Чтение 8–й страницы книги ~Исповедальня~

- Не устану, но мне надо заниматься.

- Знаю-знаю.

Тем же голосом она говорила и раньше, три-четыре года назад, когда по
вечерам - он уже лежал в постели - заходила к нему в комнату.

В такие дни она, видимо, ссорилась с мужем. Он помнил молчаливые ужи-
ны, красные глаза матери, ее нервозность, подчеркнуто бесстрастное лицо,
частые отлучки отца. И ему казалось, что он задыхается.

И когда она вот так же склонялась над его кроватью или ложилась рядом
с ним, от нее пахло вином, а то и чем-нибудь покрепче.

- Ты не чувствуешь себя несчастным, малыш?

- Да нет, мама.

- И тебе не хотелось бы, чтобы у тебя были другие родители?

Ему хотелось спать. Подобные сцены омрачали весь следующий день. Час-
то по ночам его мучили кошмары, но позвать родителей он не решался.

Наивный, он задавался вопросом: такие же ли они, как другие отцы и
матери, все ли у них так же, как в прочих семьях?

- Ты действительно считаешь себя счастливым?

- Конечно, мама.

- Я так люблю тебя, дорогой мой мальчик! Ты - единственный смысл моей
жизни. Все, что я делаю, - позже ты это поймешь - я делаю только для те-
бя.

- Да, мама.

- Я не сержусь на твоего отца. Он мужчина, а мужчины...

Случалось, она плакала, и когда слеза падала на щеку ребенку, стереть
ее он не решался.

- Что ты думаешь обо мне, Андре? Я хорошая мать?

- Да, мама.

- Даже если не уделяю тебе много внимания? Я так хочу всегда быть ве-
селой, беззаботной, чувствовать себя твоим товарищем, другом, играть с
тобой как сестра, а не стареющая женщина.

Она не знала, что в глазах у него вставало спокойное, почти невырази-
тельное лицо отца, лицо смирившегося мужчины, который терпеливо несет
свой крест и устроил себе на антресолях уголок и убежище. Он не мог ска-
зать точно, когда все это началось. На старой квартире, на Эльзасском
бульваре, они время от времени приглашали на ужин какую-нибудь супружес-
кую пару, почти всегда приятеля-врача с женой, и по вечерам, лежа в пос-
тели, он слышал журчание мирной беседы, изредка прерываемой смехом,
чувствовал запах коньяка, который подавали в рюмках с золотым ободком.

После переезда на виллу, в самом начале, бывали вечера и пошумнее,
когда собиралось пять-шесть пар, допоздна танцевавших под патефон.

Но этот огонек потихоньку угасал. Вечеринки устраивались все реже,
приглашенных становилось все меньше - лишь два-три ближайших друга, да и
те потом перестали ходить. И родители по вечерам сидели дома, разве что
раз в месяц выбирались в кино на Антибскую улицу.

Андре поднялся в мансарду, где попытался углубиться в задачу, условие
которой медленно переписал: определить функцию от a=x2+y2 и вычертить
график.

Но сосредоточиться никак не удавалось.

- Ты у себя, Андре?

- Да, мама.

- Не спустишься попрощаться со мной? В желтом, очень открытом платье
для коктейля и норковой накидке, она стояла на площадке; уже за пять
ступенек от нее несло духами.

- Я не очень страшная?

- Ты великолепна.

Он так не думал. Он едва на нее посмотрел.

- Спокойной ночи, дорогой.

- Приятного вечера, мама.

- Если отец вернется до того, как ты ляжешь спать, пожелай ему от ме-
ня спокойной ночи. Я все-таки надеюсь вернуться не слишком поздно, но с
Наташей никогда не угадаешь...

Услышав, как закрылась дверь и колеса заскрипели по садовому гравию,
он облегченно вздохнул: наконец-то один. И тут зазвонил телефон. В доме
было два аппарата: в спальне родителей и в гостиной. До спальни было
ближе, но Андре кубарем катился вниз, где Ноэми уже сняла трубку.

- Алло!.. Да, здесь. Да вот и он. Передаю трубку.

- Меня?

Он не мог поверить: ему никогда не звонили. Наверно, кто-нибудь из
класса забыл в лицее тетради или у кого-то не получается задача.

