— Выходит, оберст Лемберг…
— Черт возьми этого Лемберга, я не хочу себе портить настроение из-за его неудач. Пусть сам оправдывается перед высшим командованием. Как ты думаешь, лейтенант, не стоит ли нам немного рассеяться и хоть на вечерок укатить в ближайший город?
— С большой радостью.
— Знаю, что с радостью. Молодость не любит глухих углов, разнообразие обстановки ей необходимо, как воздух. Так, может быть, сегодня и двинемся?
— Лучше завтра, сегодня я приглашен к майору Шульцу.
Оберст поморщился.
— Вы недовольны?
— Обеспокоен. Майор Шульц не простит тебе сегодняшнего позора. Выпив, он может оскорбить тебя, а ты со своим горячим характером…
— Я буду холоден как лед и сдержан, как вы, герр оберст.
— И все-таки я не очень спокоен.
— Почему? Ведь я обещаю вам…
— Ты еще так молод! Не будь войны…
— Я, возможно, не имел бы счастья называться вашим сыном…
— Это верно. Ну, иди, но помни, что с майором надо быть настороже. Если рано вернешься — загляни ко мне.
— Слушаю, герр оберст!
В назначенное время, затянутый в новый парадный мундир, Генрих стучал кончиком стека в дверь квартиры майора Шульца. Дверь открыл сам майор.
— Прошу, прошу, уважаемый барон Гольдринг! — Майор старался держаться приветливо, но на его лице скорее была лесть, чем приязнь.
Генрих быстрым взглядом окинул комнату Шульца и едва удержался от улыбки, вспомнив рассказ Кубиса о том, как денщик Шульца, стараясь создать уют в комнате своего офицера, притащил откуда-то два кожаных кресла, а майор тотчас же срезал с них кожу и спрятал ее в свой большой, похожий на сундук чемодан.
А сделать комнату уютной не мешало бы, уж чересчур в ней голо и неприветливо. Узкая кровать, накрытая грубым солдатским одеялом, стол, четыре стула. Да еще этот злополучный чемодан, действительно — настоящий сундук, даже железом обит. Интересно заглянуть в него. Наверно, там лежит и офицерское одеяло, аккуратно уложенное на самое дно. И как это Шульц оставил на стене фотоаппарат, наверно, вытащил его перед самым приходом гостя, чтобы похвастаться. Майор ждал еще кого-то. На столе стояли две бутылки коньяка и четыре рюмки.
— Будет еще кто-то? — кивком головы Генрих указал на стол.
— Я заставил Коккенмюллера вернуть мне проигрыш, пришлось пригласить и его. Но десять минут назад он известил меня запиской, что оберст куда-то посылает его. Кубис, который тоже должен был прибыть, занят. Итак, нам придется посидеть вдвоем. Вы не возражаете?
— Буду рад провести вечер в вашей компании.
Впрочем, приятного этот вечер обещал мало. И хозяин, и гость явно подыскивали темы для разговора, а круг их был очень ограничен. Интересы Шульца не распространялись дальше событий штабной жизни. И только когда разговор коснулся оберста Бертгольда, майор чуть оживился. Расхваливая большой служебный опыт оберста, его личные качества, Шульц с горечью заметил, что последнее время Бертгольд стал холодно и даже нехорошо относиться к нему.
— И чем же вы это объясняете? — спросил Генрих, внимательно глядя Шульцу в глаза.
Майор отвел взгляд, но пересилил себя и тоже взглянул прямо в глаза Генриху.
— Признаться, я объясняю это некоторым влиянием с вашей стороны.
— Но, согласитесь, майор, у меня нет ни малейшего повода враждебно относиться к вам и как-то влиять на оберста.
— Возможно, какие-либо сплетни или мои слова, переданные в искаженном виде — начал было Шульц.
— Ведь мы с вами офицеры, а не кухарки, чтобы прислушиваться к сплетням. Что касается меня, то должен предупредить, оскорбления, задевающего мою честь, я не прощу никогда и никому. Но обращать внимание на сплетни… Это ниже моего достоинства.
— Тогда выпьем за то, чтобы между нами никогда не возникало никаких недоразумений. Барон, а вы ведь только пригубливаете!
— Я никогда не пью больше одной-двух рюмок. А поскольку это вторая разрешите мне продлить удовольствие.
— Похвально для молодого человека. А вот нам, старикам, приходится себя подстегивать, подхлестывать, чтобы справиться с той огромной работой, которая легла на плечи
— Но, я вижу, у вас есть время для отдыха, господин майор, — Генрих указал глазами на фотоаппарат, висевший над кроватью.
— Фотографией я увлекаюсь с детства, а теперь представилась такая возможность пополнить свой альбом. Столько городов, по которым проходил, столько событий, в которых принимал участие! Развернешь в старости — увидишь не только весь свой путь, а и каждый шаг на этом пути
Майор много выпил, его всегда мутные глаза, теперь блестели, длинное желтое лицо порозовело.
