городе утроилось. Вместо двух раз в день ели шесть раз. Стали наблюдаться
желудочные расстройства. Советник Никлосс вечно чувствовал голод.
Бургомистр, мучимый жаждой, пил не переставая.
почтенные лица.
Появилось множество нервных расстройств. Ссоры и столкновения стали
обыденным явлением на улицах Кикандона, некогда пустынных, а теперь всегда
кишащих народом.
предупреждать скандалы.
и ночью. комиссар Пассоф выбивался из сил.
на дочери Августины де-Ровер всего через пятьдесят семь дней после того, как
попросил ее руки!
оставались бы в стадии проектов. Бургомистр с трепетом ждал, что прелестная
Сюзель ускользнет из его рук.
которые должны связать ее с комиссаром Пассофом. Это сулило ей богатство,
почет, блаженство.
на больших пистолетах, в семидесяти пяти шагах. И между кем? Наши читатели
не поверят. Между Францем Никлоссом, кротким рыболовом, и сыном богатого
банкира молодым Симоном Коллертом.
и не хотел уступать претензиям наглого соперника!
узнавали самих себя. Самые мирные люди обратились в забияк. За один косой
взгляд можно было нарваться на драку. Некоторые отпустили себе усы, а
наиболее отважные победоносно закручивали их кверху.
трудно, так как город вовсе не был подготовлен к таким неожиданностям.
Бургомистр, которого все знали кротким, неспособным принять какое-нибудь
решение, не выходил из состояния гнева. Дом гремел от раскатов его голоса.
Он отдавал двадцать распоряжений в день и постоянно бранил своих агентов.
жилище, где его прежний мир? Какие сцены разыгрывались в нем теперь! Госпожа
ван-Трисасс стала желчной, взбалмошной, сварливой. Мужу удавалось иногда
перекричать ее, но заставить ее замолчать было невозможно. Эта сердитая дама
придиралась ко всему. Все было не по ней - никто не работал, все
запаздывало. Она обвиняла Лотхен и даже Татанеманс, свою золовку, которая
теперь на придирки огрызалась довольно энергично. Ван-Трикасс обычно
заступался за Лотхен, что вызывало новое раздражение его супруги, и опять
поднимались попреки, споры, ссоры, нескончаемые сцены!
нас сжигает? Не овладел ли нами дьявол? Ах, госпожа ван-Трикасс, госпожа
ван-Трикасс! Вы дождетесь, что я умру раньше вас и изменю всем семейным
традициям!
был овдоветь и жениться вторично, чтобы не нарушить цепи приличий.
появляться недюжинные таланты, артисты, писатели, ораторы, с жаром
о6суждавшие все современные вопросы и воспламенявшие аудиторию, вполне,
впрочем, расположенную воспламеняться. Открылся общественный клуб, и
организовалось до двадцати газет: "Кикандонский страж", "Кикандонский
беспартийный", "Кикандонский радикал", "Кикандонский крайний", писавших с
яростью о всяких злободневных вопросах.
грозившей упасть: одни хотели ее снести, другие выпрямить; о полицейских
предписаниях, издаваемых советом, о прочистке речек и сточных труб и о
многом другом. И если бы еще эти ярые обличители касались только внутренних
дел города! Но нет, увлеченные потоком собственного красноречия, они шли
дальше, и оставалось только благодарить провидение, что не вовлекали своих
ближних в случайности войны.
был припрятан свой casus belli*, но город хранил его бережно, как реликвию,
которая начала приходить в ветхость.
соприкасаются.
виргаменская корова, принадлежавшая не жителю города, а общине, забрела на
землю Кикандона. Неизвестно, успело ли это несчастное животное объесть
зеленый луг "длиной со свой язык", но нарушение, злоупотребление,
преступление было совершено и надлежащим образом засвидетельствовано в
тогдашнем протоколе, ибо в ту эпоху чиновники уже умели писать.
тридцать второй предшественник теперешнего бургомистра, - и виргаменцы
ничего не потеряют, если подождут.
память об оскорблении со временем сгладится. И действительно, в течение
нескольких веков они жили в прекрасных отношениях с кикандонцами.
кикандонцев, пробудила в их сердцах дремлющую месть.
вопрос, разжег страсти, пользуясь выражениями и метафорами, обычными для
таких обстоятельств. Он напомнил о преступлении, об ущербе, причиненном
кикандонской общине, о том, что нация, "дорожащая своими правами", не может
считаться с юридической давностью. Он доказал, что оскорбление все еще живо,
рана все еще кровоточит, обратил внимание на странное покачивание головой,
свойственное обитателям Виргамена, доказывающее, насколько они презирают
кикандонцев. Он умолял своих соотечественников, которые "бессознательно",
быть может, выносили столько веков эту смертельную обиду, забыть все прочие
дела и воздать наконец соседям по заслугам.
восприняты, можно себе представить, но рассказать об этом нельзя. Все
слушатели вскочили и, подняв руки, с криками требовали войны. Никогда
адвокат Шют не имел такого успеха, и нужно признаться, что он был
действительно великолепен.
знаменитом собрании, не смогли бы, конечно, противодействовать народному
порыву. Впрочем, они и не старались сдерживать толпу, так как сами кричали
во все горло:
виргаменцам угрожала немалая опасность: они могли быть застигнуты врасплох.
сохранивший рассудок при этих важных событиях, напомнил кикандонцам, что у
них нет ни ружей, ни пушек, ни генералов.
можно чем-нибудь заменить и что добрая воля и любовь к отечеству гарантируют
победу.
тем малодушным людям, которые прячут страх под покровом осторожности, и
сорвал этот покров рукой патриота.
победителями, триумфальные почести, как это делалось в древнем Риме.
попробовал снова сделать замечание. Он сказал, что в Риме триумфа
удостаивались только те победители, которые убили. не менее пяти тысяч
врагов...
пятьсот семьдесят пять человек, и никакой генерал не сможет убить пять
тысяч, если только не убивать одного человека по несколько раз...
этот подлый аптекарь, я сам берусь убить пять тысяч виргаменцев, если вы
захотите принять мои услуги.
наживавший себе состояние на сбитых сливках.
набавляет.
войсками.
Белоусов Валерий
Максимов Альберт
Ларссон Стиг
Сертаков Виталий
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия