назад. Я был так счастлив, что готов был, как мальчишка, стоять на голове. Такое полное, беспредельное, удовлетворение редко приходит к человеку, и неожиданно мне захотелось, чтобы мой отец был рядом со мной и разделил мое счастье.

.Проблема Билла отодвинулась куда-то далеко-далеко. И только потому, что я раньше задумал это, я направил мои воздушные шаги к стоянке лошадиных фургонов.

Она была забита машинами. В этот день в каждой скачке участвовало около двадцати лошадей, и сегодня были в ходу почти все фургоны, которые только можно было раздобыть. Я бродил между рядами машин, беспечно мурлыча что-то и рассеянно поглядывая на регистрационные номера. АРХ708.

Мое счастливое настроение лопнуло как мыльный пузырь.

Без сомнения, это был тот самый лошадиный фургон. Установленная по проекту Дженнингса форма деревянного кузова. Старая, потрескавшаяся краска. И ни знака нигде - хотя бы фамилия владельца или тренера.

В кабине тоже никого. Я обошел фургон и влез в кузов. В фургоне было пусто, если не считать ведра, сетки для сена и лошадиной попоны - обычного снаряжения для перевозки скаковых лошадей. Пол был усыпан соломой, три дня тому назад он был чисто выметен.

Я подумал, может, попона даст мне сведения о том, откуда фургон. Большинство тренеров и многие владельцы лошадей метят попоны своими инициалами.Если и на этой есть инициалы, можно будет хоть что-то узнать.

Я поднял попону. Она была бледно-лилового цвета с темно-коричневой каймой. Я нашел инициалы. Я стоял, словно окаменев. Ясно видные, вышитые коричневым шелком на попоне стояли буквы: А. И. Это была моя собственная попона. Пит, когда я попытался, спустить его с облаков на землю, был явно не в состоянии отвечать на вопросы, требовавшие умственных усилий. Он сидел, прислонившись к стене весовой, с бокалом шампанского в одной руке и с сигарой в другой, окруженный толпой друзей, снабженных теми же самыми предметами. По их розовым лицам я понял, что празднование продолжается уже достаточно давно.

Дэн сунул бокал мне в руку.

- Где ты был? С Палиндромом у тебя здорово получилось. На, глотни пузыриков. Владелец платит, дай ему бог здоровья. Его глаза сияли тем выражением высочайшего блаженства, которое я сам испытывал так недавно. И оно стало постепенно возвращаться к мне. В конце концов, это был великий день. Всякие тайны могли подождать. Я отпил глоток шампанского и сказал:

- У тебя тоже здорово получилось, сукин ты сын! Давай выпьем за Золотой кубок!

- Ну, это вряд ли,- сказал Дэн. - На это у меня мало шансов. - И по его смеющемуся лицу я видел, что он действительно мало об этом беспокоится. - У меня есть еще бутылка,- сказал он и нырнул в переполненную народом, шумную раздевалку.

Оглядевшись вокруг, я заметил Джо Нантвича, зажатого в углу могучим корпусом мистера Тюдора. Гигант что-то настойчиво говорил, его темное лицо было начти полностью скрыто тенью. Джо, все еще в жокейской форме, слушал его с самым несчастным видом.

Дэн вернулся, держа в руке только что открытую бутылку, она еще пенилась, и наполнил наши бокалы. Он проследил за моим взглядом.

- Не знаю, пьян был Джо или нет, но в последней скачке он натворил черт знает что? А? - сказал Дэн.

- Я не видел.

- Ну, братец, ты пропустил замечательное зрелище! Он не пытался проскакать ни одного ярда. Его лошадь остановилась как вкопанная перед барьером на противоположной прямой. А ведь это все-таки был второй фаворит! То, что ты видишь Сейчас,- он показал бутылкой в сторону Джо,- это заслуженный расчет. Джо получает расчет.

- Этот человек - владелец Болингброка,- сказал я.

- Да, верно. Те же цвета. Какой дурак этот, Джо! Владельцы пяти или шести отличных лошадей на земле не валяются.

Клиффорд Тюдор почти закончил разговор. Когда он отвернулся от Джо, мы услышали конец его последней фразы.

- ...думаешь, можешь дурачить меня и тебе это сойдет? Я сделаю вое, что от меня зависит, чтобы распорядители лишили тебя езды.

Он прошествовал мимо нас, кивнув мне в знак того, что узнает меня, что очень меня удивило.

Джо прислонился .к стене, ища поддержки. Его лице было зеленовато-бледное и покрыто потом. Он казался больным. Он подошел к нам и заговорил без стеснения, словно забыв, что распорядители и члены Национального комитета конного спорта легко могли слышать нас.

