Чтение 8–й страницы книги ~Переезд~

в постели, он давал волю своему воображению. Он делал это не специально.
Едва ли это доставляло ему удовольствие, скорее, он пытался прогнать
эротические картины, возникавшие в его мозгу.

Впрочем, это было почти целомудренной эротикой.

До своей женитьбы он имел всего несколько связей, и все они вызвали у
него разочарование.

В сущности, он не мыслил физической любви без нежности, ни даже без
некоторого почтительного отношения, и он оставался холоден в присутствии
профессионалок, которых ему случалось сопровождать.

Его притягивало к ним не столько желание, сколько окружавшая их неясная
атмосфера. Кроме того, это происходило возле Севастопольского бульвара, в
узких улочках, окружавших Центральный рынок. Обыкновенно на двери гостиницы
имелся желтоватый, слабо светящийся шар, одна-две женщины в красной,
зеленой, во всяком случае, в кричащего цвета блузке окликали прохожих.

Он шел своей дорогой, но все же догадывался о существовании узкого
прохода, скрипучей лестницы, комнаты с железной кроватью, умывальником или
тазиком.

Однажды он целый час, стыдясь, ходил по кругу, прежде чем углубился в
один из этих коридоров, едва не сбив с ног стоявшую на пороге девицу.

- Ты спешишь?

Со времени свадьбы, то есть за пятнадцать лет, с ним только раз случилось
такое.

Так же один-единственный раз, и снова в августе, он положил руку на зад
мадемуазель Жермены, своей машинистки, когда та пришла в контору сразу вслед
за ним. Ей было лет сорок, и она жила одна с матерью. Жозеф Ремакль,
довольно вульгарный тип, подшучивал над ней из-за ее нерушимой
девственности, его забавляли ее испепеляющие взгляды.

Жест Жовиса, должно быть, застал ее врасплох, поскольку они уже не один
год работали вместе. Однако она едва вздрогнула и обратила к нему взгляд, в
котором не читалось ни единого упрека - совсем наоборот, сказал бы Ремакль!

Он испугался, что она воспримет это всерьез, скользнет в его объятия и
отныне станет выказывать ему иные, нежели просто дружеские, чувства.

- Прошу прощения.

На его счастье, тут вошел, насвистывая, малыш Дютуа, без шляпы, с
растрепанными, как водится, волосами.

Сегодня вечером - он это чувствовал - ему не уснуть. Услышать их снова
было для него потребностью. Ему хотелось побольше узнать о жильцах за
стеной. Он задавался вопросом, каждую ли ночь это происходило у них тем же
образом. За один час он открыл для себя новый мир, гораздо более волнующий,
более драматичный, чем улочки вокруг Центрального рынка.

Он уже читал романы, где о любви говорилось вульгарными словами и где
описывались некоторые скабрезные позиции.

Реальность была такой непохожей!

Но сначала, что же делали эти люди - мужчина и женщина? Похоже, та уже
давно лежала в постели, когда вошел ее приятель: Эмиль не слышал, как она
укладывается. У него имелся свой ключ. Это был либо ее муж, либо привычный
партнер.

Насколько мог судить Жовис, действие происходит между двумя и тремя
часами ночи. Мужчина довольно шумно толкает дверь.

- Это ты?

- А кто же еще? - возражает он с веселой иронией.

- Мог встать Уолтер.

- Уолтер спит.

- Ты заходил к нему в комнату?

Кем был Уолтер? Мужем? Сыном?

- Ты все это время был в "Карийоне"?

Хождение взад и вперед по комнате, затем со стуком падает на пол башмак -
значит, он раздевается.

- Что-то вроде того.

- Ты не ходил в другие места?

Эмилю показалось, что это не был тон ревнивой женщины, ведущей свой
небольшой допрос. Тут крылось что-то другое, чему он не мог пока подыскать
определения. Правда, голоса доносились до него через перегородку.

- Что-то вроде того... - повторяет самец, для которого в этой
формулировке, кажется, полно смаку.

