рядом.
электрическую кнопку в виде маленькой груши.
одиночество. Когда он, к примеру, проснулся сегодня утром, то почувствовал
известную тревогу, пока не обнаружил, что Жозефа спит рядом на раскладушке.
А днем ему даже приятно, когда м-ль Бланш сидит у окна или крутится по
палате.
колпаком, в близости, какую далеко не всегда встретишь между мужем и женой.
Ему нравится смотреть на ее молодое задорное личико, приятно, что она
хорошенькая и кокетливая.
пожилой женщиной вроде старшей медсестры или других, которые проходят по
коридору с таким видом, будто выполняют тяжкую обязанность или работают ради
куска хлеба. Выбором в качестве сиделки м-ль Бланш он обязан своему другу
Бессону и не сомневается, что это тоже входит в лечение.
обществе. Они желают думать за него. Вернее, воображают, будто он думает
то-то и то-то, считая, что им известны мысли и чувства паралитика на любой
стадии его болезни.
ему замыкаться в себе".
смерть ему безразлична. Но насколько он это себе представляет, у нее есть и
отталкивающие стороны. Прежде всего, запах. И то, что называется туалетом
покойника. Разложение. Он содрогается при мысли, что доставит окружающим
столько неприятных минут. И, наконец, следует признать, что существует такая
вещь, как гроб. Он понимает, что, когда пробьет час, он уже ничего не будет
ощущать, но заранее начинает страдать от клаустрофобии.
нужно будет сообщить окружающим, что он хочет, чтобы его кремировали. Ему не
нужны цветы, от которых стоит такой тяжелый запах. Не нужны свечи,
драпировки, веточка букса, окропленная святой водой.
какие-нибудь никому не известные служащие доставили его в крематорий, так
чтобы никто из знакомых и родных этого не видел.
или пятый день, как у Феликса Арто, или через несколько лет, как у Жюблена?
этому хотят помешать? А может, они заходят еще дальше и Одуар, который едва
на него смотрит, понимает своего пациента лучше, чем кажется?
персонала Бисетра, друзей по "Гран-Вефуру", сотрудников редакции - для них
речь идет просто о несчастном случае. Врачи объявят: "Ничего нельзя было
сделать".
очередного больного. Друзья прошепчут: "Бедняга!"
в возрасте пятидесяти четырех лет. Люди постарше ощутят легкую тревогу,
которая, впрочем, скоро рассеется.
уже бывало неоднократно, пригласить гостиничного врача, чтобы он сделал ей
укол и она смогла подольше поспать.
кажется, что он принес ей больше горя, чем радости, и, став вдовой, она
сделается более счастливой, более уравновешенной.
только Элен Порталь - журналистке, отказавшейся выйти за него замуж и до сих
пор работающей у него.
переехать к нему, и в течение многих лет у каждого из них была своя
квартира, свой круг друзей.
подглядывал, чтобы никто не прерывал его внутренний монолог. Тут речь не
идет об анализе своих поступков или о подведении итогов. Порой это
напоминает ему альбом с картинками, который он листает наугад, не заботясь о
соблюдении хронологического порядка.
вспоминал себя шестнадцатилетним, на набережной Бериньи в Фекане. Тогда он
только-только отпустил усы, которые, впрочем, сбрил через несколько недель.
треску у берегов Ньюфаундленда, только начали возвращаться.
качества, купленное в магазине готового платья, что не мешало юному Могра
очень им гордиться.
воды Ла-Манша казались почти черными. Вдоль причала выстроились вагоны, в
которые Навалом грузили треску, ее запахом был пропитан весь город.
которые встречали их, сгрудившись на конце причала и махая платочками идущим
по фарватеру судам.
на банках Ньюфаундленда, уже обосновались в портовых кафе и попивали кофе с
ромом или дрянную водку.
словно на дешевой почтовой открытке, но вместе с тем невероятно точная и
подробная. Он видел отчетливо каждый фасад, каждую вывеску над магазином или
рестораном, видел дом побольше других, где помещалась контора судовладельца,
г-на Фермена Ремажа, у которого работал его отец.
полтора года назад он ушел из лицея Ги де Мопассана и поступил к мэтру Раге,
нотариусу с улицы Сент-Этьен.
"Гаврский маяк", и в кармане лежало журналистское удостоверение с
фотографией, предмет его гордости.
причалу, - кажется, она называлась "Святая Тереза". Все суда г-на Ремажа
были названы именами святых. С фиолетовым карандашом в руке, отец считал
кипы трески, которые грузили в вагоны.
нотариального дела, из-за несчастного случая, приключившегося на одном из
судов еще в открытом море. Матрос исчез при подозрительных Обстоятельствах,
и теперь полиция вела расследование.
борту, и, казалось, даже слышал стук молотка по деревянному корпусу лодки,
строившейся у причала на Марне.
выражение лица человека, честно выполняющего свой долг. Чтобы спокойно
ходить по грязному причалу, он обул резиновые сапоги.
делопроизводителем и зарабатывал меньше любого матроса.
допрашивать капитана, чтобы самому взять у него интервью.
казалось, нет лекарства. Он смотрел на серенький городок, на вывески, на
траулеры и шхуны, привычные с детства, на верфь по ту сторону шлюза, на
далекое море, равнодушно несущее седые валы, на отца, совершенно не
переживающего по поводу своей то ли униженности, то ли заурядности, и вдруг
обнаружил, что все вокруг тщета.
никогда, не был. Он наблюдал за ним не изнутри, а извне, вчуже.
виде. К чему? К чему напрягаться и изучать вещи, которых он все равно не
одолеет, поскольку пришлось бросить коллеж? К чему проводить нудные часы у
мэтра Раге, который всегда разговаривает с ним сухо и презрительно? Зачем
посылать в "Гаврский маяк" заметки, если их сокращают как минимум четверо и
постоянно твердят: "Короче! Учитесь писать короче!"?
пустоты, даже если он трудился изо всех сил и результаты были вполне
ощутимы.
"Гран-Вефуре" с десятком людей, которые считаются его друзьями, но ничего
для него не значат?
Зиффер, попавшей к ним в компанию чисто случайно, единственной среди них
представительницы прекрасного пола, все они люди с положением, хорошо
обеспеченные. Они повстречались на полпути к успеху, некоторые даже в начале
этого пути.
оценить пройденное расстояние? Не сравнивает ли себя каждый втайне со своими
друзьями? Это так, потому что между ними возникло нечто вроде соперничества:
кто предложит наиболее изысканный и дорогой завтрак?