нет же. Этот мерзавец, наверное, был вне себя от злобы. неужто
он останется безнаказанным? А ведь те, кто заправляют сейчас в
Винчестере, только и делают, что твердят с утра до ночи о
законе, справедливости да всеобщем благе. И наверняка некоторые
из них были бы только рады, если бы отважный Христиан истек
кровью в сточной канаве, как и вступившийся за него рыцарь. Не
исключено, что кто-то из них и пустил убийцу по его следам.
промолвил Кадфаэль, -- благодаря тому, что среди ее сторонников
нашелся хотя бы один, способный увжвть честного противника и не
побоявшийся рискнуть жизнью ради его спасения. Стыд и позор,
если его гибель останется неотмщенной.
собираясь уходить, -- за последние годы Англия хлебнуло позора,
уж этим-то нынче никого не удивишь. Вошло в обычай вздыхать,
пожимать плечами да обо всем забывать. Слава Богу, хоть ты не
таков. Уж я-то знаю: ты никогда не мирился с несправедливостью.
Но теперь даже ты ничего не можешь поделать -- разве что лишний
раз помолиться за убиенного. Слишком далеко отсюда Винчестер.
может, и не слишком.
повечерию, и все это время перед его мысленным взором стояло
одно незабываемое лицо. Потому-то он вполуха слушал чтение
жития святых и с трудом мог сосредоточиться на молитве. Хотя,
возможно, его размышления и воспоминания сами по себе являли
своего рода молитву, исполненную благодарности и смирения.
молодого сквайра, посланного бароном за племянниками, -- оно
поразило монаха своей красотой. Худощавое, продолговатое,
смуглое, с густыми бровями, с изящным изгибом губ, с тонким с
горбинкой носом и яркими золотистыми бесстрашными ястребиными
глазами. Голову юноши венчала шапка курчавых иссиня-черных
волос. Очень молодое и вместе с тем вполне сформировавшееся
лицо человека, в чертах которого сошличь вместе восток и запад.
Оливковые, как у сирийца, щеки были гладко выбриты по
нормандскому обычаю. Увидев впервые этого молодого человека,
Кадфаэль сразу же вспомнил о Святой Земле, и, как потом
выяснилось, не зря: любимый сквайр Лорана Д'Анже вернулся со
всоим лордом из крестового похода. Звали его Оливье де Бретань.
И если его лорд со своими вассалами находится сейчас на юге, в
свите императрицы, то где же еще быть Ольвье? Возможно даже,
аббат видел его -- скажем, кинул случайный взгляд на
проезжавшего мимо бок о бок со своим лордом молодого сквайра и
подивился его красоте. Ибо, подумал Кадфаэль, служитель Божий
не может не обратить внимания на столь соверенное творение
Всевышнего.
великодушный человек, был наверняка знаком с Оливье, ибо они
служили одному господину. Его смерть, должно быть, опечалила
Оливье, думал Кадфаэль, а боль Оливье -- это и моя боль. И
пусть это несчастье приключилось далеко, на темной улочке
Вестминстера, здесь, в Шрусбери, я готов искрене, от всего
сердца оплакать смерть человека, поплатившегося за свое
благородство. Пусть ценою жизни, но он добился своего, ибо
писец Христиан уцелел и смог вернуться к госпоже своей
королеве, исполнив ее повеление.
Кадфаэля от других братьев, которые укладывались спать, стихли
задолго до того, как монах поднялся наконец с колен и скинул
сандалии. Маленькая лампадка у черной лестницы лишь слегка
высвечивала потолочные балки. В темноте тонул потолок
дормитория, ставшего ему домом. Когда? Восемьнадцать или
девятнадцать лет назад -- теперь даже трудно вспомнить. Он
настолько сроднился с монастырской жизнью, что порой ему
казалось, будто всем своим существом -- и сердцем, и умом -- он
не просто удалился от мира, но воистину вернулся домой, ибо
жить именно здесь было предначертано ему от рождения.
