– Второй день стажировки, – сказал Семен. – Простейшие, элементарные поручения. Даже не связанные с магией…
– Ну? – подбодрил я.
– Попросил его встретить в аэропорту господина Сисукэ Сасаки из Токийского Дозора…
Я хмыкнул. Семен побагровел.
– Это обычное японское имя! Не смешнее, чем Антон Сергеевич!
– Да я понимаю, – согласился я. – Это тот самый Сасаки, что вел дело девочек-оборотней в девяносто четвертом?
– Тот самый. – Семен заерзал в кресле. Лас продолжал стоять у дверей. – Он проездом в Европу, но что-то собирался обсудить с Гесером.
– И что случилось?
Семен возмущенно посмотрел на Ласа. Откашлялся и сказал:
– Господин стажер очень интересовался у меня, знает ли уважаемый Сасаки русский. Я объяснил, что не знает. Тогда господин стажер отпечатал на принтере плакатик и отправился встречать японца в Шереметьево… Да покажи ты плакат!
Лас со вздохом развернул рулончик.
Очень крупным шрифтом были напечатаны иероглифы японского имени. Не поленился Лас, поставил японские драйвера.
А повыше – шрифтом чуть поменьше – было напечатано:
«Второй московский конгресс жертв насильственного заражения холерой».
Сохранить каменное лицо стоило мне огромных усилий.
– Зачем ты это написал? – спросил я.
– Я всегда так иностранцев встречаю, – обиженно сказал Лас. – И своих деловых партнеров, и родственников – у меня за рубежом родня есть… Если они по-русски ни слова – я крупно печатаю имя на их родном языке, а поменьше – что-нибудь смешное на русском. Например: «Конференция транссексуалов нетрадиционных ориентаций», «Европейский фестиваль глухонемых музыкантов и исполнителей», «Форум активистов всемирного движения за полное половое воздержание»… И стою с плакатиком вот так… поворачиваюсь во все стороны, чтобы все встречающие увидели…
– Это я уже понял, – сказал я. – Я другое хочу узнать – зачем ты все это пишешь?
– Когда человек из таможни выходит – уже всему залу интересно узнать, кто он такой, – невозмутимо пояснил Лас. – При его появлении все улыбаются, многие аплодируют, свистят, машут руками. Человек-то все равно не понимает, почему такая реакция! Он видит только то, что все ему радуются, замечает свое имя – и ко мне. А я плакат быстро свертываю, веду его в машину. Человек потом всем рассказывает – какие замечательные, дружелюбные люди в России! Его все встречали улыбками!
– Балда, – с чувством сказал я. – Это человек. А Сасаки – Иной. Высший Иной, между прочим! Он русского не знает, но смысл надписей воспринимает на понятийном уровне!
Лас вздохнул и потупился:
– Да понял уже… Ну, если виноват – гоните в шею!
– Господин Сасаки обиделся? – спросил я.
Семен пожал плечами.
– Когда я все объяснил, то господин Сасаки изволил долго смеяться, – сообщил Лас.
– Пожалуйста, – попросил я. – Не делай так больше.
– Вообще?
– Хотя бы с Иными!
– Конечно, не стану! – пообещал Лас. – Смысл шутки теряется.
Я развел руками. Посмотрел на Семена.
– Подожди меня в коридоре, – велел Семен. – Плакат оставь!
– Вообще-то я коллекцию… – начал было Лас, но плакат оставил и вышел.
Когда дверь закрылась, Семен усмехнулся, взял плакат и снова свернул. Сообщил:
– Пройдусь по отделам, повеселю народ… Ты как?
– Ничего. – Я откинулся в кресле. – Обживаюсь.
– Высший… – протянул Семен. – Ха… А говорили – выше головы не прыгнешь. Высший маг… Какую карьеру сделал, Городецкий!
– Семен… я-то тут ни при чем. Так получилось.
– Да знаю, знаю… – Семен встал, прошелся по кабинету. Маленький, конечно, кабинет, но все-таки… – Заместитель по кадрам… ха. Темные теперь станут мутить воду. С тобой и Светланой у нас четверо Высших. А у Дневного, без Саушкина, остался один Завулон…
– Пусть рекрутируют к себе кого-нибудь из провинции, – сказал я. – Я не против. А то дождемся нового визита Зеркала [Смотри: «Дневной Дозор», история вторая.].
– Мы теперь ученые, – кивнул Семен. – Мы на ошибках всегда учимся.
Он двинулся к двери, почесывая живот сквозь линялую футболку, – мудрый, добрый, усталый Светлый маг. Мы все становимся мудрыми и добрыми, когда устаем. У двери остановился, задумчиво посмотрел на меня:
– Жалко Саушкина. Хороший был парень, насколько это возможно… для Темного. Ты сам-то сильно переживаешь?
– У меня не было выбора, – сказал я. – И у него не было… и у меня.
Семен кивнул:
– И «Фуаран» жалко…
Костя сгорел в атмосфере через сутки после своего прыжка на орбиту. Все-таки это оказалась не слишком точная орбита.
И «дипломат» сгорел вместе с ним. Их держали в лучах локаторов до последней минуты. Инквизиция требовала организовать запуск шаттла, подобрать книгу, но для этого не хватило времени.
Что по мне – так и замечательно, что не хватило.
Возможно, он даже был жив, когда на высоте сотни километров его скафандр начал гореть под огненными поцелуями атмосферы. Все-таки он был вампир, и кислород для него не так важен, как для обычного Иного, – как и перегрев, и переохлаждение, и прочие прелести космоса, поджидающие космонавта в легком полетном скафандре. Я не знаю и не стану рыться в справочниках. Хотя бы потому, что никому не дано узнать, что страшнее – смерть от удушья или смерть в огне. Ведь никто не умирает дважды – даже вампиры.
«Смотри, я страшный бессмертный вампир! Я умею превращаться в волков и летучих мышей! Я летаю!»
Семен вышел, не сказав больше ни слова, а я долго сидел и смотрел в окно – на чистое безоблачное небо.
Небо не для нас.
Нам не дано летать.
И все, что мы можем, – это постараться не падать.
Июль 2002 – июль 2003 гг.
В тексте использованы фрагменты из песен групп: «Зимовье зверей», «Беломорс», «Белая гвардия», «Пикник», Александра Ульянова (Ласа), Зои Ященко и Кирилла Комарова.
Шилова Юлия
Корнев Павел
Акунин Борис
Андреев Николай
Орлов Алекс
Ибсен Генрик