Чтение 71–й страницы книги ~Наложницы ненависти~

безнадежному бою.

Краснокожий Элигор, чья железная корона гордо поблескивала в свете
звезд, а руки крепко сжимали причудливо изогнутую алебарду.

Жабообразный Анабот, ядовитый язык которого то и дело нервно
выскакивал на два-три фута, а когтистые лапы безмятежно почесывали зудящие
бородавки.

На-Хаг, пригнувший к земле тяжелую рогатую голову, мерно сопел.

Крылатый Дурсон важно расхаживал чуть в стороне, негромко хлопая
могучими крыльями.

Четыре высших иерарха Кадаф, четыре пары золотых глаз, четыре очага
глубокой ненависти. Священной ненависти. Неистовая мощь которой могла
остановить ураган и разрушить город. Но она не могла остановить того, кто
одиноко вышел на площадь по Тверской улице и небрежно встал в десятке метров от
гиперборейцев.

Элигор не ошибся: Сантьяга собирался участвовать в бою. Впервые за
много лет комиссар вышел на улицу Тайного Города не в элегантном костюме, а в
добротной и простой одежде рядового гарки. В черном, наглухо застегнутом
комбинезоне — навы не признавали доспехов, — перетянутом кожаным поясом. Но
никакого оружия. Ни одного клинка. Сантьяга вышел к иерархам Кадаф с голыми
руками.

— Ты всегда был храбр, — помолчав, заметил Элигор.

— И жесток, — тихо добавил комиссар.

— Да, — спокойно согласился краснокожий. — Мы помним, что ты никогда
не берешь пленных. — Бесплотная, но такая материальная волна ненависти
нахлынула на Сантьягу — гиперборейцам было что вспомнить. — Зачем ты пришел?

Каждая секунда, каждое мгновение работали на наложниц, и Элигор был не
прочь затянуть разговор.

— Если уж ты вспомнил, что я не беру пленных, красный, я надеюсь, что
ты не забыл и то, что я недолюбливаю насилие, — комиссар прищурил черные глаза.
— Мы можем открыть врата в Глубокий Бестиарий прямо сейчас, у меня есть
достаточное количество Золотого Корня. Наложница создаст переход, и вы уйдете.
Все.

— У нас есть время подумать?

— Элигор, — улыбнулся Сантьяга, — пытаясь выставить меня дурачком, ты
выглядишь смешно. У тебя впереди ад. Но есть возможность выбрать более
комфортабельную преисподнюю. Твой ответ?

— Мы выбираем ад! — Краснокожий тоже улыбнулся.

И ад начался.

— Сеть? — недоверчиво переспросил Артем, вертя в руках маленький,
удобно ложащийся в ладонь артефакт.

— А чем ты собираешься ловить птичку? — ехидно поинтересовался Кортес.
— Удочкой?

Артефакт, который он велел купить, был снаряжен «Паутиной»,
превосходным заклинанием, предназначенным для сковывания движений противника.
При активизации, одновременно с выстреливанием липкой сети, в землю вонзался
мощнейший якорь, приковывающий жертву к месту. Дальнейшие действия определялись
по ситуации: пойманного врага можно было расстрелять с безопасного расстояния
или опутать еще более сильным арканом для дальнейшей транспортировки в
ближайший застенок.

— Но почему именно Дурсон? — осведомилась Инга. — Почему нам не
заняться каким-нибудь другим иерархом?

— Всех остальных угробят гарки, — пожал плечами опытный наемник. — Это
же очевидно! А у летуна есть возможность для маневра. Когда навы нажмут
по-настоящему, Дурсон попытается вырваться, тут ты его и накроешь.

— Чем?

— «Эльфийскими стрелами». Дурсон, как все крылатые твари Азаг-Тота,
чувствителен к магии огня. К тому же он будет здорово потрепан, и у вас
получится.

— У нас? — встрепенулся Артем. — А где будешь ты?

— У меня есть другие дела, — вздохнул Кортес и, пожав напарнику руку,
направился в сторону Красной площади.

— Он хочет быть рядом с ней, — тихо сказала Инга.

А вот здесь не было ни одной видеокамеры, ни одного репортера, ни
одного фотографа. Навы запретили «Тиградкому» вести репортаж с Красной площади,
и нарушить приказ Сантьяги никто не рискнул.

Последняя птица Лэнга исчезла в пламени гиперборейского костра,
последняя капля проклятой крови втянулась в призрачную конструкцию, и уставшая
Тасмит прислонилась к наполненной ненавистью арке. Армия Великого Господина
перестала существовать. Покорная, послушная и беспощадная армия отдала своему
повелителю все, что могла, выжав из своей плоти весь Золотой Корень.

Площадь окутал тяжелый равномерный гул, источником которого была
переполненная энергией арка. Над ней появилось плотное голубое облако,
испещренное злыми вспышками коротких молний.

