Чтение 8–й страницы книги ~Исчезновение Одиль~

стала подниматься по лестнице. Вернувшись, женщина объявила:

- Она сейчас спустится. Проходите сюда.

Они пересекли столовую, где на круглом столе стояли шесть-семь приборов,
и вошли в гостиную, в которой стоял прямо-таки деревенский запах, во всяком
случае, там пахло рагу.

Его не встретили с распростертыми объятиями. Когда туда, в свою очередь,
вошла Эмильенна, то она взглянула на него с любопытством и с холодком.

- Кажется, ты хотел меня видеть?

- Да. Ты была подругой Одиль.

- Тебе прекрасно известно, что у Одиль не было подруг.

- Ты не встречалась с ней недавно?

- С нашей последней встречи на улице де Бур прошло больше года.

- Она не пыталась встретиться с тобой здесь, в Париже?

- Если бы она меня спрашивала, мне бы передали. Должна ли я это понимать
как то, что она пропала?

- Да.

- У тебя не найдется сигареты?

Он протянул ей спичку и закурил сам, усевшись в одно из кресел, обтянутых
зеленым репсом.

Она села напротив.

- Когда это случилось?

- Два дня назад.

- А ты уверен, что она в Париже?

- А где же еще?

- Рано или поздно она вернется. Ей в очередной раз захотелось вызвать к
себе интерес. Она никогда не соглашалась быть такой, как все.

- Знаю. От этого мне не легче. Она отчаялась. Думает только о том, как бы
исчезнуть.

- Послушай, Боб. Попытайся взглянуть на вещи хладнокровно. Если она
настолько отчаялась, что готова покончить с собой, то ей нет никакого резона
приезжать для этого в Париж. В Лозанне у нее было столько же возможностей,
сколько и здесь.

- Она не хочет, чтобы ее обнаружили, чтобы обнаружили ее тело.

- И как она собирается это устроить? Закопает себя сама? Если она
бросится в Сену, то рано или поздно тело всплывет.

- Может, оно будет неузнаваемым.

- Кроме того, зачем бы она стала навещать меня? Чтобы объявить о своем
решении и таким образом лишь еще более упростить опознание своего тела? Есть
еще один момент. Видишь, я говорю с тобой откровенно. Эта история вокруг
того, чтобы ее не нашли, - в этом снова вся Одиль. Она знает, что ее
опознают, устроят ей похороны, на которые придут все ее знакомые.

Он вздохнул:

- Может, ты и права.

- Видишь ли, ей всегда доставляло удовольствие усложнять себе жизнь.
Когда ей только-только исполнилось пятнадцать, она принялась нашептывать то
одной, то другой из нас, что она уже не девственница.

"А ты еще - да? - спрашивала она.

И если ей отвечали, что да, то она смотрела на нас с удивлением и вместе
с тем с жалостью, как если бы мы были какими-нибудь увечными.

"Это был не парень из коллежа, а взрослый мужчина.

Мне бы не хотелось спать с одноклассником".

Она прожужжала нам все уши о своей потерянной девственности, так
продолжалось больше месяца. Все об этом знали, мальчики из класса тоже, они
с любопытством поглядывали на нее.

Примерно в это же время она перешла на "ты" с двумя самыми молодыми
преподавателями. Не знаю, было ли что-нибудь между ними. Не думаю.

Она повадилась ходить в маленький ресторанчик возле де Бетюзи, где они
обычно обедали, и выпивала там стакан фруктового сока, а порой еще съедала и
сандвич, и случалось, их видели сидящими за одним столиком, причем она,
несмотря на школьный устав, не стеснялась курить в их присутствии.

- Я все это знаю, Эмильенна.

- Тогда зачем ты меня расспрашиваешь?

- Потому что я пытаюсь отыскать ее. Конечно, у нее есть свои недостатки.
Но это не основание для того, чтобы позволить ей совершить непоправимое.

- Именно это я и пытаюсь тебе вдолбить. Это игра.

Она всегда играет ту или иную роль. Когда она узнала, что я собираюсь
брать уроки декоративного искусства в Веве, она захотела заняться тем же,
хотя ни разу в жизни не брала в руки кисть. Спустя два месяца она бросила
это занятие. Ведь нужно было ездить ранним поездом и работать серьезно, без
перекуров.