- Народу было много?

- Хватало. Но колпака сегодня не было.

Слово "колпак" его поразило. Ему было известно, что на жаргоне оно
означает "простофиля", это придавало разговору таинственность.

- Алекса там была?

- В полной красе.

- Пьяная?

- Не мертвецки.

- Возбужденная?

- Как водится.

- Ты ходил с ней в соседний дом?

- Я как раз оттуда.

- Из соседнего дома?

- Из нее!

- Скотина!

- Ты сама меня об этом спросила.

- И долго это продолжалось?

- К счастью, не так долго, как вчера.

- Что она с тобой делала?

Что ни реплика, то новая загадка. Жовис еще не мог поверить, что ему
следует понимать слова в их обычном смысле. Это невозможно. Люди так не
разговаривают, в особенности пара, пускай даже в спальне.

- Дай взглянуть, остались ли следы. Она тебя укусила?

- А по-другому она делать не может.

Он говорит не "делать". Он употребляет более точное слово, которого Эмиль
никогда не произносил и которое с трудом решается осознать.

- А ты?

- Он приходил.

- В котором часу?

- В три, как обычно.

- Блеющий?

- В его годы меняются лишь в худшую сторону. Он засиделся. Я опасалась,
как бы Уолтер не вернулся до его ухода.

- По-твоему, он догадывается?

- Поди узнай у него! Ты, похоже, не спешишь.

- Дай мне время подзарядить мои батареи.

Почти каждое слово казалось Жовису оскорбительным, шло вразрез с его
воспитанием, его принципами. Вначале он предпочел бы не слышать. Еще он
боялся, как бы не проснулась жена и не услышала.

- Иди-ка сюда, чтобы я...

Это было невозможно. Он отказывался верить. Эти люди употребляли самые
крепкие, самые выразительные слова и получали какое-то изощренное
удовольствие от того, что комментировали каждое свое движение, особенно
старалась женщина.

- А так она тебе делала?

- Да.

- А вот так?

- Да.

- Каналья! Я сейчас тебе покажу...

Он силится представить себе сцену, действующих лиц.

По-видимому, они довольно молоды, если судить по их подвигам, но навряд
ли молодожены или новоиспеченные любовники.

Они давно привыкли друг к другу, это чувствовалось по репликам, слетавшим
с их уст, как заученный текст.

Текст такой же непристойный, как надписи, которые, краснея, читаешь около
некоторых писсуаров.

- Погоди. Не двигайся больше. Я сама...

- Ты мне делаешь больно, - запротестовал мужчина.

- А та шлюха, она что, не делала тебе больно? Если бы ты еще
ограничивался Ирен, та хоть девка хорошая. Помнишь ту ночь, когда мы были
втроем и я...

Он пытался стереть в памяти услышанные слова, вызванные ими образы,
которые приходили ему на ум.

- Нет. Еще рано.

Были и другие фразы, точные, как анатомические рисунки. Женщина в прямом
смысле слова начинала бредить. Это была уже не женщина, какими он их знал,
как те, что встречаешь на улице. Это был разбушевавшийся зверь-зверь,
наделенный даром речи и выкрикивавший ужасные слова.

Мужчину звали Жан. Он несколько раз расслышал это имя.

- Рассказывай. Рассказывай. Давай выкладывай мне все... что ты ей
делал... Что она тебе делала...

Тут уже его черед говорить. Она требует все больше подробностей. Сама их
добавляет.

- А так?

- Да.

- А так?

- Не так сильно.

- Ты что, стал неженкой?

Тон делался выше, сопровождавшие голоса звуки становились более точными.
Почти задыхаясь, ждал он облегчения, которое принесет ему конец.

- Послушай. Возьми его в...

Были моменты, как вот этот, когда у Жовиса возникло желание начать
колотить в перегородку. Все его тело дрожало от нетерпения, нервозности, а
также от негодования. И от страха. Только бы Бланш не услышала...

Женщина кричала от боли и от наслаждения - долгий вопль, от которого,