Чтение 71–й страницы книги ~Все под контролем~

с Шекспиром об обмене рукописями. Главное, как считал Марин, не пытаться
давить на партнера - так он называл Шекспира, - а осторожно и деликатно
подвести его к самостоятельному принятию нужного решения.

- Если партнер считает, что инициатива в принятии решения принадлежит
ему, то он будет отстаивать его с утроенной энергией даже в том случае,
если оно идет вразрез с его собственными интересами. Такова уж
человеческая натура. Поверьте мне, Вальдемар, я знаю, о чем говорю.

Глава 21

На следующую встречу Шекспир явился раньше меня. Когда я вошел в
таверну "Белый Огонь", он уже сидел на обычном нашем месте у окна,
неторопливо потягивая пиво.

Увидев меня, Шекспир улыбнулся и приветливо взмахнул рукой.

- Как успехи в творчестве? - поинтересовался я, присаживаясь за стол.

- Великолепно, - широко улыбнулся Шекспир. - Пьесу "Генрих Шестой"
поставили "Комедианты Пембрука". Она до сих пор с успехом идет в
"Театре". И, что меня в особенности порадовало, каждая из трех частей
пьесы идет как отдельный спектакль. Таким образом, представив труппе
одну, хотя, следует признать, довольно объемную пьесу, я получил за нее,
как за три.

Шекспир снова улыбнулся и отсалютовал мне стаканом.

Я в ответ поднял свой стакан, и мы вместе выпили.

- Я принес вам новую рукопись, - сказал я, положив на стол серый
пакет, перевязанный бечевкой. Точно такой же, как тот, в котором я
передал ему в прошлый раз пьесу "Генрих Шестой".

Шекспир коротко кивнул, взял пакет со стола и сунул его в сумку. И
тотчас же принялся выбирать кости из зажаренной до золотистой корочки
рыбы, лежавшей перед ним на блюде в живописном обрамлении свежей
петрушки и укропа.

Я посмотрел на точно такую же, совершенно изумительную на вид рыбу,
лежавшую на тарелке передо мной. Меня удивило то, с каким пренебрежением
отнесся Шекспир к рукописи, которую я ему передал. Можно было подумать,
что содержание пакета, который он небрежно кинул в сумку, нисколько его
не интересовало. Более того, он как будто демонстративно давал мне
понять, с каким безразличием относится к тому, что я ему принес.

Впрочем, памятуя указания, полученные от Марина, я сделал вид, что не
заметил показавшегося мне странным поведения Шекспира. Мне ведь
предстояло еще обсудить с ним вопрос о его рукописях.

К моему величайшему недоумению, Шекспир не выказал ни малейшего
удивления, когда я осторожно поинтересовался, не мог бы он отдавать мне
тексты уже поставленных пьес, написанные его собственной рукой. Не
задумываясь ни на секунду, он тотчас же ответил согласием на это
предложение, даже не поинтересовавшись, зачем мне, собственно, нужны его
бумаги. Более того, он тут же полез в сумку и выложил передо мной пакет,
на вид в точности такой же, как тот, что я вручил ему при встрече. Он
сказал, что это рукопись пьесы "Генрих Шестой", которую он по чистой
случайности прихватил с собой.

Тут уж я просто онемел от изумления - сидел, тупо уставившись на
серый пакет, лежавший передо мной на столе, и не знал, что сказать. А
Шекспир тем временем уписывал свою рыбину и, сплевывая на край тарелки
мелкие косточки, с усмешкой поглядывал на меня.

- А как вы поступили с той рукописью, что я вручил вам в прошлый раз?
- спросил я, сам не знаю почему.

- Не беспокойтесь, - с улыбкой ответил Шекспир. - Я все сделал, как
нужно.

Я взял пакет со стола и сунул его под мышку.

- Вы уже уходите? - удивленно посмотрел на меня Шекспир. - Вы ведь
даже не попробовали рыбу!

Глава 22

Условившись о новой встрече, которая должна была состояться ровно
через год, я распрощался с Шекспиром и без приключений добрался до уже
хорошо знакомого мне места на берегу Темзы, где в тайнике среди камней
был спрятан темпоральный модулятор.

Но прежде чем открыть тайник, я присел на камень и положил на колени
пакет с рукописью Шекспира. Сначала я хотел открыть пакет, чтобы
собственными глазами увидеть автограф Шекспира, который до сих пор не
доводилось видеть ни одному из исследователей творчества великого
драматурга. Но, уже взявшись за бечевку, которой был перевязан пакет, я
понял, что не могу этого сделать. Что я увижу, раскрыв конверт?
Безупречно чистую рукопись, скопированную с той, что я сам передал
Шекспиру год назад! Без помарок и авторской правки! Иначе и быть не
могло, поскольку свою копию я делал с канонического издания
шекспировских пьес.

