испытывать свое мужество раньше, чем это действительно понадобится. - Я
могу это сделать, - сказал он, и тут учуял женский запах Чесны. Ее
красивое лицо было так близко. Лучи прожекторов танцевали над Берлином
словно балет призраков. Под минутным влиянием Майкл прижал Чесну к себе и
поцеловал ее в губы.
за ними наблюдали. Она обвила его руками, ощущая движения мускулатуры его
плеч под смокингом, и потом почувствовала, как его рука ласкала ее спину в
том месте, где были ямочки. Майкл ощущал вкус ее губ, сладкий, как мед,
наверное с капелькой перца. Теплые губы, становившиеся еще теплее. Она
положила ладонь ему на грудь, ладонь сделала легкое усилие, чтобы
оттолкнуть его, но его рука за ее спиной не согласилась. Потерпев
поражение, ладонь соскользнула. Майкл сделал поцелуй более страстным и
обнаружил, что Чесна принимает то, что он предлагал.
козлу.
поспешил назад. Козел и нимфочка ушли, девица все еще хихикала. Майкл
прервал поцелуй, и Чесна раскрыла рот, чтобы отдышаться. Губы у нее
дрожали. - Сейчас начнется что? - спросил он ее.
зале. - Она и в самом деле, как это ни было смешно, чувствовала
головокружение. Высота, подумала она, здесь совершенно ни при чем. Губы у
нее будто горели. - Нам лучше поспешить, если мы хотим занять места
получше. - Она взяла его под руку, и он ушел вместе с ней с балкона.
присутствовавшими на обеде. Майкл догадался, что Бримстонский клуб был
одним из тех мистических союзов, которыми нацисты гордились в своей стране
всеобщего порядка, корпораций и тайных обществ. В любом случае, ему не
помешает присутствие на таком собрании. Он обратил внимание, что Чесна
очень крепко держалась за его руку, хотя выражение ее лица оставалось
приветливым. Актриса в своем амплуа.
полсотни членов Бримстонского клуба уже заняли места. Красный бархатный
занавес скрывал сцену, с потолочных балок свисали разноцветные лампы.
Нацистские офицеры пришли разодетые в парадную форму, почти все остальные
тоже были одеты официально. Чем бы ни был Бримстонский клуб, размышлял
Майкл, проходя с Чесной вдоль прохода, предназначен он был для
мелкопоместного дворянства Рейха.
своего места и помахал им. Бутц, который мог бы занять собой два стула,
отсутствовал, а Блок сидел вместе с группой приглашенных к нему на обед
гостей. - Продвигайтесь, - сказал он им, и они послушно сделали это. -
Пожалуйста, садитесь рядом со мной. - Он показал на стул рядом с собой.
Чесна села, а Майкл уселся на сиденье возле прохода. Блок положил свою
ладонь на ладонь Чесны и широко оскалился. - Какая чудесная ночь! Весенняя
пора! Так и чувствуется в воздухе, не правда ли?
но голос напряженным.
знаете, что все членские взносы идут в фонд войны.
Сэндлер, увидел Майкл, восседал в переднем ряду, с каждой стороны по
женщине, оживленно беседуя. Сказки про Африку, подумал Майкл.
семьдесят-восемьдесят. Свет убавили, двери прикрыли, чтобы не пропускать
не приглашенных. На публику надвинулась тишина. Какого дьявола все это
затеяно? - подумал Майкл. Чесна все еще сжимала его ладонь, ее ногти почти
врезались в его кожу.
хлопки. Он поблагодарил членов за присутствие на ежемесячном собрании и за
щедрые вклады. Затем продолжил про наступательный дух Рейха и про то, как
храбрая молодежь Германии раздавит русских и они убегут назад в свои норы.
Аплодисменты стали еще реже, но некоторые офицеры были просто в восторге
от таких радужных перспектив. Человек - устроитель церемонии, решил Майкл,
- продолжал, ничуть не стесняясь, насчет блестящего будущего Тысячелетнего
Рейха и о том, что Германия будет еще иметь три столицы: Берлин, Москву и
Лондон. Сегодняшняя кровь, крикнул он громким голосом, будет украшать
завтрашнюю победу, поэтому мы будем воевать дальше. И дальше! И дальше!
устроитель церемонии поспешил убраться.
