папиросу, вдохнул сухой запах табака с незабытым, вожделенным наслаждением.
папиросу... Тем более что здесь нет Веснина", - сказал себе Бессонов,
представляя, что это открытие приятно изумило бы члена Военного совета,
заядлого курильщика, который, наверно, снял бы очки и, подняв брови,
спросил: "Вы, Петр Александрович, разве курите?"
спросил майор Гладилин, хватая со стола коробок спичек, чтобы дать
прикурить; и Божичко, и операторы, и замолчавшие на миг связисты зорко
взглянули на него.
собой, раздраженный этими взглядами: вероятно, о его склонностях и
привычках, о его слабостях уже было известно и в штабе армии, и здесь, в
дивизии Деева: предупреждали друг друга, дабы не попасть впросак, не вызвать
лишнее замечание или выражение неудовольствия.
штабом фронта? - Бессонов подавил раздражение в голосе, зазвучавшем с
чрезмерной вежливостью, и, покряхтев, выпрямил под столом огрузшую ногу,
заговорил, обращаясь не к одному Гладилину: - Мне также крайне интересно,
почему до сих пор неизвестно, прибыл ли в район сосредоточения армейских
резервов член Военного совета. Где он? Запросите еще раз танковый и
механизированный корпуса. Пора ему быть. Почему так долго?
в штаб армии. Возможно, что Виталий Исаевич по дороге в танковый корпус
задержался где-нибудь в войсках первого эшелона.
фронтом! Я жду.
пальцами по столу. В этом положении неопределенного затишья ему необходима
была, как ток крови в жилах, прямая связь со штабом фронта, и вместе с тем,
наконец, ему нужно было знать, где находится член Военного совета Веснин, в
течение трех часов не сообщивший о себе; это беспокоящее его обстоятельство,
не высказанное им вслух, казалось сверх меры необъяснимым.
бесцветное лицо помято бессонницей, усталостью, движения бесшумны,
старательны - исполнительный человек, привыкший к работе с картой, к штабной
педантичной обязательности. Между вопросами, ответами и повторными вопросами
Гладилина пробивался в паузах голос радиста, вызывающего штаб фронта, а
Бессонову больше всего хотелось услышать доклад о прибытии Веснина в
танковый корпус или хотя бы в 305-ю и вытеснить из сознания беспокойство о
нем.
постоянного общения с начальством лишал его избыточной многоречивости,
внешней заметности; он, радист, словно растворился в углу блиндажа, был
незрим, отсутствовал, но жил однотонный голос:
раз-два-три.
бессильным потугам радиста, мял и поглаживал под столом ногу; изнуряющая
боль расползалась по голени к бедру.
друга... Немецкие и румынские рации влезают. Что-то очень разговорились. Вот
послушайте...
воздух блиндажа - радист перешел на прием, мягкой шерстистой змейкой
вплелась в электрический треск быстрая румынская речь и пропала, наплыла и
юркнула жесткая немецкая команда, произнесенная речитативом, точно диктовали
радиограмму, ее заглушило атмосферными разрядами, смыло писком торопящейся
морзянки - велись чужие переговоры, где-то в штабах и на командных пунктах
слишком много работало в этот час немецких и румынских радиостанций, чего не
бывало обычно перед серьезной подготовкой к наступлению, когда рации молчат
и в эфире кажущийся мир и спокойствие.
незнакомые шифры, тщетно разгадывая причину чужих радиопереговоров, Бессонов
думал:
заработали румынские рации?"
дивизионными операторами, затем громкий стук в дверь - эти звуки выхватили
Бессонова из состояния раздумья.
причине своего внушительного роста, полковник Деев, массивной фигурой занял
треть блиндажа; светло-рыжие брови его весело как-то круглились. В течение
многих часов общаясь с ним на НП, познакомясь вблизи и не забыв ту уколовшую
нежность к Дееву в минуту попытки его прорваться к окруженному Черепанову,
Бессонов спросил сухо, не показывая расположенность к этому самому молодому
в корпусе командиру дивизии:
полновесным баритоном, и нечто восхищенное, победное переливалось в голосе,
в рыжевато-золотистых глазах его. - Разрешите?.. Артиллеристы из двести
четвертого артполка, товарищ командующий, полтора часа назад вынесли, можно
сказать, из-под носа у немцев нашего раненого разведчика и добытого прошлой
ночью "языка". Пленного уже привели на энпэ. Это работа той моей разведки,
что не вернулась!.. - И Деев, совсем уж не сдержав удовлетворенности и
восхищения, просиял, заулыбался во весь белозубый рот. - Немец, правда,
здорово обморожен. Но языком шевелит и еще кое-что соображает. Оказали
медицинскую помощь, вызван переводчик. Не подвели мои хлопцы, не подвели!
Нет, на моих ребят можно положиться! Что прикажете, товарищ командующий?
обернулись к Дееву; от его баритона, от сильной фигуры исходила свежая,
искрящаяся волна прочной молодости; в докладе его и даже в вопросе "что
прикажете?" сквозило нескрываемое довольство и дивизионной разведкой, и тем,
что немец оказался живучим, и тем, что сам он, командир дивизии, не лыком
шит. И Бессонову вдруг вспомнилось, как Деев на разъезде перед разгрузкой в
первый раз представлял ему свою дивизию - было в нем нечто гусарское, эдакое
залихватское мальчишество, бесхитростно-хвастливая уверенность в людях,
которыми командовал он, удачливый, везучий, молодой полковник, из недавних
командиров батальона.
хвастовства честь мундира", - подумал он мельком и, почему-то легко простив
эту наивную, не лукавую слабость, уже никак не предполагавший вновь услышать
о той неудачной разведке, посланной в поиск прошлой ночью, спросил не без
удивления:
энпэ, можно сказать, из окружения. - Деев глядел поверх лампы на Бессонова
пронизанными светом, торжествующими глазами в соломенных, веселых, как
летние солнечные лучики, ресницах.
командующий...
"язык".
палочку, чувствуя колющие мурашки в голени. Несколько мгновений он послушал
позывные радиста: "Антенна!.. Антенна!" - и, накинув на плечи поданный
Божичко полушубок, захромал к двери, распахнутой полковником Деевым.
мехом, с меховыми отворотами шинель, на коленях перебинтованная кисть левой
руки; костяного оттенка, отечные одутловатые щеки с сизо-темными пятнами;
далеко посаженные от переносицы, гноящиеся в уголках глаза; сидел в позе
безразличия ко всему, на опущенной голове свалявшиеся волосы прикрывали
пятачок лысины. По команде переводчика встав при появлении в блиндаже
Бессонова, найдя на его петлицах знаки различия, немец чуть вскинул тяжелый
щетинистый подбородок, выжал из себя скомканные звуки, и Бессонову перевели:
госпиталь, или расстрел. После тех мучений, которые он перенес, ему ничего
не страшно.
него кончилась. Будет отправлен в госпиталь. Для военнопленных.
седьмого танкового корпуса, - доложил начальник разведки дивизии
подполковник Курышев.
вернувшейся из поиска, Курышев, всегда сдержанный, припустил огня в двух
керосиновых лампах, скрупулезно, как человек, знающий свою нелегкую,
нервную, многоопасную на войне службу, заглянул в развернутую на столике
тетрадку с пометками, по-видимому, начатого до прихода Бессонова допроса.