Все, что говорила Эмильенна, было правдой. Она, конечно же, говорила о
его сестре, но делала это с холодком, и портрет, вырисовывавшийся из ее
рассказа, по сути, не был похожим. Между этими двумя женщинами не
существовало никакой симпатии.

- Что ж! Спасибо, что ты приняла меня.

- Что ты собираешься делать?

- Буду продолжать.

- Она знает в Париже не так уж много людей. Сколько раз она сюда
приезжала?

- Одна - раза четыре или пять. Всегда на несколько дней. Когда мы были
помладше, родители дважды брали нас в поездку и показывали нам город.

- Ты хороший парень. Боб. Желаю тебе удачи.

После того как он с ней расстался, его уже не покидало чувство тревоги.
Он не строил никаких иллюзий насчет характера своей сестры, но вот ее только
что, за какие-то минуты, облили грязью. Ее образ, каким ему его подавали,
был истинным в своих главных чертах, но в то же время он был ложным,
поскольку ему не хватало какой-то трепетности, которая всегда ощущалась в
Одиль, некоторой жажды жизни, абсолюта.

Ему было трудно выразить словами то, что он о ней думал. Может, она была
немногим лучше такой девицы, как Эмильенна, которую большинство ее подруг и
родители ставили ей в пример?

Что-то, какая-то внутренняя сила толкала ее, заставляя идти до конца, не
заботясь о том, что о ней думают другие. Пожалуй, лучше всех ее понял
гитарист.

Он медленно пошел в сторону улицы де Сен, на всякий случай заглянул в
"Отель де Рапен", где возилась на кухне толстая хозяйка.

- Мой друг вернулся?

- Десять минут назад. Вам повезло. Они снимали на набережной со стороны
Корбея, и он свалился в Сену. Сейчас он переодевается, если только у него
есть сменный костюм.

- Какой это этаж?

- Тридцать первый номер, на четвертом.

Должно быть, это было наверху, где находились самые дешевые номера,
поскольку ковер на лестнице был только на первых трех этажах. Он постучался
в дверь.

- Кто там?

- Боб.

- Боб Пуэнте?

- Да.

- Минутку. Я натягиваю трусы.

Он отворил чуть позже. На полу валялась скрученная в ком одежда, вокруг
нее образовалась лужица.

Стоя посреди отнюдь не большой комнаты, Люсьен Данж натягивал на себя
джинсы и желтую футболку.

- Меня столкнул в воду этот идиот звукорежиссер, когда, не предупредив,
сделал несколько шагов назад. Не мог же я оставаться там, когда я так вымок.
Пришлось взять такси, поскольку у нас не было свободной машины. Бюджет у
фильма маленький, и почти все съемки проходят на натуре.

- Ты доволен?

- За исключением моего вынужденного купания, да. Я теперь второй
ассистент. Это прогресс. Еще месяц назад я был всего лишь стажером.

- Рассчитываешь стать режиссером?

- Еще как рассчитываю!

Это был небольшой человечек, смешно сложенный, при ходьбе он ставил
ступни боком. Лицо у него было как резиновое, и он беспрерывно гримасничал.

- Ты поужинаешь со мной?

- При условии, что каждый платит за себя.

- Идет. Чему я обязан удовольствием видеть тебя?

- Очень скоро я тебе об этом скажу.

Люсьен натянул носки, надел черные полотняные туфли на веревочной
подошве.

- Пошли. В двух шагах отсюда есть симпатичное бистро.

Это и в самом деле было бистро, которое, по-видимому, посещали только
завсегдатаи, так как ничто здесь не притягивало взора. Мебели "Формика" не
было. Деревянные столы, оловянная стойка, хозяин в рубашке с засученными
рукавами и в синем фартуке.

- Добрый вечер, мсье Люсьен. Что вам подать?

- Один "Пикон гренадин".

- А вам, мсье?

- Стакан вина.

- Божоле? Рекомендую. Мне его присылает оттуда мой зять.

Боб подошел к грифельной доске, на которой было написано меню. Мидии в
луковом соусе, телячье рагу под белым соусом. Сыры. Яблочный торт.

Они пошли и сели со своими бокалами за один из столиков, из кухни вышла
высокая девица в черном платье и белом фартуке и направилась к ним.

- Так вы ужинаете здесь со своим другом, мсье Люсьен?

- Да.

- Подать вам то, что в меню?

- Ты будешь мидии? - спросил он у Боба.

- С удовольствием.