А плоская, тяжелая конструкция гробницы мелко задрожала: Азаг-Тот,
высушенный и выжатый, лишенный сил Азаг-Тот, замурованный в стеклянном ящике,
не мог покинуть свою темницу, но колоссальное количество энергии разбудило его.

Кортес, остановившийся почти в центре площади, с болью посмотрел на
фигурки двух женщин у Лобного места, затем на вибрирующую гробницу и уже
собрался сделать следующий шаг, как позади него кто-то кашлянул. Наемник резко
обернулся.

Князь.

Кортес впервые видел повелителя Темного Двора так близко, меньше чем в
полуметре, и впервые видел его без капюшона. Череп с многочисленными наростами
и длинные заостренные уши делали его отдаленно похожим на масана клана
Носферату, на очень уродливого масана. Губ у князя не было, изо рта торчали
черные клыки, между которыми во время разговора проскальзывал черный
раздвоенный язык. Но особенно примечательными были глаза: угольно-мрачные,
глубоко запавшие, они черными бриллиантами пронзительно пылали на морщинистом
лице. И глубокий древний ум переплетался в этом сиянии с глубокой и древней
яростью.

— Ты не сможешь ей помочь, — проклокотал князь. — Пусть они разберутся
сами.

—Я должен ей помочь, хотя бы тем...

— Она видит тебя. Знает, что ты здесь. Этого достаточно.

Наемник закусил губу.

— Но...

— Она смелая женщина, — продолжил повелитель Нави. — Тебе повезло,
человек.

— Я отправил ее на смерть.

Князь тихонько вздохнул:

— Посмотри вниз, человек.

— Что? — не понял Кортес.

— Посмотри себе под ноги.

Наемник опустил глаза: из серых камней, прямо у его ботинка, упрямо
торчала тонкая травинка. Тонкая-тонюсенькая, она пробила мощенную камнем землю,
она счастливо избежала пристального внимания дворников, она преодолела все и
теперь терпеливо ожидала восхода солнца.

Кортес посмотрел на князя.

— Тебе не кажется, человек, что, видя эту картину, глупо говорить о
смерти?

Армия погибла, но облако, танцующее на шпиле арки, излучало
невероятный поток энергии.

И ненависти. Яна чувствовала, как невидимые, но очень холодные
щупальца Кадаф ласкают ее кожу. Как закипает кровь. Знала, что ее золотые глаза
пылают ослепительным блеском, который может дать только благодатная, обильно
политая кровью жертв ненависть. Она знала, что ' не должна допустить, чтобы
Азаг-Тот поднялся. Ради себя. Ради Кортеса. Ради того, чтобы быть вместе. Она
приняла это решение, но теперь туман Кадаф вновь окутывал девушку. Вновь рвал
на части душу.

«Кортес или Азаг-Тот?»

«У тебя будет величие и власть!»

«У тебя будет твоя душа!»

Они были на одном расстоянии от ведьмы. Кортес, стоящий посреди
Красной площади, и Великий Господин, рычащий в стеклянной тюрьме.

Усталая, отрешенная Тасмит прижалась щекой к стене арки и закрыла
глаза:

— Ты помнишь Азаг-Тота, Лазь? Это вернулось к тебе?

— Кажется, — неуверенно ответила Яна. — Иногда мне кажется, что это
просто слово... А иногда я чувствую его внутри себя.

Рука, благословляющая подпись на голове наложницы... это было во время
посвящения. Его горящие золотые глаза... совсем близко, рядом, в тот момент,
когда он доставлял ей изысканную муку наслаждения...

— Величие его ненависти не может не восхищать, Лазь. В первое время
мне тоже было странно и неуютно, но потом, когда я познала гений Кадаф, я
поняла, что только Великий Господин обладает Знанием. Подлинным Знанием всего.

Светильники, заранее расставленные на гробнице Азаг-Тота, вспыхнули
голубым пламенем Кадаф.

— Да хранит нас... — Яна с огромным трудом подавила вырвавшуюся
формулу почитания Великого Господина. Тасмит задумчиво посмотрела на нее.

— Ты сможешь провести церемонию?

«Ты его любимая наложница! Ты обязана это сделать! Ты обязана!..»

Ураган ненависти кружился в душе Лазь, наполнял блаженным холодом,
требовал... Яна покачала головой и сдавила в руках «Орлиный шест»:

— Нет, Тасмит, я не буду проводить церемонию! И не позволю сделать это
тебе! Азаг-Тот останется там, в своем ящике!

Процессы, идущие внутри арки, становились все более и более бурными.
Темная кровь гиперборейцев клокотала, и призрачное строение наполнялось тяжелым
золотом Кадаф. Его тусклое сияние уже окутало Лобное место, осветило памятник,