Чтение 71–й страницы книги ~Гиперион~

"Невинна только потому, что ребенок?"

"Да".

"И ты уверен, что не существует ситуации, когда кровь невинного
должна быть пролита во имя великого дела?"

"Нет, - подумал Сол, - не существует".

"Но невинные, я полагаю, это не только дети?"

Сол помедлил, чувствуя ловушку и пытаясь определить, куда клонит его
подсознательный собеседник. Ему это не удалось.

"Да, - подумал он, - невинные - это не только дети".

"Значит, и взрослые? Такие, как Рахиль? Как твоя дочь, когда ей было
двадцать четыре года? Невинного нельзя принести в жертву, невзирая на его
возраст?"

"Да, это так".

"Тогда, быть может, это часть урока, который надо было преподать
Аврааму прежде, чем он станет отцом благословеннейшего из народов Земли?"

"Какой урок? - подумал Сол. - Что за урок?" - Но голос его
собеседника утих, и он услышал крики ночных птиц за окном и тихое дыхание
жены, спавшей с ним рядом.

В пять лет Рахиль еще могла читать. Сол никак не мог вспомнить, в
каком возрасте она научилась этому, - ему казалось, что она умела читать
всегда.

- В четыре стандартных, - сказала Сара. - Я помню, это было в начале
лета... через три месяца после ее дня рождения. Мы устроили пикник в
полоза колледжем. Рахиль листала свою книжку про Винни-Пуха и вдруг
сказала: "Я слышу в голове голос".

Тогда вспомнил и Сол. Он вспомнил и ту радость, которая охватила их с
женой оттого, что их малышка такая способная. Он вспомнил, потому что
сейчас все повторялось в обратном порядке.

- Папа, - сказала Рахиль, лежавшая на полу в его кабинете и
сосредоточенно раскрашивавшая картинку, - сколько времени прошло после
маминого дня рождения?

- Это было в понедельник, - ответил Сол, не отрываясь от книги. День
рождения Сары еще не наступил, но для Рахили он был совсем недавно.

- Я знаю. Но сколько времени прошло с тех пор?

- Сегодня четверг, - сказал Сол, продолжая читать длинный
талмудический трактат о повиновении.

- Я знаю, что четверг. Но сколько дней?

Сол отложил книгу в сторону.

- Ты можешь мне назвать все дни недели? - Мир Барнарда пользовался
старым календарем.

- Конечно, - ответила Рахиль. - Суббота, воскресенье, понедельник,
вторник, среда, четверг, пятница, суббота...

- Ты уже называла субботу.

- Да. Но сколько дней прошло с тех пор?

- Можешь ты посчитать от понедельника до четверга?

Рахиль нахмурилась, зашевелила губами. Сразу у нее не получилось, она
стала загибать пальцы.

- Четыре дня? - спросила она.

- Умница, - похвалил Сол. - А можешь ты сказать мне, сколько будет
десять минус четыре, детка?

- Что такое минус?

Усилием воли Сол заставил себя снова уткнуться в трактат.

- Ничего, - ответил он. - Это такая штука, про которую тебе расскажут
в школе.

- Мы поедем домой завтра?

- Да.

Как-то утром, когда Рахиль ушла играть с Джуди (она стала слишком
маленькой, чтобы ходить в школу), Сара сказала:

- Сол, нам надо отвезти ее на Гиперион.

- Что? - Сол изумленно уставился на нее.

- Ты слышал, что. Мы не можем ждать. Скоро она разучится ходить...
говорить. Кроме того, мы не становимся моложе. - Сара невесело
рассмеялась. - Звучит странно. Да? Но мы действительно не молодеем. Через
год-два поульсенизация перестанет действовать.

- Сара, разве ты забыла? Все врачи говорят, что Рахиль не перенесет
криогенную фугу. А без этого нечего думать о сверхсветовом полете. Эффект
Хоукинга может лишить ее рассудка... или хуже.

- Это пустяки, - сказала Сара. - Рахили нужно возвратиться на
Гиперион.

- Ну подумай, что ты говоришь? - Сол уже начинал сердиться.

Тогда Сара сжала его руку.

- Ты что, один видел тот сон?

- Сон? - Он еле выговорил это слово.

