локтем к боку старую, затрепанную детскую книжку. Мальчик то и дело,
боязливо оглядываясь по сторонам, съеживался и отводил глаза, когда его
касался чей-то случайный взгляд. Человек, который привел его сюда, тот,
что носил погоны с капитанскими звездочками, внезапно исчез, и мальчик
остался в одиночестве. Вокруг все было знакомо и чуждо; знакомо - потому
что он родился здесь и успел прожить несколько лет, чуждо - потому что
здесь не осталось больше ничего и никого своего, близкого или, думал он,
хотя бы дружеского. Да и все-таки многое было иначе: вместо булыжника -
асфальт, водоразборная колонка, стоявшая прежде вот тут, бесследно
исчезла, так же, как старые дома, занимавшие тогда всю левую сторону.
что-то - изнутри - заставило его остановиться и поднять взгляд до уровня
второго этажа. Глаза его нашли два крайних окна слева; одно было двух-,
другое трехстворчатым. Эти окна он видел много раз - внутренним взглядом,
находясь очень далеко отсюда и утратив уже веру в то, что когда-нибудь
сможет смотреть на них наяву. Здесь он жил, здесь все они жили - до
тридцать седьмого. Два этих окна были их окнами; два других выходили на
противоположную сторону, во двор. Двор помнился ему так же четко, как
переулок, и квартира, и все, что тогда стояло в ней; но давно уже - с того
самого года - здесь жили совсем другие люди. Они не знали его и не хотели
знать. Они никогда не были в Заполярье, в зоне, а если и были, то не
зеками, а теми, кто охранял злейших врагов народа. Не мерзли и не гибли на
лесоповале, не задыхались и не умирали от недоедания в угольных шахтах, но
в теплых полушубках и с винтовками стояли или расхаживали, следя за
порядком. Весь мир в представлении мальчика делился на две, только на две
общности людей: охраняемых, заключенных - и тех, кто их заключал и
охранял. Кому где быть - решала судьба; она казалась мальчику чем-то вроде
свернутой бумажки с написанным номером, которую вытаскивали из чьей-то
серой замызганной ушанки. Не там, не в зоне - где-то совсем в другом
месте, но все происходило именно так. Потому что иного повода для того,
чтобы оказаться по ту или эту сторону, он не знал.
врагов народа, и ни леса, ни угля там не добывали. Но каким-то образом,
неведомым ему сейчас способом он ухитрился побывать и в лесу (где была
мать), и в шахте (там до последнего своего дня трудился отец), находился с
ними рядом и даже сам водил пилой и долбил породу кайлом, и это - как ему
сейчас казалось - продолжалось очень долго, дольше, чем он вообще жил на
свете. Дольше жили, может быть, только его глаза; если бы сейчас
кто-нибудь заглянул в них, то встретился бы с усталым, но твердым взглядом
много повидавшего и еще больше передумавшего человека.
странное раздвоение: проходят все эти страшные картины, порождающие
ненависть к прошлому и ко всем словам и действиям, из которых это прошлое
выросло, - но проходят, как бы скользя по сознанию того, что вот именно с
ним, лично с ним, и с его родителями ничего подобного никогда не
происходило, и те времена, а также последующие, еще несколько десятилетий,
более полувека, были для всех них благоприятными, и родители его занимали
в этом мире видные и полезные посты, и во благовремении опочили вполне
достойно и в приличных условиях, и сам он всю жизнь пользовался многими
привилегиями, сыгравшими, быть может, немалую роль в том, что он стал тем,
кем в конце концов стал. Сейчас - и не только сейчас, но уже многие годы -
сознание этой двойственности обитало в нем и порою делало жизнь совершенно
невыносимой - хотя внешне все выглядело более чем благополучно; оно
заставляло его все глубже уходить в работу - и оно же мешало эту работу
завершить...
приближается охранник или, может быть, воспитатель; мальчику не было
вполне ясно, каким образом он оказался здесь: выпустили его, или, может
быть, он бежал - и тогда его сейчас же схватят и вернут туда, куда он
никак не хотел возвращаться.
девочка - примерно его возраста, она выглядела, как это чаще всего бывает,
немного старше. И, возможно, поэтому оказалась более смелой, хотя взгляд
ее выдавал некоторую растерянность.
словно это было не пожелание, а приказ.
еще Малый, но сейчас его уже нет. А ты где живешь? Куда тебе нужно
попасть?
хожу тут по переулкам и никак не могу выйти. А мне давно пора вставать.
нужно было почему-то выйти из этих переулков, знакомых ему сызмальства. Не
показалось странным и то, что она считала себя спящей, хотя все делала,
как бодрствующий человек. Не показалось - потому что все это каким-то
образом относилось и к нему.
твоего.
внутри себя. Давно. И побывал в разных местах. А теперь, кажется, увидел
выход.
нам пора проснуться. Только выйдем отсюда! Мне пора в школу.
уверен, каким стал теперь. Но не таким, каким был.
уже волнуется. А твой?
тоже волнуется... Погоди... Я помню: мы с ним виделись - недавно, тут. И
поспорили. Он стоял на своем. Но на этот раз не смог убедить меня.
ногой. - Мне нужно еще собрать книжки...
позволит: очень много работы. Ну, пошли.
разве не ощущаешь?
мой папа. Он это умеет. Дай руку, чтобы ты не потерялся.
снова резко остановился: страх заставил его.
Нет, не просто! Это папа! И дядя Борич... Папа! Я здесь! Папа!
порядке. Пора вставать. Думаю, вы выспались на всю жизнь вперед. В яви вам
теперь ничто не грозит.
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий