образованием, но зато был обязан некоторыми чувствительными навыками. Почему
же он снял шапку перед этим черным домом? Да потому что вспомнил зеленщика
Греффа, у которого были курчавые волосы и орлиный нос, который сам себя
взвесил и одновременно повесился, который и в повешенном виде сохранял те же
курчавые волосы и тот же орлиный нос, только карие глаза, обычно мирно
сидящие в глазных впадинах, выкатились от чрезмерного напряжения. Почему же
тогда Оскар снова надел матросскую шапку с летящими ленточками и уже с
покрытой головой зашагал дальше? Потому что у него была назначена встреча на
товарной станции Лангфур. А прибыл ли он вовремя на условленное место? Да,
прибыл.
железнодорожную насыпь неподалеку от подземного перехода Брунсхефервег. И не
сказать чтобы я задержался перед находящимся поблизости кабинетом доктора
Холлаца. Правда, мысленно я попрощался с сестрой Ингой, послал приветы
квартире пекаря, что на Кляйнхаммервег, но все это совершил на ходу, и лишь
портал церкви Сердца Христова заставил меня сделать ту остановку, из-за
которой я чуть не опоздал к поезду. Двери церкви были заперты. Однако же я
очень отчетливо представил себе голого розового младенца Иисуса на левом
колене у Девы Марии. И вновь она явилась мне, моя бедная матушка Она
преклоняла колена, она пересыпала в ухо его преподобию Винке все грехи,
которые совершила хозяйка лав ки колониальных товаров, как имела обыкновение
пересыпать сахар в голубые фунтовые и полуфунтовые кулечки. Оскар же
преклонял колена перед алтарем в левом приделе, хотел научить младенца
Иисуса барабанить, а этот сорванец не пожелал явить мне чудо. Оскар поклялся
тогда и вторично поклялся теперь пе ред закрытым порталом: я еще выучу его
барабанить. Если не сегодня, то, уж верно, завтра!
завтра на послезавтра, повернулся к порталу спиной, убежденный, что Иисус
никуда от меня не денется, вскарабкался на железнодорожную насыпь возле
подземного перехода, потерял при этом малость Гете и Распутина, однако
большую часть своих учебных пособий сумел поднять наверх, между рельсами
споткнулся еще раз о шпалы и щебенку и чуть не сбил с ног поджидавшего меня
Бебру -- до того было темно.
клоун. Потом, взаимно призвав друг друга к осторожности, мы начали ощупью
пробираться через рельсы, стрелки, заплутались между перегоняемыми товарными
вагонами и наконец отыскали поезд с отпускниками, где для фронтового театра
Бебры было выделено специальное купе.
ехать поездом. Когда Бебра затолкал меня в купе, Рагуна подняла глаза от
какого-то шитья, улыбнулась и с ^улыбкой поцеловала меня в щеку. Не
переставая улыбаться и в то же время не отрывая пальцев от шитья, она
представила мне остальных членов фронтового ансамбля: акробатов Феликса и
Китти. Кипи, медовокудрая, с чуть сероватой кожей, была довольно мила, а
размером примерно с синьору. Легкие признаки саксонского диалекта усиливали
ее привлекательность. Акробат Феликс был из всей труппы самый высокий. В нем
насчитывалось добрых сто тридцать восемь сантиметров. Несчастный очень стра
дал из-за своего непомерного роста. Появление моих девяносто четырех
сантиметров еще пуще усугубило его комплексы.
племенного скакуна, почему Рагуна и называла его в шутку "Cavallo" либо
"Феликс-Сауа11о>>. Подобно капитану Бебре акробат носил серую полевую форму,
только по знакам различия он был обер-ефрейтор. Обе дамы -- что их отнюдь не
красило -- тоже облачались в серое походное сукно, из которого были сшиты их
дорожные костюмы. Да и шитье под пальчиками Розвиты тоже оказалось на
поверку сукном серого, полевого цвета; позднее оно стало моей военной
формой, на которую скинулись для меня Феликс и Бебра. Розвита и Китти по
очереди ее шили, отрезая за ненужностью все больше и больше серого, покуда
китель, брюки и кепи не пришлись мне впору. Зато обувь по ноге Оскара не
удалось отыскать ни в одной из каптерок вермахта. Так я и остался при
гражданских ботинках на шнуровке, а короткие солдатские сапоги выкинул из
головы.
сложном деле недюжинный талант. Уже хотя бы из чистой вежливости я не мог
возражать: великая сомнамбула выдала меня за своего брата, за старшего к
слову сказать. Оскарнелло Рагу на, родился двадцать первого октября одна
тысяча девятьсот двенадцатого года в Неаполе. До сего дня мне приходилось
существовать под разными именами, Оскарнелло Рагуна было одним из них, и,
видит Бог, звучало отнюдь не хуже прочих.
Штеттин, Берлин, Ганновер, Кельн -- в Метц. От Берлина я практически ничего
не увидел. Мы там провели пять часов. И конечно же, как раз в это время
объявили воздушную тревогу. Нам пришлось спрятаться в погребке Томаса.