- Сегодня утром мне позвонили по телефону. Тот самый голос, что всегда. Он только сказал: "Не выигрывай шестую скачку" - и повесил трубку. Я ничего не успел ответить. И тут еще эта записка "Болингброк. На этой неделе..." Я ничего не понимаю. Я не выиграл скачку. А теперь эта сволочь... говорит, что возьмет другого жокея.., а распорядители начинают задавать вопросы по поводу моей езды... а я совсем больной...

- Выпей шампанского,- сказал Дэн ободряюще.

- Не нужно мне твоего сволочного сочувствия,- сказал Джо и, держась за живот, отправился в раздевалку,

- Что за чертовщина тут творится? - сказал Дэн,

- Не знаю,- ответил я, поставленный в тупик и более, чем прежде, заинтересованный неприятностями Джо, Телефонный звонок, подумал я, не соответствовал содержанию записок. Кто-то, как всегда, требовал одного, а кто-то другой угрожал за это местью.

- Хотел бы я знать, всегда ли Джо говорит, правду,- сказал я.

- Непохоже,- ответил Дэн, оставляя эту тему, Вошел один из распорядителей и сказал, что даже в день чемпионата по скачкам с препятствиями на выпивку в весовой смотрят косо, так что пошли бы мы лучше в раздевалку. Дэн так и сделал, а я допил свое шампанское и отправился к Питу.

Пит, окруженный целым ополчением своих друзей, решил, что пора идти домой. Друзья были против, они говорили, что все бары на ипподроме еще открыты. Я с деловым видом подошел к Питу, и он извинился перед друзьями, объяснив, что дело прежде всего. Мы пошли к воротам.

- Фу! Ну и денек сегодня! - сказал Пит, вытирая лоб платком и выплевывая окурок сигары.

- День чудесный,- согласился я, внимательно глядя ему в лицо.

- Можешь убрать со своей физиономии это осуждение! Аллан, мой мальчик! Я трезв, как судья, и сам поведу свою машину домой.

- Отлично. Тогда тебе нетрудно будет ответить и на один маленький, вопрос.

- Давай!

- В каком фургоне привезли Палиндрома в Челтенхэм?

- А? Я нанял, а что?, У меня было сегодня пять скаковых лошадей. Трех я привез в своем фургоне, а для Палиндрома и для той трехлетки, на которой скакал в первой скачке Дэн, пришлось нанимать со стороны.

- Где ты его нанял?

- А в чем дело? Я знаю, фургон старенький и в пути был прокол, но лошади это не повредило, иначе Палиндром не выиграл бы скачку.

- Да нет, не в этом дело. Я просто хотел узнать, откуда он взялся, этот фургон?

- Если ты хочешь его купить, не стоит. Развалина.

- Пит, я не собираюсь его покупать. Скажи мне только, где ты его нанял?

- Где всегда. Фирма Литтлпетс в Стейнинге. - Он нахмурился. - Погоди-ка. Сначала они сказали, что все фургоны заказаны, но потом вдруг согласились, обещали достать, если мне все равной какой.

- Кто его вел сюда? - спросил я.

- О, обычный шофер. Он ворчал, что приходится трястись в таком старом курятнике. Он говорил, что у фирмы выбыли из строя два хороших фургона как раз на Челтенхэмской неделе, и ругал по этому поводу администрацию.

- Ты хорошо его знаешь?

- Не то чтобы очень хорошо. Знаю только, что он часто водит наемные фургоны. И вечно ворчит по какому-нибудь поводу. Но скажи наконец, почему все это важно?

- Возможно, это имеет отношение к смерти Билла Дэвидсона,- сказал я,- но пока это только догадки. Можешь ты узнать, откуда точно пригнали этот -фургон? Спроси фирму, которая его нанимала. И пожалуйста, не упоминай моего имени.

- Это так важно? - спросил Пит.

- Да. Важно.

- Тогда я позвоню им завтра утром,- сказал он..

На следующий день Пит, как только увидел меня, сказал:

- Я спрашивал об этом фургоне. Он принадлежит одному фермеру около Стейнинга. Вот здесь у меня его фамилия и адрес. - Он засунул два пальца в нагрудный карман, достал клочок бумаги и дал его мне.

- Фермер возит в этом фургоне своих скаковых лошадей, а. его ребята летом скачут на них. А когда фургон ему не нужен, он сдает его внаем этой фирме. Ты это хотел знать?

- Да, большое тебе спасибо,- сказал я и положил записку в бумажник.

К концу скачек я рассказал историю о проволоке по меньшей мере десяти людям в надежде, что, быть может, хоть кто-нибудь знает, зачем ее там натянули. Теперь об этом знал весь ипподром.

Я рассказал толстому Луи Панэйку, франтоватому букмекеру, который принимал иногда мои ставки. Он обещал "выкачать из ребят" все и сообщить мне.

Я рассказал Кальвину Боуну, профессиональному игроку на тотализаторе, у которого нюх на всякие темные дела был не хуже, чем у ищейки.

