даются готовые, идеологически выдержанные рецепты.
вы его своим поведением разрушили.
который разрушал острым белым носом тугое единение воды, пустой ресторан,
в котором официантки возле большого иллюминатора резались в дурака, и
заснувшую за стойкой громадную буфетчицу.
туристов совершить прогулку по Черному морю. Степанов сидел и пил. Он
перестал пьянеть оттого, что был весь в будущем, в той работе, которую
начинал. На палубе грузинка ссорилась с молодым мужем в ярком синем
джемпере, надетом под старый ватник. Мужа ждали два товарища - такие же
молодые парни, только один в красном свитере под ватником, а другой в
одной тенниске. Дул бриз, и было очень холодно. Парни хотели пойти в
ресторан, а жена того, в синем джемпере, держала его за руку и что-то
говорила - быстро и просительно. Парни пересмеивались, муж грузинки играл
желваками, слушая жену. Он слушал ее, презрительно отвернувшись.
можно, а?
слезами в голосе. Муж стряхнул ее руку и пошел в ресторан. Следом за ним
двинулись его друзья.
Женщина, заплакав, бросилась бежать по палубе.
достойно выпили его, и Степанов долго ждал, когда же они начнут пить
водку, но они заказали себе еще бутылку шампанского и пили из фужеров
маленькими глоточками. Муж грузинки сначала был оживлен, что-то
рассказывал своим товарищам, потом приумолк, стал оглядываться по сторонам
и вдруг, отбросив стул, быстро вышел из ресторана. Официантки по-прежнему
резались в дурака. Буфетчица дремала. В холодном небе летали хищные,
жирные, неестественно белые чайки.
друзьями пьет, не с жуликами, а?
сказал:
посходили. Вместо радости, слушай, пытку делают.
сказал:
от этого ни холодно ни жарко, его только жаль. Какой мужчина, слушай,
позволяет на себе лезгинку танцевать?
дети? Они радость, дети, а не пытка!
так, чтобы была видна ее грудь, и сказала:
мы вам закажем.
стервы! Что делать, а?
жили четверо художников. Они все помногу работали, а вечером уходили вниз,
в город, и там слушали в шумном ресторанчике краснолицего толстого венгра,
который играл на скрипке и хрипло пел в микрофон еврейские и цыганские
песни. В зале, прокуренном и увешанном бумажными гирляндами, сидели
рыбаки, моряки и девушки с высокими начесами.
пришедший сюда прямо с корабля в короткую минуту стоянки, с двумя
девушками - как правило, именно с двумя. Он попеременно танцевал с ними и
каждую во время танца уговаривал пойти с ним после того, как закроют
ресторан. Но у девушек был свой метод. Они всегда обещали пойти во второй
раз, чтобы не обижать подругу, - так и жили каждый вечер своей маленькой
хитростью: вкусный ужин, танцы и спокойная ночь после.
него - шептал в микрофон исковерканные, нежные слова про то, что <моряки
подолгу не грустят>, хотя именно моряки и грустят подолгу, подмаргивал
рыбаку, и тот, опьянев, тоже подмаргивал скрипачу, а потом посылал в
подарок бутылку водки и еще посылал денег, чтобы скрипач повторил
понравившуюся песню.
вершинах, кипарисы, островерхие домики, белые, с красными черепичными
крышами, - все это становилось вроде декорации, чересчур
натуралистического театрального задника.
ковбойке - повторял, карабкаясь в гору:
вошел к нему в комнату. Он увидел художника в кровати. Степанову стало
страшно - все тело художника было в изорванных рубцах шрамов. Степанов
тогда понял, почему именно этот художник с капризным <н> и презрительным
лицом смог сделать одно из лучших полотен о последней войне и о
Сталинграде.
американцы готовили широкий заговор, и Степанов попал в самое горячее
средостение событий. Вернувшись, ему пришлось делать две работы сразу: он
писал очерк в газету, а потом сидел над окончанием романа, которому уже
отдал год жизни. Однажды, когда затылок свело острой болью, он решил пойти
в кино. Показывали фильм <Журналист из Рима>. Там рассказывалась история
честного неудачника, и еще там рассказывалось про женщину, которая его
любила. И во всем этом, совсем не похожем на то, что было у Степанова и у
Нади, вдруг оказалось страшно много общего и похожего, а может быть,
Степанову так показалось. Он после не мог себе объяснить, отчего он сразу
из кино пошел на переговорный пункт, заказал Москву и сказал:
неделя, когда они жили все вместе в зимнем крымском городе: по ночам шел
снег, он держался до обеда, а потом под солнцем блестели лужи, и в них
купались голосистые воробьи; с гор прилетал ветер, пронизанный холодом.
Однажды утром, когда было еще сумеречно, Степанов понял, что у холода есть
свой особый запах - ни с чем не сравнимый, очень чистый и насыщенный,
словно весной, в пору цветенья. И еще тогда он понял, что значит тепло.
Оно летом принимается таким, какое есть, а здесь, утром, на снегу,
солнечное тепло было тоже каким-то совершенно особенным, со своим запахом
и своим цветом.
про холод. То ли из-за того, что работалось, то ли потому, что прилетела
Надя и все у них было как-то по-новому, ломко и чуть удивленно, а может,
оттого, что именно здесь, возле моря, он заскучал по Арктике, где прожил
год с летчиками, тоскуя о море и теплом снеге - мягком и совсем не
колючем.