светом окна.
поглаживая обтянутый кожаной перчаткой протез, спросил с шутливой
фамильярностью:
Куняев.
Следовательно, я доволен. Зарплатой и своим начальством. И отделом кадров,
- сказал Константин то ли насмешливо, то ли серьезно - можно было понимать
как угодно.
Куняев, словно щекой почувствовав эту улыбку, тоже слегка раздвинул губы,
сказал:
любят. Это хорошо. Умная шутка украшает жизнь... создает бодрое рабочее
настроение. С шуткой, как говорится, работается веселее...
закурить, особенно оттого, что на шкафу висело: "Курить воспрещается",
оттого, что на столе Куняева не было пепельницы, оттого, что не мог
нащупать цель своего вызова.
не один и, казалось, не глазами, а щекой, плечами, всем телом своим ощущал
присутствие этого молодого человека, который стеснял его, сбивал с
обычного тона.
серого лица не свою, а точно отраженную, заемную улыбку, и сухо, как
всегда, заговорил Куняев. И подал через стол Константину анкету из папки.
- Уточнить кое-что хотел. Посмотри насчет наград. И насчет родственников.
Точно у тебя? Все в порядке? Добавлений не будет? Каждый год анкеты
уточняем. Никаких у тебя изменений? Если есть, впиши. Вон ручка.
следующей анкетой, прямые волосы спадали на выпуклый лоб.
невысказанное, и Константин вопросительно повел глазами по анкете.
сорок девятом году. Он быстро нашел графу "Когда и кем награжден" - все
ордена, медали были вписаны ("Все в порядке, но что же?"), и тотчас
отыскал вопрос о родственниках: "Есть ли репрессированные?" Здесь его
почерком было написано: "Отец жены, Вохминцев Николай Григорьевич,
арестован органами МГБ в 1949 году". "Так вот в чем дело!" Следствие
длилось девять месяцев, и тогда он не знал, что Николай Григорьевич будет
осужден на десять лет. Тогда еще не верилось! И он и Ася узнали об этом в
пятидесятом...
пойдет о сокрытии истины? Этот молодой человек уточнил? Зачем он здесь?
Так что же они будут говорить сейчас мне? Значит, за этим я и был вызван?
Но почему... именно сейчас, сегодня, а не год, не пять дней назад? Почему
сегодня?"
какой-нибудь значок вроде "отличный разведчик" или "отличный парень", -
сказал Константин, заставляя свои глаза блестеть невинно-весело в сторону
строго поднявшего лицо Куняева. - Что касается графы о родственниках, то
надо уточнить, если это требуется по форме. Отец моей жены, Вохминцев
Николай Григорьевич, после девятимесячного следствия осужден особым
совещанием на десять лет по статье пятьдесят восемь. Это я узнал в
пятидесятом году. Впрочем, это неважно. Про анкеты вспоминаешь в
исключительных случаях. Факт тот, что в графе этого уточнения нет.
Разрешите вписать?
из-под лба взглядывая на Константина. - Чего уж тут шутки шутить. Не до
шуток. Анкета - твое лицо. А лицо-то каждое утро умывают, а?
пальцы правой руки нервозно защелкали по протезу.
сидевшего незаметно за чтением бумаг.
я впишу сейчас?
только сейчас услышав разговор, ясным взором поглядел на Константина, на
Куняева, сказал несильным голосом, примирительно:
и все в порядке. Правда ведь, товарищ Куняев? - Он с неисчезающей
доброжелательностью, вежливо кивнул ему. - Извините, пожалуйста. Не
разрешите ли нам поговорить с Константином Владимировичем минут десять?
Вы, Константин Владимирович, в пять заступаете? Ну я не оторву у вас
время.
обращая внимания на выходившего из комнаты хмуро-замкнутого Куняева,
подождал, пока затихли шаги за дверью. И потом с той же
предупредительностью, с какой тряс, знакомясь, руку Константина, заговорил
мягко:
доверителен, Константин Владимирович. Пусть вас не огорчает эта
пресловутая графа. В отделе кадров без бюрократизма, как говорится, не
обойтись. Ну, осужден ваш родственник через девять месяцев следствия. Ну,
вы запоздали сообщить. Это ясно. Тем более он не ваш отец, только
родственник. Простите... Вы, наверно, удивляетесь: "Кто это со мной
говорит?"
показал его Константину.
инспектор по отделам кадров. Меня интересует, Константин Владимирович, вот
что. Вы служили в разведке во время войны?
- это бумага, так сказать. - Соловьев с извиняющейся полуулыбкой кончиком
пальцев прикоснулся к стаканчику, наполненному отточенными карандашами. -
Вы всю войну служили в разведке? Именно в разведке?
разведчиком, отлично выполняющим задания командования. Вы, наверное, не
раз приносили полезные данные, различные сведения о противнике. Я вижу, вы
любили свое дело, правда ведь?
артиллеристами, пехотинцами, штабистами и прочими.
профессию? Значит, она вам нравилась? Константин Владимирович, сколько у
вас наград?
Соловьев. - Вы опять об анкете. Я хочу говорить о жизни, а вы об анкете! -
Он даже оттопырил розовую губу. - Я вас не утомил? Мне кажется, вы
чересчур скромничаете, Константин Владимирович. Мне почему-то кажется, что
у вас больше наград, - какое-то интуитивное, понимаете ли, чувство. Ведь
почти каждый офицер-разведчик награждается или холодным оружием, или же...
огнестрельным. Я тоже немного воевал, не так, как вы, конечно, но
знаком... Приходилось... встречаться и с офицерами разведки.
вас интересует?
обдумать ответ, еще не успевшего нащупать все связи этого разговора, но
чувствующего эти связи, и мгновенный страх незаметно и тихо надвигающейся
опасности ощутил он.
край стола сложенную лодочкой мраморно-чистую, без следов волоса кисть,
лицо длинно, бело, интеллигентно, как у людей, имеющих дело с книгами.
курчавились барашком темные волосы - узкий мысок над благородным лбом. И,
излучая уважение, доверчивую внимательность к собеседнику, поминутно
встречали взгляд Константина его мягко-карие, почти девичьи глаза. В этом
лице, в голосе Соловьева не было острой опасности, мрачной темноты,
скрытой предупредительными манерами, - и он вдруг представил себя в ином
положении и в ином положении Соловьева - и, представив это и глядя на
белую слабую руку на краю стола, покручивающую стаканчик от карандашей, он
подумал еще: "Михеев! Он разговаривал с Михеевым..."
Константин с наигранным изумлением. - Не понимаю вас, товарищ инспектор.
Как говорили на Древнем Востоке: "Слабосильны верблюды моих недоумений!"
Николаев Андрей
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Корнев Павел
Ковальчук Вера
Сапковский Анджей