Она вздохнула и села у белого кухонного стола. Утреннее солнце
заглянуло в окно, осветив, словно желтым прожектором, цветы на
подоконнике.

- Темное помещение, - сказала она. - Красные огни наверху. И этот
голос. Он велит нам... велит нам взять... отправиться на Гиперион.
Совершить... жертвоприношение.

Во рту у Сола пересохло, сердце бешено заколотилось.

- К кому... к кому он обращался в этом сне?

Сара странно на него посмотрела.

- К нам обоим. Если бы тебя не было там... в этом сне, вместе со
мной... как бы я переносила его все эти годы?

Сол рухнул в кресло и удивленно уставился на лежавшую на столе руку.
Суставы, разбухшие от артрита, набрякшие жилы, пятна... Это, конечно же,
его рука. Он, словно со стороны, услышал собственный голос:

- Ты ни разу не упомянула об этом. Ни единого словечка...

На этот раз Сара рассмеялась без горечи.

- А зачем? Каждый раз мы оба сразу же просыпались. И ты был весь в
испарине. Я же догадалась, что это был не просто сон. Надо ехать, отец. На
Гиперион.

Сол пошевелил рукой. Она по-прежнему казалась ему инородным телом.

- Почему? Ну, Бога ради, почему, Сара? Мы ведь не можем... принести
Рахиль...

- Конечно нет, отец. Разве ты не думал обо всем этом? Мы должны
поехать на Гиперион... туда, куда нас призывает наш сон... и принести в
жертву себя вместо нее.

- Себя, - повторил Сол. Ему показалось, что у него начинается
сердечный приступ. Грудь так сильно болела, что он не мог вздохнуть. Он
сидел молча целую минуту, уверенный, что, если попытается произнести хоть
слово, тут же разрыдается. Собравшись с силами, он сказал наконец:

- А ты давно уже... придумала все это, мать?

- Давно ли я знаю, что мы должны делать? Год. Немногим больше года.
Сразу же после того, как ей исполнилось пять лет.

- Целый год! Но почему ты ничего мне не сказала?

- Я ждала. Ждала, что ты поймешь. Что тоже будешь знать.

Сол покачал головой. Комната куда-то уплывала и качалась.

- Нет. То есть пока еще мне кажется, что нет... Мне нужно подумать,
мать.

Сол увидел, как незнакомая рука с набрякшими жилами похлопала по
знакомой руке Сары.

Она кивнула ему.

Сол провел три дня и три ночи в каменной пустыне, питаясь только
черствым хлебом, который запивал водой из конденсаторного термоса.

Десятки тысяч раз за прошедшие двадцать лет он мечтал о том, чтобы
болезнь Рахили перешла к нему: ведь если кто-то должен страдать, то,
конечно, отец, а не ребенок. Вероятно, все родители на его месте думали бы
так же - они так и делают каждый раз, когда их ребенок тяжело заболеет или
угодит в аварию. Но здесь все сложней.

На третий день в этом пекле, когда он дремал в тени большой каменной
плиты, Сол узнал: да, действительно сложней.

"Мог бы Авраам дать такой ответ Богу? Что он сам будет жертвой, а не
Исаак?"

"Авраам мог так ответить. А ты не можешь".

"Почему?"

И словно в ответ Сол, как в бреду, увидел обнаженных людей, шагающих
к печам сквозь строй мужчин, вооруженных автоматами, и матерей, прячущих
своих детей под грудами одежды. Он увидел мужчин и женщин с кожей,
свисавшей обугленными лохмотьями, которые выкапывали перепуганных детей из
пепла еще совсем недавно существовавшего города. Сол знал, что все это не
сон, а реальные картины Первого и Второго Холокоста, и, понимая это, еще
до того, как в его мозгу прозвучал тот голос, он уже знал, каким будет
ответ. Каким он должен быть.

"Родители уже предлагали себя. Эта жертва уже принята. Все это в
прошлом".

"Но что же тогда? Что?"

Ответом было молчание. Сол, стоявший на самом солнцепеке, с трудом
держался на ногах. Черная птица кружила у него над головой, а может, то
была просто галлюцинация. Сол погрозил кулаком свинцово-серому небу.