— Интересно было бы взглянуть на ваш альбом, если, конечно, он не чересчур интимного характера. — Генрих лукаво прищурился.
— Что вы, что вы — всполошился Шульц — Я человек семейный. Все абсолютно пристойно.
Майор Шульц склонился над чемоданом, поколдовал у замка и через минуту положил перед Генрихом огромный альбом.
Альбом действительно был богатый. Фотографии, сделанные в Бельгии, Норвегии, Чехословакии, Франции, Польше. Можно было проследить весь путь, пройденный частью, в которой раньше служил майор Шульц. А вот большой раздел «Россия». Генрих начал листать странички медленнее. Разрушенные города и села. Голодные, изможденные люди за колючей проволокой. Виселица, и на ней человек. Еще виселица — петля висит над головой какого-то юноши, почти мальчика. Все эти фото служат лишь фоном. На первом плане офицеры, часто сам Шульц. Верно, кто-то помогал ему снимать. А вот один Шульц, во весь рост. Важное надутое лицо, самодовольная улыбка, одна нога стоит на теле убитого. Видно, как поблескивают против солнца хорошо начищенные сапоги.
— Красноречивый снимок, — бросил Генрих, внимательно вглядываясь в фото.
— Я бы сказал — символический, — поправил его майор.
— Его надо беречь как документ.
— Как документ великой эпохи! — с пафосом «добавил майор.
Генрих листал альбом, не поднимая глаз, словно боясь, что они выдадут его.
— А вот мой последний снимок, — майор задержал его руку, указывая на обозначенную в уголке фотографии дату.
На снимке генерал-майор Даниель в своем служебном кабинете. Он стоит у письменного стола, держа в руках какую-то бумагу. Фоном служит стена, завешенная огромной картой. Линии на карте нечеткие, но жирно обозначенные стрелы хорошо видно. Генриху не трудно догадаться, что на карте обозначен план операции «Железный кулак».
— Чудесная работа, майор. Вы можете конкурировать с лучшими профессионалами-фотографами. Честное слово, я был бы рад получить от вас фотографию на память о сегодняшнем дне.
Довольная улыбка засияла на лице Шульца.
— Выбирайте любую, которая есть в двух экземплярах.
— Тогда я выберу ваш последний снимок, мне приятно было бы иметь фотографию генерала Даниеля у себя на столе.
— О, пожалуйста! Таких снимков у меня два. Один я собирался презентовать генералу, но теперь, после этой неудачи с «Зеленой прогулкой»…
Майор вытащил из альбома фото и протянул Генриху.
— Нет, так не принимаю, — отстранил его руку Гольдринг — Подарок надо надписать.
— Если дело за этим…
Шульц взял ручку и размашисто написал на обороте: «Лейтенанту фон Гольдрингу от майора Шульца».
— Благодарю, очень благодарю, — Генрих спрятал фотографию за борт мундира.
— Да, я согласен с вами, генералу Даниелю сегодня не до подарков, — вздохнул Генрих, — вторая операция подряд проваливается.
— Вы считаете первой — «Железный кулак»?
— Да, а теперь «Зеленая прогулка»…
— А чем, по-вашему, это объясняется, герр лейтенант? — внимательно вглядываясь в лицо Генриха, спросил Шульц.
Взгляды их скрестились.
— Я разведчик с детства, и хоть я младше всех офицеров разведки корпуса, но никто не разуверит меня в том, что в штабе действует отлично замаскированный шпион.
Шульц откинулся на спинку стула, ноздри его большого носа чуть вздрагивали, словно чуяли добычу, а глаза сощурились в узенькие щелочки.
— Вы думаете? — хриплым голосом переспросил он Генриха.
— Уверен. Даже более — твердо убежден. Но ведь мы, майор, собирались сегодня развлечься, а завели разговор о таком больном и таком неприятном для нас, двух штабных офицеров, вопросе.
— Верно, — согласился Шульц. — Давайте, в самом деле, поговорим о чем-либо ином.
— Скажите, пожалуйста, герр майор, как вы сохраняете такую уйму негативов? — с любопытством спросил Генрих.
— Негативы я сжигаю. Если есть фотографии, незачем возить с собой лишний груз. Но почему это вас заинтересовало?
— Случается, что возникает потребность дублировать какую-нибудь старую фотографию. Вот и пригодились бы негативы.
— До сих пор не было в этом потребности, — пожал плечами майор.
— Допустим, какой-нибудь вашей фотографией заинтересуется гестапо, что тогда? Придется вырывать фотографию из этого альбома, и у вас не останется копии.
Глаза Шульца округлились, в них промелькнула тревога.
— Зачем же гестапо интересоваться моими фотографиями?
Генрих вдруг согнал с лица улыбку, глаза его глядели на майора холодно и враждебно.
— Ведь не все же такие доверчивые простачки, как вы думаете, майор.
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Ильин Андрей