Чтение 8–й страницы книги ~В случае беды~

номере 37.

Это была правда, хотя мы ни о чем не уславливались. Иветта спала, но не
удивилась, когда я постучал.

- Минутку.

Я услышал, как щелкнул выключатель, босые ноги зашлепали взад и вперед по
паркету, и, натягивая на себя пеньюар, она отперла мне.

- Который час?

- Половина пятого.

Это, кажется, удивило ее, словно она недоумевала, почему я так
задержался.

- Давайте сюда пальто и шляпу.

Комната была узкая, медная кровать в беспорядке, из отпертого чемодана,
поставленного прямо на пол, выглядывало женское белье.

- Не обращайте внимания, что не прибрано. Я улеглась, как только въехала.

От нее несло спиртным, но пьяна она не была. Как, интересно, выглядел я,
стоя полностью одетый посреди комнаты?

- Вы не ложитесь?

Самое трудное для меня было раздеться. Мне этого не хотелось. Мне вообще
больше ничего не хотелось, но и уйти у меня не хватало духу.

- Иди сюда, - бросил я.

Она подошла, подняв лицо и ожидая, что ее поцелуют, но я только прижал ее
к себе, не касаясь губ, а затем неожиданно сорвал с нее пеньюар, под которым
ничего не было.

Рывком я опрокинул ее на край кровати и упал на нее, а она вперилась в
потолок. Я начал овладевать ею, злобно, словно из мести, как вдруг увидел,
что она с удивлением наблюдает за мной.

- Что это с тобой стряслось? - прошептала Иветта, впервые обратившись ко
мне на "ты".

- Ничего.

А стряслось со мной то, что я ничего не смог и со стыдом поднялся,
бормоча:

- Прости меня.

Тогда она сказала:

- Ты слишком много об этом думал.

Это могло быть объяснением, но не было им. Напротив, я отказывался об
этом думать. Знал, чего хочу, но не думал об этом. К тому же такое у меня
случалось и с другими, до нее.

- Раздевайся и ложись. Мне холодно.

Надо ли было это делать? Не сложилось ли бы все иначе, если бы я ответил
"нет" и ушел? Не знаю.

Знала ли она со своей стороны, что делает, когда чуть поздней протянула
руку, погасила свет и прижалась ко мне. Я почувствовал рядом с собой ее
живое худое тело, а она мало-помалу, осторожно, с остановками, словно боясь
меня напугать, овладела мной.

Мы еще не спали, когда в одном из номеров зазвенел будильник, а затем и в
других зашебаршились постояльцы.

- Жаль, не могу приготовить тебе кофе. Надо будет купить спиртовку.

Я расстался с ней в семь, когда сквозь штору уже пробивался свет. Зашел
на бульваре Сен-Мишель в бистро и посмотрелся в зеркало позади кофеварки.

На Анжуйской набережной я не поднялся в спальню, а расположился в
кабинете, где с восьми, как обычно, начал звонить телефон. Не замедлила
появиться и Борденав с утренними газетами, заголовки которых можно было бы
резюмировать так:

"Мэтр Гобийо выиграл".

Как будто речь шла о спортивном соревновании!

- Вы довольны?

Подозревала ли моя секретарша, что я отнюдь не горд своей победой? Она
самый преданный мне человек на свете, преданней даже Вивианы, и, соверши я
мерзость, за которую от меня отвернулись бы все, она одна, вероятно, не
покинула бы меня.

Ей тридцать пять. Ко мне на службу она поступила в девятнадцать, и у нее
никогда не было романов; все мои сменявшие друг друга сотрудники, равно как
моя жена, единодушно полагают, что она еще девушка.

Я не только не волочился за нею, но без всяких к тому оснований был с ней
более нетерпим, суров, часто несправедлив, чем с кем бы то ни было, и не
помню уж сколько раз доводил ее до слез лишь потому, что она недостаточно
быстро отыскивала досье, мною же засунутое не на свое место.

Отдает ли она Себе отчет, что я вылез из постели Иветты и моя кожа еще
пропитана ее кисловатым запахом? Не сегодня-завтра она об этом узнает
Борденав, как моя ближайшая сотрудница, в курсе всех моих похождений.

Первая деловая встреча была назначена на десять утра, так что я успел
принять ванну и переодеться. Вивиану я будить не стал и увиделся с ней
только вечером, потому что завтракал в тот день в "Кафе де Пари" с клиентом;
по делу которого должен был выступать пополудни.

С тех пор минул год.

Тогда я был уже знаком с Мориа. Мы встречались у Корины, где мам
случалось, поболтать в уголке.

Почему до моей встречи с Иветтой он не смотрел на меня так, как в прошлое
воскресенье? Может быть, я еще не нес на себе печати или та была еще
недостаточно отчетлива?