Отпускники набились под его своды, будто сардинки. Когда кто- то из полевой
жандармерии попытался провести нас вперед, раздались приветственные
возгласы. Некоторые солдаты, возвращавшиеся с Восточного фронта, знали Бебру
и его труппу по прежним гастролям на передовой, люди зааплодировали,
засвистели, Рагуна принялась посылать в толпу воздушные поцелуи. Нас
уговорили выступить. За несколько минут в углу бывшей пивнушки соорудили
некое подобие сцены. Бебра вообще не умел отказывать, тем более что один
майор из противовоздушной обороны сердечно и с подчеркнутой выправкой
попросил его чем-нибудь порадовать людей.
хотя я не то чтобы был совсем уж неподготовлен -- пока мы ехали, Бебра
многократно отрабатывал со мной мой номер, -- меня все-таки охватил мандраж,
так что Рагуна улучила возможность погладить мои руки. Едва следом за нами
приволокли наш артистический реквизит -- солдаты прямо из кожи лезли от
усердия, -- Феликс и Китти начали свой акробатический номер. Оба работали
программу человек-каучук, сплетались в узел, сами себя сквозь него
продевали, сами себя расплетали, вокруг себя обматывались, от себя вычитали,
к себе прибавляли, выменивали то на это, вы зывая у теснящихся и глазеющих
солдат сильные боли в суставах и мышцах, продолжавшиеся потом несколько
дней. Покуда Феликс и Китти сплетались и расплетались, Бебра выступал как
музыкальный клоун. На по-разному налитых бутылках, от полной до совсем
пустой, он играл самые популярные шлягеры тех воен ных лет, играл "Эрику" и
"Мамаша, купи мне лошадку", заставлял горлышки бутылок звенеть и вспыхивать
"Звездами Родины", но когда все это не произвело должного эффекта, обратился
к своему испытанному, к своему коронному номеру, и между бутылок начал
свирепствовать "Джимми-тигр". "Тигр" понравился не только отпускникам, тигр
проник даже в избалованное ухо Оскара, и, когда Бебра после нескольких
неуклюжих, но гарантирующих успех фокусов объявил Роз-виту Рагуну, великую
сомнамбулу, и ее брата Оскар-нелло Рагуна, убивающего стекло барабанщика,
зрители оказались уже достаточно подогреты: Розвита и Оскарнелло были
обречены на успех. Легкой дробью я предварил наше выступление, я подчеркивал
кульминацию, усиливая дробь, а после завершения номера искусным барабанным
боем потребовал аплодисментов. Некоторых солдат и даже офицеров Рагуна
вызывала из толпы зрителей, просила старых, закаленных обер-ефрейторов или
дерзких от робости юнкеров сесть, заглядывала тому или другому в сердце -- а
уж это она умела -- и сообщала публике, кроме неизменно совпадающих данных
из солдатских книжек, кой- какие интимные подробности из жизни
обер-ефрейторов и юн керов. Делала она это вполне деликатно, при своих
разоблачениях проявляла остроумие, одному из разоблаченных подарила -- в
завершение, как полагали зрители, -- полную бутылку пива, затем попросила
одаренного поднять бутылку повыше, чтоб все могли ее видеть, и подала знак
мне, Оскарнелло: нарастающая барабанная дробь -- детская забава для моего
голоса, который решал задачи и потрудней, -- и пивная бутылка с грохотом
раскололась, в результате растерянное, забрызганное пивом лицо прошедшего
огонь и воду не то обер- ефрейтора, не то желторотого юнкера, после чего
восторг, продолжительные аплодисменты, к которым примешались звуки тяжелого
воздушного налета на столицу рейха.
забавляло людей, помогало им забыть и фронт, и отпуск, это вызывало смех,
нескончаемый смех, ибо когда у нас над головой разорвались бомбы, встряхнув
и завалив подвал со всем его содержимым, погасив и нормальное и аварийное
освещение, когда все валялось вперемешку, сквозь этот темный удушливый гроб
все еще просачивался смех.
откликнулся на зов, изображал в полной темноте клоуна, исторгал из
засыпанной массы взрывы хохота, а когда публика потребовала Рагуну и
Оскарнелло, пророкотал:
Да и малютка Оскарнелло должен малость вздремнуть во имя Великого немецкого
рейха и окончательной победы.
совсем не боялся, но лежал с Розви-той. Ее страх и моя храбрость свели
вместе наши руки. Я собирал повсюду признаки ее страха, она собирала
признаки моей храбрости. Под конец я и сам начал слегка бояться, она же
расхрабрилась. И когда я первый раз прогнал ее страх и вселил в нее
храбрость, моя мужская храбрость восстала вторично. В то время как моя
храбрость насчитывала прекрасные восемнадцать лет, она, уж и не знаю, на
каком году жизни пребывая, в какой раз лежа, отдалась своему
натренированному, вселяющему в меня бодрость страху. Ибо ее изготовленное с
минимальным расходом материала, но, однако же, вполне пропорциональное тело
точно так же, как и ее лицо, не являло ни малейших примет оставляющего
глубокие следы времени. Со страхом вне времени и храбростью вне времени
отдавалась мне некая Розвита. И никто никогда не узнает, сколько лет было
той лилипутке, которая благодаря моей храбрости утратила свой страх во время
большого налета на столицу рейха, когда нас засыпало в погребке Томаса, пока
люди из противовоздушной обороны не откопали нас, сколько, девятнадцать или
девяносто девять; Ос кару же тем легче хранить молчание, что он и сам не
Каменистый Артем
Орлов Алекс
Мичурин Артем
Акунин Борис
Браун Дэн
Лукьяненко Сергей