Чтение 8–й страницы книги ~Естественная убыль~

-- Самое печальное, что мы будем вынуждены снова арестовать ее. Когда
разыщем.

-- Боже мой! А я сообщил на работе, что выпустили! Сразу вокруг меня
разрядилась атмосфера!..

-- Ничего не поделаешь. Ваша жена виновна больше, чем вы полагаете.

-- Я знаю.

Знаменский отшатнулся, затем подался к Маслову, разом утратив
официальную невозмутимость.

-- Знаете?! С каких пор?

-- В тот день, когда я привез ее домой... вечером... даже, скорее,
ночью... Ирина мне призналась.

Вот оно что! Успела рассказать... Но тогда совсем другой вариант!
Знаменский прямиком рванулся к правде:

-- Как вы это приняли?

-- Как гром, просто как гром! -- простонал муж-мученик.

-- Да не о ваших переживаниях вопрос! Ваше поведение меня интересует!

-- Я был совершенно растерян... не помню точно, что я говорил.

-- Ну, хоть не точно, хоть общий смысл?

-- Я могу быть с вами совершенно откровенным?

-- Вы обязаны быть со мной откровенным! -- Знаменский стукнул кулаком.

-- Видите ли, Ира выбрала такой момент... очень нетактично... можно
сказать, среди ночи... Нашла место и время! Вы меня понимаете?

-- Что вы ответили Ирине Сергеевне?

-- Ну, я вспылил, конечно... Но практически никакого разговора у нас
не было. Я предложил объясниться завтра. Надо было как-то прийти в себя... и
потом, честно говоря, она стала мне в тот момент так... неприятна.

Нетрудно вообразить. Среди ночи. Первая ночь после разлуки. То есть они
в постели. Со всеми вытекающими отсюда супружескими обстоятельствами. Она
нетактично выбрала момент. Она стала ему неприятна! Нет, я с ним не могу,
сейчас затопаю ногами и заругаюсь, как извозчик. Надо посчитать медленно до
десяти, прежде чем продолжить.

-- Итак, вы ее не расспрашивали?

-- Нет, что мне эти детали? Факт есть факт, как его ни поверни. Лезть
еще глубже в эту грязь...

Еще раз до десяти. И отвлечемся на эуфорбию -- опять цветет кровавыми
лепестками. Не растение, а заготовка для тернового венца.

-- Маслов, вы не догадываетесь, почему жена сбежала?

-- Вы же ее знаете. Пал Палыч! Ирина -- женщина не очень
уравновешенная, бывает у нее иногда... Может, первый раз осознала
по-настоящему свое прошлое, а? Начала рассказывать и вдруг поняла, какое это
производит впечатление на честного человека. И убежала просто от стыда,
просто не посмела взглянуть мне в глаза при свете дня! Это очень на нее
похоже!

-- При свете дня... Эх, Маслов, "я", "я" -- без конца "я"! А она?

-- Но ведь я же...

-- Снова "я"! Да подумайте и о ней тоже! Она ведь не с курорта
приехала, многое пережила за это время.

-- Я понимаю, и я радовался, что она вернулась. Но...

-- Но узнали кое-что новое. Я-то уж меньше всего склонен забывать, что
ваша жена совершила преступление. Но к вам она пришла как к самому близкому
человеку, кто-кто, а вы обязаны были выслушать. А вы ее грубо отталкиваете.
И после того ее же обвиняете в нетактичности!

-- Но позвольте! Неужели вы не понимаете моих чувств?!

-- Чего тут не понять? В сущности, вы выставили жену из дому!

-- Нет! Я ее не оскорбил, не ударил! А если что и сказал, так не могла
она ждать, что я обрадуюсь! За что вы меня упрекаете? Да любой бы на моем
месте! Если он порядочный человек!

-- Хватит уже негодовать. Сотрите пену с губ. Не верю я в вашу
беспредельную наивность! Не тот возраст.

-- Но... о чем вы?

-- О том, что в глубине души вы давно все знали.

-- Как знал?! Ни минуты, ни секунды!! Действительно ошарашен. Что
доказывает силу самообмана. Ничего иного не доказывает.

-- Знали, Николай Семенович. Конечно, знали. Таких вещей нельзя не
знать. Другое дело, что ни в коем случае не желали осознавать, запрещали
себе думать. Потому избегали ее разговоров о неладах с Кудряшовым, не любили
точных денежных расчетов, принимали на веру удивительное умение Ирины
Сергеевны вести xoзяйство и за гроши покупать дорогие вещи.

-- Нет... нет... вы ошибаетесь...

-- Не ошибаюсь. Я вам больше скажу -- вас очень устраивало положение
дел. Вольготная, обеспеченная жизнь, обеды в ресторане. Словно с неба,
валятся дубленки и портсигары с камешками. Кстати, где портсигар?

-- У меня...

