это, впрочем, a propos.) He так уж сложно разобраться и с отсылками к
творчеству Энн (или Инее) Маккефри - самой леди Кил-лашандрой, Перном,
птерогекконами и прочим - тем более что не кто иной, как Михаил Ахманов, с
блеском перетолмачил на язык родных осин изрядную часть творчества сей славной
дамы, удостоенной приверженцами и почитателями титула "великой повелительницы
драконов". Однако приходилось решать задачки и посложнее: не враз ведь
вспомнишь, что планета Мерфи мимоходом упоминается в романе Джеймса Блиша
"Города в полете", а крис-таллошелк, например, был введен в обиход НФ Бертрамом
Чандлером...
постмодернистский антураж являет собой лишь случайные милые сердцу образы,
хаотически вспыхивающие в клубах воспетого Блоком цветного.тумана. Ведь
постмодернизм в качестве непременного условия предполагает переосмысление,
извращение, сочетание несочетаемого - центон, катахрезу, оксюморон. Здесь же
ничего этого нет в помине - Барсум хотя и не берроузовский Марс, но вполне
обыденная планета, а кристаллошелк - он и на Барсуме кристаллошелк... Все имена
и названия никоим образом не связаны с обозначаемыми при их помощи сущностями;
они произвольны и неочевидны. А значит, все эти псевдопостмодернистские фокусы
- мираж. Вот оно, слово! - в дальнейшем обращаться к нему нам предстоит еще
множество раз. Пожалуй, в одном-единственном отношении героев нынешнего нашего
разговора можно причислить к постмодернистам - глубоко оксюморонен сам жанр,
который (по аналогии с "космической оперой") я определил бы как
"философско-романтическую космическую оперетту".
миража - недаром же французское mirage, происходящее от глагола mirer
(рассматривать, отражать), восходит к латинскому слову miror (удивляюсь, с
удивлением осматриваю, любуюсь, восхищаюсь). Сотворенные писательским
воображением миры - неважно, фантастические или те, что сами авторы, критики и
читатели искренне почитают реалистическими, - всегда являют собой "мнимое
изображение, смещенное относительно самого предмета", а именно таково научное
определение миража. Вопрос лишь в степени смещения. Как не вспомнить тут
отточенную формулировку Михаила Анчарова: "Факт литературы отличается от факта
жизни на величину души автора". Умри, Денис!.. Анализ этой величины - самый
лакомый кусок для любого мало-мальски уважающего себя критика. И тем не менее
все это - лишь фон, основа, канва, на которой создается настоящая фата-моргана
- многослойное мозаическое панно из множества иных миражей.
откровенностью заявлена в авторской предпосылке к роману. Но в том-то и беда,
что подобные заявления нередко делаются исключительно для отвода глаз и сами
являются элементом общей структуры фата-морганы, а посему, чтобы разобраться в
том, как же обстоит дело, требуется некоторое время. В "Поисках Рая" авторы не
пытались обвести наивных читателей вокруг пальца. Ими действительно двигали
искренняя любовь к НФ и душевная погруженность в ее миры. Впрочем, не только
фантастикой жив человек. Не знаю, как вы, а я, прочитав в главе четвертой, что
у монахини-пилота были "видны из-под рясы башмаки до колен", незамедлительно
вспомнил "белые тапочки со шпорами" из "Кондуита и Швамбрании" Льва Кассиля. А
чего стоит классическая песенная сентенция пылкого спейстрейдера: "Мои года -
мое богатство, и пересчитывать их дозволено не всякому"...
прагматическое. И то сказать, к чему созидать собственное мироздание, испещряя
страницы сотворенными из ничего окка-мовскими "лишними сущностями", если вокруг
в изобилии вполне пригодного строительного материала? Так рачительные египтяне
возводили некогда новые пирамиды, по камешку растаскивая для этой возвышенной
цели старые. В отличие от зодчества литература позволяет делать то же самое без
намека на вандализм. Ну а ежели никому ущерба нет, кто от такого профиту
откажется!
половине названия романа. Кто только не отправлялся разыскивать потерянный
прародителями нашими эдемский (отсылки к Лему прошу не усматривать) вертоград!
И не только поэты и прочие прозаики - Поль Гоген или молодой Тур Хейердал,
например, отправились за этим в Полинезию, Брайам Янг повел своих сподвижников
и последователей в Солт-Лейк-Сити... Подобно пресловутой коробушке, история
полным-полна взыскующими рая. Так почему бы и капитану Френчу не примкнуть к их
числу?
Соленого озера - нигде не сыскалось неотравленных кущ. Да и не могло сыскаться.
И не потому только, что сказано в Писании:
по природе своей всякий рай равно недосягаем и неосознаваем. Недосягаем - ибо
он лишь вечный зов и вызов, побуждающий идти, добиваться и строить;
неосознаваем - ибо лишь изгнанный из Элизиума постигает, что был в раю. Тут не
спасает даже соображение об извечной субъективности - ведь соседский рай легко
может обернуться для вас если не адом, то, уж во всяком случае, чистилищем.
Однако не существуй извечного этого миража - и к чему стремились бы мы тогда?