Я рассказал маленькому, тощему "жучку" - специалисту по выискиванию хороших лошадей, который жил тем, что собирал, крупицы разной случайной информации для любого, кто ему за это платил.

Я рассказал продавцу газет, который при этом потянул себя за ус и пропустил покупателя. Я рассказал ипподромному журналисту, который за милю чуял запах сенсации.

Я рассказал целой армии друзей Билла; я рассказал Клему из весовой; я рассказал старшему конюху Пита. Из всего этого старательного посева ветра я не собрал ничего, абсолютно ничего. И я должен был, очевидно, пожать бурю.

В субботу утром, когда я сидел вместе со Сциллой, детьми и Джоан за обильным домашним завтраком вокруг кухонного стола, зазвонил телефон.

Сцилла подошла к телефону, а затем вернулась, сказав:

- Это тебя, Аллан. Не пожелали назваться. Я вошел в гостиную и взял трубку. Мартовское солнце проливало сквозь окно поток лучей на большую вазу с красными и желтыми крокусами, стоявшую на телефонном столике.

- Аллан Йорк у телефона.

- Мистер Йорк, я передал вам предупреждение неделю назад. Вы предпочли его игнорировать.

Я почувствовал, как у меня на затылке зашевелились волосы и зачесалась кожа на голове. Это был мягкий, глухой, слегка хрипловатый -голос, не грозный и яростный, а, скорее, голос приятного собеседника.

Я ничего не ответил. Голос сказал:

- Мистер Йорк/вы меня слышите?

- Да.

- Мистер Йорк, я против жестокости. Я в самом деле не люблю ее и всеми силами стараюсь избежать жестокости, мистер Йорк. Но иногда мне ее навязывают, иногда это становится единственным способом достигнуть результатов. Вы меня понимаете, мистер Йорк?

- Да,- сказал я.

- Если б я любил насилие, я бы послал вам на прошлой неделе гораздо более резкое предупреждение. И я даю вам еще один шанс, чтобы показать, как мне не хочется причинять, вам ало. Занимайтесь своими делами и перестаньте задавать глупые вопросы. Вот и все. Просто перестаньте расспрашивать, и с вами ничего не случится. - Наступила пауза, затем голос продолжал, и в нем впервые появился оттенок угрозы: - Конечно, если я увижу, что насилие абсолютно необходимо, я найму кого-нибудь, чтобы применить его. Я надеюсь, вы меня понимаете, мистер Йорк?

- Да,- сказал я опять. Я подумал, о Сынке, о его скверной улыбке и о его ноже.

- Хорошо, тогда это все. Я рассчитываю, что вы будете благоразумны. До свидания, мистер Йорк. - Раздался щелчок, это он положил трубку.

Я тут же вызвал телефонистку и спросил, может ли она сказать, откуда мне сейчас звонили.

- Подождите минутку, пожалуйста,- сказала она. У нее были явно увеличены аденоиды. - Соединяли через Лондон, но дальше я проследить не смогла. Очень сожалею.

- Ну ничего. Большое спасибо.

- Не стоит, право,- сказали аденоиды. Я положил трубку и вернулся к столу.

- Кто это? - спросил Генри, густо намазывая варенье на гренок.

- Один человек по поводу собаки,- сказал я.

- Иными словами,- сказала Полли,- не задавайте ненужных вопросов и не будете получать дурацких ответов.

Генри скорчил ей гримасу и глубоко вонзил зубы в гренок. Варенье потекло на подбородок, и он слизнул его.

- Генри всегда нужно знать, кто звонит,- сказал Уильям.

- Вот так, дорогой,- сказала Спилла, стирая яичный желток с его фуфайки.. - Надо есть над тарелкой, Уильям. - Она поцеловала его в белокурую макушку. Я передал Джоан мою чашку, прося еще кофе. Генри сказал:

- Аллан, ты возьмешь нас выпить чаю в Чептенхэме? И нам дадут там эти липкие кремовые штуки, как в прошлый раз, и мороженое с содовой водой, и кедровые орешки на обратный путь?

- Да, да,- с восторгом поддержал Уилъям.

- Я бы с удовольствием,- сказал я,- но сегодня не получится. Как-нибудь в другой раз. - На сегодня я был приглашен к Кэт. Я собирался .провести там конец недели, а в понедельник заехать л свою .контору.

Увидев разочарованные детские лица, я объяснил:

- Сегодня я еду в гости к моему другу и вернусь не раньше чем в понедельник вечером.

- Скучища,- сказал Генри.

"Лотос" поглощал мили между Котсуолдом и Суссексом, мурлыча, как сытый кот. Я покрыл пятьдесят миль хорошей дороги между Сайрекчестером и Нъюберри за .пятьдесят три минуты, и не потому, что спешил, а просто от удовольствия вести машину на той скорости, для которой она была предназначена. И я ехал к Кат. Между прочим.