Глава 3

Суббота; 10 ноября.

Сейчас десять вечера, и, дождавшись отъезда жены, я спустился к себе в
кабинет. Вивиана с Кориной и приятельницами отправилась в одну из галерей на
улицу Жакоб открывать первую выставку картин Мари Лу, любовницы Ланье, Там
будут обносить шампанским, и кончится это, вероятно, за полночь. Я не поехал
под тем предлогом, что на выставке в помещение размером не больше обычной
столовой набьется человек сто и жара будет невыносимой.

Похоже, у Мари Лу настоящий талант. Живописью она занялась всего два года
назад, во время пребывания в Сен-Поль-де-Ванс [4]. Они с Ланье живут одним
домом на улице Фезандери, хотя оба состоят в браке. Ланье женат на
собственной кузине, по слухам очень уродливой; Мари Лу замужем за Морийе,
лионским промышленником и приятелем Ланье, с которым у того все еще дела.
Насколько известно, все устроилось полюбовно, к общему удовольствию.

Они с Ланье обедали у нас вчера в обществе бельгийского политика - он
проездом в Париже, академика, которого мы часто приглашаем, и одного
южноамериканского посла, сопровождаемого женой.

Каждую неделю мы устраиваем один-два таких обеда на восемь-десять персон,
и Вивиана, великолепная хозяйка, не утрачивает вкуса к приемам. Посол
оказался у нас не случайно. Его привел ко мне Ланье, и когда подали кофе и
ликеры, южноамериканец вскользь дал понять, о чем он рассчитывает
побеседовать у меня в кабинете, - о более или менее легальной торговле
оружием, которой, если я правильно истолковал его намеки, ему хотелось бы
заняться в политических целях, но так, чтобы не нажить осложнений с
французским правительством.

Это молодой еще человек, лет тридцати пяти, не больше, обаятельный, хотя
чуть полноватый красавец, а жена его - одно из прелестнейших созданий,
какими мне посчастливилось восхищаться. Чувствуется, что она влюблена в
мужа, с которого не сводит глаз, и вся она такая юная и свежая, словно
только вчера вышла из монастыря.

В какую авантюру он впутывается? Могу лишь строить предположения, но,
по-моему, дело идет о свержении правительства его страны, где его отец -
один из самых богатых людей. У посла с женой двое детей - они показывали нам
фотографии, а посольский особняк - один из самых восхитительных в Булонском
лесу.

Я с нетерпением ждал их отъезда - так меня тянуло на улицу Понтье. На
этой неделе я провел там три ночи и сегодня тоже отправился бы туда, не будь
суббота "ее" днем.

Об этом предпочтительней не думать. Когда в тот день я вернулся домой на
такси в половине седьмого утра, рассвело еще не до конца и над всем
парижским районом гулял ураганный ветер, срывавший крыши и сломавший дерево
на авеню Елисейских полей. Позднее Вивиана рассказала мне, что одна ставня у
нас всю ночь хлопала, но все же не оторвалась; впрочем, к полудню уже
явились рабочие, починившие ее.

Добравшись до кабинета - я всегда захожу туда перед ванной, - я первым
делом поискал глазами мою пару клошаров под мостом Мари. До девяти под кучей
тряпья, которую ворошил ветер, ничто не шевелилось, когда же наконец оттуда
вылез мужчина, тот, которого я привык видеть: чересчур широкий и длинный
пиджак, всклокоченная борода, измятая шляпа-облик рыжего из цирка, я с
удивлением заметил, что под лохмотьями лежат еще два тела. Не нашел ли себе
мой клошар вторую подругу? Или к нему и женщине присоединился кто-нибудь из
сотоварищей?

Ветер дует по-прежнему, только более шквалисто, и назавтра обещают
холодную погоду, может быть даже заморозки.

Всю неделю я много думал о том, что мною уже написано, и отдаю себе
отчет, что пока говорил лишь про того человека, каким стал сегодня. Я
категорически опроверг две-три легенды из числа самых вопиющих, но остаются
другие, которые мне важно разрушить, а для этого я вынужден обратиться к
временам более отдаленным.

Например, из-за моей внешности все, даже люди, которые якобы хорошо меня
знают, обычно уверены, что я из тех, кто вышел прямо из деревни и, как
говорили в прошлом веке, еще не стряхнул землю со своих сабо. Так или почти
так обстоит дело с Жаном Мориа. В известных профессиях, скажем в моей, это
даже хорошо, потому что вселяет доверие к вам, но я обязан заявить, что в
случае со мной ничего подобного нет.

Свет я увидел в Париже в родильном доме на улице Сен-Жак, а мой отец,
почти всю жизнь проживший на улице Висконти, что за Французской Академией,