-- Вот видите, жена при вас снимала серьги и кольца, а вы промолчали о
том, что в кармане лежит, благо вас не обыскивали.

-- Но... это же моя личная вещь.

-- У Ирины Сергеевны был еще браслет в виде змеи. Он где?

-- Браслет Ира продала -- мы копили на машину.

Ах, тебе еще машину хотелось! Ну, естественно, настоящий мужчина имеет
машину. В рифму получается. А он куда противнее, чем Кудряшов. Оба ее
эксплуатировали. Но тот не лицемерит, даже отстаивает свою философию. Этот
-- кот. Не в смысле кошачьей грации. Муж Масловой -- кот. И потому тоже
роковая фигура в ее судьбе.

-- Кому продан браслет?

-- Не знаю... Опять вы мне не верите! И, вообще, вы такого про меня
наговорили!.. -- он в отчаянии стиснул руки.

-- Давайте разберемся, -- Знаменский достал один из томов дела,
раскрыл. -- Здесь список ценностей, сданных вашей женой, и опись домашнего
имущества.

-- Да, я вижу.

-- Проанализируем эти документы с одной точки зрения: сколько сюда
попало мужских и сколько женских предметов. И какова сравнительная
стоимость. Прочтите.

Маслов читал.

-- Замечаете закономерность? У нее -- не ахти какие сережки, у вас, по
характеристике Кудряшова, -- очень ценный портсигар. У вас две шубы -- у нее
одна. И так во всем.

-- Ей нравилось делать подарки. Я же не просил.

-- Но с удовольствием принимали. И вспомните еще кое-что, не внесенное
нами в опись, -- обилие детских вещей. Дескать, меня возьмут, а дети будут
расти, им надо в чем-то бегать. Ирина Сергеевна понимала свою обреченность.
А вы постоянно жили рядом и ничего не понимали?

-- Я не знаю... нет-нет, я не сознавал!..

-- Ну, допустим. Человеческая слепота порой феноменальна. И все-таки в
ее судьбе есть доля вашей вины, поэтому не вам от нее отрекаться!

Бесполезно. Он будет только защищать себя. Святое "я". Вон уже еле
шелестит:

-- Возможно... но я просто не мог иначе...

Гнев схлынул, Знаменский устал.

-- Вы погубили все, чего я достиг: признание, раскаяние... Одним
махом. До смерти испугались за свою репутацию.

-- Нет, но нельзя же так! Вы меня считаете за бездушного карьериста. А
у меня исследования, как вы не понимаете! Если меня отстранят, кто их
закончит? Это просто катастрофа! Три года труда!

-- Вы любите свою работу? -- с любопытством спросил Знаменский.

Он любит что-то, кроме себя?

-- Боже мой, неужели нет!

-- Рад слышать... Хотелось бы верить, что вы неплохой человек. --
Попробуем сыграть на этой струне.

-- Конечно! Я хороший человек!

-- И привязаны к жене, хотя и наводили справки о разводе.

-- Когда все так складывается, поневоле начинаешь думать... Но это же
не потому, что я равнодушен к Ирине.

-- Тогда, может быть, для нее не все потеряно. Слушайте. И ей, и вам
предстоит еще много перенести. Будут очень трудные годы. Дайте Ирине
Сергеевне надежду. От вас зависит, каким человеком она выйдет на волю.
Бездомным, обозленным. Или готовым начать новую жизнь.

-- Боже мой, как это тяжело!.. Вряд ли я смогу...

Я понял. Ты вряд ли сможешь. Уже решил, что не будешь. Осталось
последнее средство. Расчет на трусость.

-- Вы полагаете, Маслов, достаточно во всеуслышание отказаться от жены
и можно уйти в сторонку? В чистеньком дедероновом костюмчике? Обязан
разочаровать. С вашей работы пришло письмо. Коллектив просит сообщить, как
следствие оценивает вашу роль во всей этой истории.

Тон следователя сулил недоброе, Маслову сделалось душно, он расстегнул
пиджак.

-- Пока я не ответил. Вы нисколько не удерживали жену на честном пути,
но вы можете помочь ей на него вернуться. Моя оценка будет зависеть от
этого. Я достаточно ясно выразился?

Жестокий удар. Впервые Знаменский наблюдал на красивом лице отражение
напряженной мысли. Безусловно, Маслов понял. Как никогда, в нем сейчас
свирепствовал эгоизм: восставал против жертв, которые предстояло принести,
и он же убеждал, что лишь ценой жертв удастся сохранить свою научную шкуру.
Кажется, начал зябнуть -- застегнулся, да не на ту пуговицу. Для столь
опрятного котика -- равносильно раздиранию рубахи.

Знаменский встал.

-- А сейчас постарайтесь найти Ирину Сергеевну. Раньше, чем найдем мы.
До свидания.

Маслов уходил на полусогнутых, не замечая, что одна пола ниже другой.

-- А портсигар, между прочим, принесите, -- сказал Знаменский в спину.