- Алло!.. Кто это?

И голосом, заставившем Ноэми остановиться, выдохнул:

- Франсина?

Еще ни разу он не слышал ее голоса по телефону и удивился, какой он
серьезный и нежный. Фоном ему служила доносившаяся из трубки музыка.

- Не помешала?

- Нет.

- Что ты делал?

- Собирался идти в мансарду заниматься.

- Чем?

- Математикой.

- У тебя все в порядке?

Он помрачнел: ему вдруг показалось, что она звонит, желая убедиться,
не слишком ли он расстроился из-за встречи с матерью. Он не хотел, чтобы
его жалели, чтобы кто-то, даже Франсина, лез ему в душу. Догадалась ли
она по его молчанию, что, сама того не желая, задела его.

- Знаешь, зачем я звоню?

- Нет.

- Что ты делаешь завтра около пяти?

- Завтра суббота? На пять часов у меня нет никаких планов.

- Я буду в Канне. Хочу повидать Эмилию, дочку доктора Пуатра. Знаешь
такого? Он кардиолог.

- По-моему, его знает отец.

- В следующий понедельник Эмилию должны оперировать по поводу аппен-
дицита, и она страшно трусит. Вот, чтобы подбодрить ее, я и приеду расс-
казать ей о своей операции.

- Тебя оперировали?

- Два года назад. Если ты свободен, я останусь у нее часов до пяти, и
у нас еще будет время до моего отъезда.

- Ты сейчас слушаешь "Erne kleine Nachtmusik"? [6]

- Да.

- Ты звонишь из гостиной?

- Да.

Он представил ее справа у камина, в кресле, которое она называла сво-
им. В тот вечер, когда они с родителями ужинали у них, она поставила ему
эту пластинку и удивилась, узнав, что у него есть такая же.

- Ты любишь Моцарта? Обычно мальчишки предпочитают джаз.

- Это не мешает мне любить и джаз.

Как это по-детски трогательно поставить под телефонный звонок музыку,
напоминающую обоим один из эпизодов их жизни!

- Дверь в кабинет твоего отца открыта?

- Да.

- Он там?

- Заполняет формуляры для социального страхования. А мама на кухне,
отдает служанке распоряжения на завтра.

Последовало молчание, но оно ничего не разрушило, поскольку не смуща-
ло. Первым, опасаясь, что их разъединили, заговорил Андре.

- Ты еще слушаешь?

- Да. Давай встретимся у морского вокзала.

- Захватишь купальник?

- Вряд ли. Я хочу просто побродить по порту. Но если ты...

- Нет. Как скажешь.

- Не возражаешь?

- Я и так купаюсь каждое утро.

- Когда же ты встаешь?

- В шесть.

Он удивился ее естественности и раскованности, хотя из соседней ком-
наты, дверь в которую была открыта, ее отец слышал все, что она говорит.

- Мне так рано не подняться. Я ужасная копуша. Не поднимай братья шум
с семи утра, не знаю, когда бы я вставала.

Андре не мог бы говорить столь непринужденно, будь рядом отец, а уж
если бы его слышала мать - и подавно. Он завидовал Франсине, завидовал
ее семье, дому, квартире, где так спокойно, уютно, гармонично.

- А ты что делаешь?

Ему показалось, что ее дыхание вдруг участилось.

- Наклонилась, чтобы выключить проигрыватель. Пластинка кончилась. Ты
не заметил? Он глупо спросил:

- Погода в Ницце хорошая?

- Полагаю, не хуже, чем в Канне, - последовал ироничный ответ.

Он услышал ее смех, и ему стало радостно и в тоже время грустно.

- Сколько ты еще выпил шоколадных коктейлей?

- После нашей встречи - два.

- С двумя шариками?

- С двумя в каждом. А ты?

- Надеюсь, завтра ты меня угостишь.

- Смеешься надо мной?

- Нисколько.

- Находишь мои привычки детскими?

- Могу тебе признаться кое в чем еще более детском. Представляешь, я,
засыпая, до сих пор кусаю простыню. Это в моем-то возрасте! Мама гово-
рит, что я разорю ее.