Хотел ли я видеть эти листы, аккуратно заполненные рядами знакомых
мне слов?

Должно быть, не меньше часа просидел я на берегу, глядя на реку,
катящую вдаль, к океану, свои серые воды. Я пытался понять, правильно ли
я поступил, ввязавшись в эту историю? Быть может, мне стоит прямо сейчас
кинуть пакет с рукописью Шекспира в реку и, вернувшись в свое время,
сказать Марину, что больше не стану заниматься шекспировскими пьесами?

Я, наверное, так и поступил бы, если бы не вспомнил о том, что, как и
в прошлый раз, Марин оплатил мое путешествие из своего кармана. И мне
еще только предстояло с ним рассчитаться. А без рукописи, которую я
держал в руке, сделать это было невозможно.

Я поднялся на ноги, открыл тайник и достал из него темпоральный
модулятор.

Одно нажатие клавиши, и я вновь оказался в своей квартире.

Марин ждал меня, сидя в кресле.

Все повторилось, как в первый раз.

У меня появилось ощущение, что я попал в замкнутый круг, из которого
не смогу выбраться уже никогда.

Я молча кинул пакет на колени Марину. Состроив недовольную гримасу,
Марин осторожно взял перевязанную бечевкой рукопись за угол и упаковал
ее в вакуумный пакет.

- Все в порядке? - спросил он у меня.

- Да, - коротко ответил я, сбрасывая одежду.

Меня уже почти не удивило, что Марин тоже не изъявил желания
взглянуть на содержимое пакета, который я ему вручил. Как будто ему было
совершенно безразлично, что там лежит. Или же он не сомневался в том,
что в пакет упакована именно необходимая ему рукопись.

Глава 23

Примерно через пару недель Марин позвонил мне и сообщил, что
договорился с коллекционером, согласившимся выкупить у нас все рукописи
Шекспира, которые мы сможем ему предложить. Таким образом, над проблемой
финансирования дальнейших экспедиций в прошлое можно было больше не
задумываться.

Еще через год я снова встретился с Шекспиром, передал ему
переписанные мною пьесы "Комедия ошибок" и "Ричард Третий", а взамен
получил его собственную рукопись, которую, в свою очередь, вручил
Марину.

Так оно и пошло. Раз или два в год, в условленный день, я отвозил
Шекспиру одну-две новые пьесы и забирал его рукописи. То, что вначале
казалось мне удивительным приключением, превратилось в рутину. У меня
имелась уникальная возможность проследить жизнь Шекспира, но,
встречаясь, мы почти ни о чем не разговаривали. Вернее, мы не
разговаривали ни о чем, что могло бы представлять интерес для
исследователя творчества Шекспира. Мы обсуждали достоинства блюд,
которые нам подавали в таверне, или то, что улицы в Лондоне давно бы
пора замостить. Порою Шекспир отпускал реплику-другую по поводу нравов,
царящих в актерской среде. Но мне почему-то совершенно не хотелось
развивать эту тему.

Вначале меня беспокоило то, что бессмысленная работа по переписыванию
чужих рукописей, которые он должен был выдавать за свои, будет угнетать
Шекспира. Я опасался, что он потеряет веру в себя, превратившись в
мрачного меланхолика, видящего мир только через узкие прорези в маске,
которую ему приходилось носить. Но, как выяснилось, я ошибался. Проходил
год за годом, а Шекспир при встречах со мной был все так же
жизнерадостен. И с каждым разом, как мне казалось, он становился все
более уверенным в себе.

Быть может, это проистекало из того, что Шекспир, хотя и занимался
тем, что переписывал пьесы, которые я ему приносил, тем не менее все
равно считал их своими? Наверное, так оно и было. Ведь он мог и сам
написать все эти пьесы. Или хотя бы часть из них. Я просто облегчил ему
жизнь, освободив от долгих ночных бдений над чистым листом бумаги, когда
слова упорно не желают складываться в строки, способные передать смысл
того, что пока существует лишь в форме предчувствия и неясных,
безымянных образов.

Во время одной из наших встреч Шекспир с восторгом сообщил мне, что
премьера пьесы "Тит Андроник", состоявшаяся в театре "Роза" 22 января
1593 года, принесла владельцу театра Филиппу Хенслоу фантастическую
выручку в 3 фунта и 6 шиллингов. Сказано это было таким тоном, как будто
небывалым успехом пьесы все были обязаны лишь ему одному, Уильяму
Шекспиру.

Сейчас, когда я рассказываю об этом, мне кажется, что тогда во мне
говорило чувство ревности. А может быть, и зависти к успеху Шекспира. Он