Чтение 71–й страницы книги ~Три минуты молчания~

бороденка выставилась в подволок. Хоть медяки ему клади на веки. "Дед" к
нему присел на койку, взял за плечи и посадил.

- Вставай, артельный! Не спишь ведь.

- Ну, не сплю, - сказал Васька с закрытыми глазами.

- Людям надо помочь, такое положение. Я-то думал - артельный наш,
главный бич, первым на палубу вышел, другим пример показал. А ты тут лежишь.
В белой рубашоночке, хорошенький такой... Помирать что ли собрался?

- Тебе-то что?

- Да зачем же, это само к нам придет. А люди без нас погибнут, если ты
не встанешь.

- Какой там еще шотландец! Никуда я не выйду.

- Выйдешь. Я не шутя говорю.

- "Дед", - я сказал, - ты только не бей его.

- Зачем? Он сам встанет.

Шуркина голова перевалилась ко мне на плечо. Он мычал и понемногу
очухивался. А "дед" встряхнул Ваську, и Васька открыл глаза. Лицо у него
сморщилось, вот-вот он заплачет.

- Сами-то уже пузыри пускаем.

- Но у нас-то хоть надежда есть. А у них - никакой. Ну, артельный! О
чем ты думаешь, мне хоть скажи...

- Мало ли о чем... Чего ты с меня начал? Молодые есть. А я - старый.

- Сколько же тебе?

- Сорок два.

- Вот это здорово! Что ж про меня-то говорить? Совсем, значит,
песочница? Нет, это неинтересный разговор.

"Дед" его вытащил из койки. Васька встал на ноги и всхлипнул.

- Где его шапка? Ты, сварщик!

Шурка наклонился молча и поднял Васькину шапку.

- На! - сказал "дед". - Лысину прикрой, молодой будешь.

Васька, под нахлобученной шапкой, опять закрыл глаза и всхлипнул:

- Все равно же я опять лягу.

- Ложись, черт с тобой, - "дед" рассердился, - Смотреть на тебя,
чучело!..

Васька наклонился за своей телогрейкой. "Дед" подошел к салагам:

- Ну, а как романтики наши? Встанут нам помочь?

- Встали уже. - Димка с запухшими глазами покачался сидя и спустил
ноги. - Алик, не спишь?

Алик молча полез из койки. "Дед" пошел в соседний кубрик. Там дверь
была на крючке, он подергал, потом навалился плечом и вломился в темноту.

- Почему лежим, когда артельный встал?

- Иди ты... - бондарь ему ответил. И сказал, куда идти. В такое жуткое
и далекое, что и не придумаешь.

"Дед" ему не дал закончить. Смачно ударил кулак, и рев раздался, дикое
какое-то рычание, и чье-то тело шмякнулось. Там свалка началась, сапоги
стучали, хриплая ругань доносилась. Я вмиг озверел и кинулся за "дедом". До
смерти испугался, что они там его забьют - ударят чем-нибудь по голове
спросонья. Но "дед" вышел мне навстречу.

- Ступай на палубу. Ты у меня первым должен выйти.

Я пошел и оглянулся - "дед" вламывался в боцманскую каюту. Оттуда
метнулся свет, а в луче вылетел дрифтер - босоногий, в исподнем. Затем
дрифтеровы сапоги вылетели и дрифтерова телогрейка, а после тем же порядком
боцманское хозяйство полетело и напоследок - сам боцман.

- Встаем, чего шуметь-то?

Боцман держался за скулу и сплевывал. "Дед" вышел, толкнул его обратно
в каюту и поднялся ко мне. Лицо у него было белое, страшное, на лбу
выступили крупные капли. Он дышал хрипло и вдруг закрыл глаза, навалился на
меня - тяжелый и вялый. Я хотел его посадить на трап. Но он отдышался.

- Ничего, - сказал, - подымутся, не могут не подняться. Повезло нам с
этим шотландцем.

- Как ты? Стоять можешь? Плохо тебе?

- Стою... Проследить надо, чтоб все вышли.

Он опять спустился. Там шла уже мирная возня, хотя кто-то еще
поругивался, отводил душу, - но поднимались, как на выметку.

В кап вылез дрифтер - с помятой рожей. Стоял, ежился, грел руки под
мышками, и варежки зажал между колен.

- Все, дриф, - сказал я ему. - Труба твоему сизалю.

Он спросил равнодушно:

- Сети обрубил? И дурак. Такая рыба сидела. Ты буй-то хоть привязал,
горящий?

- А что он их - удержит?

- Подобрали бы... Если живы будем.

- Где? На скалах?

Вылез в кап бондарь.

- Слыхал? - дрифтер его спросил. - Отличился наш Сеня-вожаковый,
порядок угробил. Всю команду без коньяка оставил.

Бондарь покосился на меня со злобой. Еще он после свалки не остыл.