Помните, в "Алых парусах" Грина - "вино, которое выпьет Грей, когда будет в
раю"? Но в том-то и фокус, что сама свадьба - этот вечный апофеоз
романтического повествования - воистину способна претворять в вино даже воду,
что и произошло некогда в Кане Галилейской. Свадьбы же вином, увы, не сделаешь
- ведь только "пьяное чудовище" способно всерьез полагать, будто in vino
veritas. Похмелье же в обоих случаях одинаково горько. Достигнутый рай -
мгновенный самообман души, неизбежно чреватый жестокой расплатой. Потерянный
рай - не утраченный эдемский вертоград, но утраченная Ева.
они поставить перед героем задачу разрешимую? Таковая может - да и то не всегда
- иметь ценность лишь для нас, не только смертных, но и краткоживущих; тогда
как для практически бессмертного капитана Френча даже потенциальная
достижимость цели полностью обесценивает и обессмысливает ее. Правда,
представить себе психологию бессмертного (если оставить за скобками свифтовских
струльдбругов) не удалось еще никому - тут спасовали даже титаны. Любые
литературные дети Мафусаила слеплены по-нашему образу и подобию. Да и как могло
быть иначе - ведь никто из homo scribendi peritus не может взять какого бы то
ни было материала ниоткуда, за исключением собственной души. И посему капитан
Френч без малейших колебаний может быть отнесен к тем, о ком писал в свое время
Валерий Брюсов:
страстное прекрасно В тебе, мгновенный человек!
как нередко трактуем мы это понятие, но всеобъемлющей и всепоглощающей grand
passion, которая, разумеется, также должна быть отнесена к разряду вековечных
миражей, однако вместе с тем являет собою - единственную, может быть, -
подлинную реальность человеческого существования. Согласно словарному
определению, "жизнь - одна из форм существования материи, закономерно
возникающая при определенных условиях". Ну как тут не вспомнить классическую
формулировку из "Возвращения" братьев Стругацких: "Любовь - специфическое
свойство высокоорганизованной материи"? Любовь - единственно достойная цель
человеческого существования, его наполнение и смысл. Если Бог есть любовь, как
утверждает Священное Писание, то и обратное утверждение должно быть не менее
справедливо: подобно Богу, любовь, которая сама всегда суть творчество, лежит в
основе и всякого творческого процесса. Чем же писать, как не любовью? О чем же
писать, если не о любви?
Просвещения. И потому, некритично апеллируя к чистому разуму, ее демиурги от
пера способны были сотворять лишь бесполое ангельское племя, способное - как по
другому, правда, поводу, но удивительно емко заметил Розанов - не к постижению,
но лишь к служению. Даже самые симпатичные из ее героев были способны лишь к
декларируемой grand passion. Говорю об этом с печалью, но без укора - таковы уж
законы жанра, заранее оговоренные правила игры. Их можно принимать или нет, но
пенять, что в шахматах в поддавки не играют, - занятие a priori
бесперспективное и неблагодарное. Мне, например, это обстоятельство ничуть не
мешает оставаться преданным поборником НФ.
определение science fiction love story к нему вполне приложимо. Однако Ахманов
с Гилмором - прехитрые мичуринцы - умудрились весьма ловко и, на мой взгляд,
успешно привить ко древу ужe помянутой мною философско-романтической
космической оперетты еще и дамский роман. Причем дамский роман, написанный
двумя пятидесятилетними мужчинами - сыщите-ка комбинацию оксюмороннее и
постмодерновее! Налицо все признаки сего жанра, столь почитаемого большей
частью лучшей половины человечества: и спасенная узница, и прекрасный принц,
который одновременно и "муж, в сраженьях поседелый", и "на брачном ложе он
неутомим", и роковые обстоятельства... На поверку, впрочем, все оказывается не
так просто.
капитана Френча) введена в ткань повествования не зря. И не с тою лишь сугубо
служебной целью, чтобы продемонстрировать утонченность и изысканность
спейстрейдеровых вкусов по части прекрасного пола. Нет - за нею прочитывается
большее: человек, страстно влюбленный не только и даже не столько в леди
Киллашандру, сколько в саму любовь. Наверное, сегодня и не может быть иначе. В
силу многих причин, рассуждать о которых можно пространно и долго, но это, увы,
как было сказано в классике, "совсем другая история", в наш fin de siecle вера
выродилась в суеверие, а любовь - в технологию секса. И потому полноценный
любовный роман для фантастики, очевидно, станет шагом следующим. Бог весть, кто
его сделает - Ахманов ли с Гилмором в новой своей книге или кто-нибудь из их
собратьев по жанру в новом уже поколении. Куда важнее другое: литературный
эксперимент удался, и легкий привкус пряного пигма-лионства отнюдь не портит
яства, ибо за ним не столько рьяное радение профессора Хиггинса, сколько символ
отношения ко всякой женщине как произведению искусства. Не уходящий в туманное
прошлое шлейф дам вынудил авторов наделить героя мафусаиловым веком (Дон Жуану
на это хватило срока куда как меньшего), а наоборот - его практическое
бессмертие позволяет увидеть, что все его жены суть лишь различные ипостаси
Прекрасной Дамы. Он ведь романтик, наш славный Кэп Френчи, романтик, сколько бы
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Лондон Джек
Шилова Юлия