миру и был благодарен судьбе за беззаботное детство, полную
приключений юность, за женщин, которых знал и любил, за то, что
ему посчастливилось принять крест и сражаться за христову веру
в Святой Земе и бороздить моря у берегов Иерусалима. Вся его
жизнь в миру была как бы долгим паломничеством, которое привело
его в эту тихую обитель. Однако ничто в прошлом не пропало
даром -- ни ошибки, ни промахи, -- ибо все так или иначе
сделало его таким, каким он был ныне, и подтолкнуло к принятию
обета. Господь дал ему знак, и у него не было нужды ни о чем
сожалеть, ибо прошлое и настоящее составили ту жизнь, судьей
которой мог быть один Всевышний.
гробу, но расслабившись и свободно вытянув руки вдоль тела.
Полузакрытые глаза ловили сквозь дрему слабые отблески света на
переплетении потолочных балок. В эту ночь молнии не сверкали,
но дважды, до и после полуночного молебна, прозвучали отзвуки
отдаленных раскатов грома, такие тихие, что остальные братья их
вовсе не заметили, но брату Кадфаэлю, отчетливо слышавшему их,
когда он поднимался на службу и когда снова укладывался спать,
они показались знамением, свидетельствующим о том, что
Винчестер и впрямь стал ближе к Шрусбери, а значит, и его
печаль замечена на небесах. Теперь он может уповать на то, что
ему удастся внести свою лепту в востановление справедливости по
отношению к погибшему Рейнольду Боссару. С надеждой на это он и
уснул.
останками Святой Уинифред, запечатанную, богато отделанную
серебром, со всем надлежащим почтением вынели из монастырской
церкви и доставили в часовню Святого Жиля, где мощам предстояло
дожидаться знаменательного дня -- двадцать второго июня.
солнышко не припекает -- в самый раз для путешествия. Уже к
восемнадцатому июня стали прибывать первые паломники, все
предвещало в ближайшие дни настоящий наплыв.
путешествие с чувством легкой вины, от которой никак не мог
избавиться, хотя и уверял Хью, что в ту летнюю ночь в Гвитерине
он не мог поступить иначе. Он чувствоал, что святая -- плоть от
плоти Уэльса и должна покоиться там, где будет слышать родну
валлийскую речь, в родной земле, где она безмятежно пролежала
несчетные годы, совершая маленькие, милые чудеса для своего
народа. Нет, он не мог поверить в то, что допустил ошибку,
но... Если бы она только глянула в его сторону и удостоила
кивка или одобрительной улыбки!
паломник. Следуя указаниям брата Дэниса, он разыскивал собрата
по ремеслу. Кадфаэль был занят прополкой тесно засаженных
грядок с мятой, тимьяном и петрушкой. Весной и солнце
пригревало, и дождик поливал в самую меру, так что всходы
задались; правда, и сорной травы повылезло немало, а потому в
этот послеобеденый час монах трудился не покладая рук. Заслышав
чьи-то шаги, Кадфаэль поднялся с колен и обернулся. Напротив
стоял дочерна загорелый брат, который телосложением напоминал
его самого, хотя и был лет эдак на пятнадцать моложе. Они
смотрели друг на друга в упор -- коренастые, крепко сколоченные
монахи одного ордена и воистину братья.
гость густым мелодичным голосом. -- Брат попечитель
странноприимного дома объяснил мне, как тебя найти. Меня зовут
брат Адам, я из Ридинга, садовник и травник, как и ты, хоть и
не столь искусный, а о твоих уменьях наслышаны даже на юге, в
нашей обители.
брата Кадфаэля -- восточные маки, вывезенные из Святой Земли и
заботливо взлелеянные здесь, в саду, и нежные теплолюбивые
фиги, ухитрившиеся пышно расцвести у северной стены под
ласковыми лучами солнца. Круглое, гладко выбритое лицо
пришельца порозовело от восхищения и зависти. Дюжий монах
производил впечатление человека, уверенного в себе: такого
лучше не задевай -- спуску не даст. Кадфаэлю гость пришелся по
душе.
обители, -- сердечно промолвил Кадфаэль, -- надеюсь, ты
останешься на праздник нашей святой? Скажи, а место для ночлега
тебе уже подыскали? У нас специально оставлено несколько
свободных топчанов на случай приезда братьев из других обителей
-- таких, как ты.
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Орлов Алекс
Березин Федор
Березин Федор