- Допрыгался, падло? Один за всех решил? Валяй, только я тебе в тюрягу
передачку не понесу, не жди. - Потом увидел мое растерзанное плечо и сказал,
глядя в сторону: - Растирай, а то рука онемеет. Будешь ты нам помощник!

Боцман тоже поднялся, покачался с ноги на ногу.

- Вот дьявол-то паршивый, - сказал, - нашел же время тонуть! Ну, чо
стоим? Раз уж не спим, работать будем.

- Сейчас "дед" ЦУ* даст, - сказал дрифтер.

* Ценные указания.

- А что нам "дед", сами не сладим? - Боцман приложил ладони ко рту. -
Эй, на мостике! Питание на брашпиль! Из рубки донеслось:

- Даем питание...

И сразу прожектора потускнели. Вот тебе и питание. Брашпиль еле тянул,
двух якорей не потащил сразу, да и по одному едва-едва.

- Свисла машиненка, - сказал дрифтер. - Так только кота тащить. Ох и
надоел же мне этот пароход! - Взял багор с полатей, зацеплял и подтягивал
якорную цепь за звенья, вроде бы помогал машине.

- Боцман, - позвал "дед". - Ты парус-то - помнишь, где у тебя?

Боцман заворчал:

- В форпике! Где ж ему быть?

"Дед" заснеженной глыбой пробрался к нам на полубак, нашарил форпиковый
люк сапогом, зазвякал задрайкой.

- Погоди ты! - боцман не вынес. - Ты в мое-то хозяйство не лазий. В
форпик нахлебаем, так это нам в кубрик натечет.

Он сам его отдраил, а мы - кто присел на корточки, кто лег на палубу,
чтоб хоть защитить немного форпик от носовой волны. Боцман там долго возился
в темноте, чем-то гремел,звякал.

- Где ж он тут есть, мой хороший? Где ж я его сложил? Да посветите
хоть, черти!

"Дед" просунул в люк руку с фонарем. Боцман сидел на каких-то
канистрах, с парусом на коленях.

-Да он же у тебя!

- Ну! Так ты думаешь - я его ищу? Я фаловый угол ищу. Специально я его
сложил, кверху дощечкой, а вот не нахожу. Нет, это шкотовый...

Дрифтер заорал:

- Да тащи! Тут разберемся!

- Разберешься ты. Вот нашел! - Протиснул сложенную парусину в люк. -
Руку-то не оборвите, я за фаловый держусь.

Он его не отпускал, ухитрился одной рукой задраить люк, а потом бежал
за нами по палубе, спотыкался и все-таки держал. Парусина развернулась у
нас, углы волочились по воде и набухали, тяжелели, дрифтер в них запутался и
упал. К нам еще несколько кинулись навстречу, подхватили, поволокли к мачте.
А боцман все держался за свой угол.

- Держу, держу, ребятки! Главное - фаловый не потерять.

Парусину свалили на трюмный брезент. Она уже почти вся распеленалась,
разлезлась тяжелыми складками и покрывалась снегом, покуда он ее привязывал
к грота-фалу.

Из рубки кричали:

- Боцман! Что там с парусом? Есть парус?

- Щас будет!

Он подпрыгнул и повис на фале, с ним еще двое повисли, и парусина -
намокшая, тяжелая тряпища - дернулась, поползла вверх по мачте, а книзу
спадала серыми складками, почти даже не гнущимися. А мы, времени не теряя,
разносили нижнюю шкаторину* по стреле, которая теперь стала гиком, и
привязывали гика-шкот за утку на фальшборте. Те трое еще и еще перехватывали
фал, передняя шкаторина ползла, вытягивалась вдоль мачты, и постепенно
складки расправлялись, уже начали набиваться ветром, уже и гик начал
дергаться. И тут парусина ожила, первый хлопок был - как будто кувалдой по
бревну, потом заполоскала, и разом выперлось пузо - косой дугой, латы на нем
затрещали, с них посыпались сосульки. Холод палил нам лица, сжигал брови и
губы, но мы стояли, задравши головы, и что-то в эту минуту в нас самих
переменилось: ведь это была уже не тряпка, а - парус, парус, белое крыло над
черной погибелью; такой же он был, как триста лет назад, когда мы по свету
бродили героями и не знали еще этих вонючих машин, которые и отказывают в
неподходящую минуту. И даже поверилось, что раз мы это чудо сделали - еще,
быть может, не все потеряно, еще мы выберемся, увидим берег.

* Шкаторина - край, кромка паруса.

"Дед" послюнил палец - хотя зачем его было слюнить? - поднял кверху,
сказал:

- Полный бакштаг левого галса!

Я увидел его лицо под капюшоном - все в морщинах и молодое.

- Боцман! Спасибо тебе за парус!

- Да кой-чего смыслим! - боцман ему ответил. - Не совсем по ж...