бульдожьей челюсти, державший в коротеньких толстеньких ручках потрепанную
"Лондон Таймс". Смех усиливался. Группа ударных и духовых инструментов,
спрятанная за сценой, вымучивала комическую мелодию. Уинстон Черчилль
сидел, куря и читая, скрестив белые ноги, а его "достоинства" свешивались
вниз. В то время как публика хохотала и аплодировала, на сцену победоносно
выступила девица, одетая только в высокие черные кожаные сапоги, и с
плеткой о девяти хвостах в руке. На ее верхней губе был углем пририсован
черный квадратик: гитлеровские усики. Майкл в смятение узнал в девице
Шарлотту, собирательницу автографов. Она не испытывала ни малейшего
стеснения, груди у нее тряслись, когда она подходила к Черчиллю, и тот
неожиданно поднял глаза и испустил резкий пронзительный визг. Визг
заставил всех захохотать еще громче. Черчилль упал на колени, подставив
свой голый и вислый зад публике, и поднял руки, сдаваясь на милость
победителя.
тебе милость! - Она размахнулась плеткой и хлестнула Черчилля по плечам,
оставляя красные рубцы на белой коже. Человек завыл от боли и униженно сел
у ее ног. Она принялась хлестать его по спине и по заду, осыпая его
бранью, как распоследний матрос, в то время как музыканты весело пиликали
на своих инструментах, а публика корчилась от смеха. Правда и вымысел
перемешались; Майкл понимал, что человек, конечно, не был
премьер-министром Англии, а всего лишь актером, изображавшим его
покорность, но плетка о девяти хвостах выдумкой не была, как не была
выдумкой и ярость девицы. - Это за Гамбург, - кричала она. - И Дортмунд! И
Мариенбург! И Берлин! И... - Она продолжала, перечисляя города, на которые
попадали бомбы союзников, а когда из-под плети полетели брызги крови,
публика взорвалась буйным восторгом. Блок вскочил на ноги, хлопая в ладони
над головой. Другие тоже встали, радостно крича, в то время как девица
продолжала размахивать плетью, а фальшивый Черчилль вздрагивал у ее ног.
По спине этого человека текла кровь, но он не делал попыток встать или
уклониться от плетки. - Бонн! - свирепела девица, ударяя плетью. -
Швейнфурт! - На плечах и между грудями девицы сверкал пот, тело ее
сотрясалось от напряжения, от пота угольные усы смазались. Плеть
продолжала взлетать, и теперь спина и зад человека покрылись крест-накрест
красными полосами. Наконец человек задрожал и упал, всхлипывая, а
девица-Гитлер в последний раз опустила плеть на его спину и в знак триумфа
поставила ногу в сапоге ему на шею. Она отдала публике нацистский салют и
получила щедрое одобрение и аплодисменты. Занавес сомкнулся.
испарины выступил у него на лбу, и он промокнул ее белым носовым платком.
- Видите, какие представления даются на ваши деньги, барон?
что ему когда-либо приходилось делать. - И в самом деле вижу.
сцене блестящие обломки. Майкл понял, что они устилали пол битым стеклом.
Они завершили свою работу, укатили тачку, а потом солдат вытолкнул на
сцену худую девушку с длинными каштановыми волосами. На ней было грязное
заплатанное платье, сшитое из мешков из-под картофеля, и ее босые ноги
скрипели по осколкам стекла. Девушка стояла на них, опустив голову, и
волосы ее затеняли лицо. К платью из мешковины была приколота желтая
звезда Давида. Слева от сцены появился скрипач в белом смокинге, разместил
инструмент между плечом и подбородком и стал играть зажигательную мелодию.
танцевать по стеклу, словно механическая игрушка.
Браво! - кричал сидевший перед Майклом офицер. Будь у Майкла сейчас с
собой пистолет, он бы вышиб этому подонку мозги. Такое варварство
превосходило все, что ему приходилось когда-либо познать в лесах России;
здесь и в самом деле было сборище зверей. Он едва сдерживался, чтобы не
вскочить на ноги и не крикнуть девушке, чтобы она прекратила танцевать. Но
Чесна почувствовала, как он напрягся, и посмотрела на него. Она увидела по
его глазам внезапную перемену настроения и еще что-то такое, что испугало
ее до ужаса. - Ничего не делайте! - прошептала она.
позвоночнике стала пробиваться волчья шерсть. Затем шерсть стала
расползаться по коже.
будто выключенная лампочка. На сцене скрипач заиграл живее, и худой
девушке пришлось заплясать быстрее, оставляя на полу кровавые следы.
Выносить такое было почти свыше сил Майкла; эти зверства развязывали у
него звериные инстинкты, и от этого у него начинало колоть кожу. Он
чувствовал, как на руках у него пробивалась шерсть, затем на лопатках и на
бедрах. Это был позыв к превращению, допустить которое в этом зрительном
зале было бы катастрофой. Он закрыл глаза и стал вспоминать зеленеющий
лес, белый дворец, волчьи песни: все это было так человечно и так далеко
Круз Андрей
Шилова Юлия
Ларссон Стиг
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Пехов Алексей