мистер Омер, - а у той характер был тяжелый, они не поладили, и она ушла. В
конце концов она попала к нам в ученицы на три года. Вот уже скоро два года,
как она у нас, и другой такой девушки не сыскать. Она одна стоит шестерых.
Минни, стоит она шестерых?
потерев подбородок, - на этом я закончу, а не то вам покажется, что, мол,
человек с одышкой, а болтает без передышки.
находится где-то поблизости. На мой вопрос, так ли это, мистер Омер
утвердительно кивнул и посмотрел на дверь соседней комнаты. Я поспешно
спросил, можно ли туда заглянуть; получив разрешение, я подошел к стеклянной
двери и увидел ее - она сидела за работой. Я увидел ее - и она была
прелестна, малютка с ясными голубыми глазами; когда-то эти глаза заглянули в
мое детское сердце, а теперь, улыбаясь, она смотрела на игравшего рядом с
ней второго малыша Минни. Да, в ее открытом лице было своеволие, которое
заставляло верить тому, что я услышал о ней, таилось в нем и капризное
упрямство былых времен, но ничто в этом прекрасном лице не предвещало ей, -
я уверен, - иного будущего, кроме счастливой, добропорядочной жизни.
прекращался... Увы! Этот стук никогда не прекращается... Тихий непрестанный
стук...
как дома, - сказал мистер Омер.
смутиться. Я ограничился тем, что л знал, в котором часу она уходит по
вечерам, чтобы приноровить к этому часу наш визит. Затем я покинул мистера
Омера, его хорошенькую дочку и малышей и отправился к моей милой старой
Пегготп.
только я постучался, она открыла дверь и спросила, кого мне угодно.
Улыбаясь, я глядел на нее, но она не ответила мне улыбкой. Я писал ей
постоянно, но вот уже семь лет, как мы не виделись.
Пегготи.
и я заметил, как дрогнули у нее руки.
называют... как... его... Грачевник.
собиралась меня оттолкнуть.
какой гордостью и радостью глядела на меня и как грустила, что я, который
мог бы быть ее гордостью и радостью, так давно не был в ее объятиях! У меня
не хватает духу все это описать... Нет, я не боялся казаться ребенком,
отвечая ей на ее чувства. Ни разу в жизни я так безудержно не смеялся и не
плакал - даже у нее на груди - как в то утро.
пинты мазей, - говорила она, вытирая глаза передником. - Можно сказать ему,
что вы здесь? Вы подниметесь наверх поглядеть на него, мой дорогой?
покинуть комнату; только она доходила до двери, как оглядывалась назад и
бросалась ко мне, чтобы снова и снова обнять меня, посмеяться от радости и
всплакнуть. В конце концов мне пришлось прийти к ней па помощь и подняться
вместе с ней наверх. Там я подождал минутку, пока она предупредила мистера
Баркиса, а затем вошел к больному.
со мной рукопожатием, и он попросил меня пожать кисточку на его ночном
колпаке, что я сделал от всей души. Когда я сел рядом с ним на кровати, он
объявил мне, что ему кажется, будто он снова везет меня в Бландерстон, и это
доставляет ему огромное удовольствие. Он лежал передо мной на спине,
закутанный одеялами до самой шеи, и, казалось, у него была только голова,
как у херувимов на картинах; никогда мне не приходилось видеть более
странного зрелища.
слабая болезненная улыбка появилась на его лице.
разговоры?
как вы мне сказали, что она умеет печь яблочные пироги и стряпает все что
угодно?
ибо только так мог он выразить свои чувства. - Уж это верней верного.
своих умозаключений, сделанных во время болезни; я это подтвердил.
я, доходит до этого, когда он лежит больной. Я очень беден, сэр.
ряда безуспешных попыток он схватил, наконец, палку, прислоненную к его
кровати, Затем он стал толкать этой палкой сундучок, край которого виднелся
из-под кровати, причем лицо его выражало крайнее беспокойство. Наконец он
задвину сундучок и успокоился.
взглянув на жену поласковей, сказал:
хвалить К. П. Баркис, а все будет мало. Сегодня, моя милая, ты могла бы
устроить обед для гостей. Дала бы чего-нибудь вкусного поесть и попить, а?
но увидел, что Пегготи, стоявшей по другую сторону кровати, очень не
хочется, чтобы я протестовал. И я промолчал.
сказал мистер Баркис. - Вы с мистером Дэвидом уйдите, я вздремну, а когда
проснусь, постараюсь найти деньги...
Пегготи сообщила мне, что теперь мистер Баркис стал "скуповатее", чем
раньше, и всегда прибегает к одной и той же уловке, прежде чем достать хотя
бы одну монету из своего запаса; при этом он выносит неслыханные мучения,
сползая один-одинешенек с постели и доставая деньги из этого злосчастного
сундука. И в самом деле, мы скоро услыхали, как он старался сдержать
отчаянные стоны, когда тянулся словно сорока к блестящей монете, испытывая
страшную боль в каждом суставе; от сочувствия к нему глаза Пегготи
наполнились слезами, но она сказала, что его благородный порыв принесет ему
пользу и не надо препятствовать этому порыву. Итак, страдая, как древний
мученик, он продолжал стонать, пока снова не улегся в постель; затем он
позвал нас и, притворившись, будто только что пробудился ото сна, весьма его
освежившего, вытащил из-под подушки гинею. Приятная уверенность, что он
ловко нас провел и сохранил тайну сундучка, по-видимому, вознаградила его за
перенесенную пытку.
убежден, что она не делает никакого различия между благодеяниями, какие он
мог бы оказать лично ей, и милыми дружескими услугами, оказанными мне, и что
она, во всяком случае, примет его с любовью и преданностью. Но он покорил ее
в пять минут своей непринужденностью, веселостью, своим обхождением и
красотой, своим врожденным даром применяться к каждому, кому хотел
понравиться, и касаться самых чувствительных струн в сердце любого человека,
если он этого желал. Да и обращение его со мной, - оно одно, - могло бы ее
покорить. Вот почему я глубоко уверен, что он пробудил в ней чувство,
близкое к обожанию, еще до своего ухода в тот вечер.
своей воле, но с большой готовностью и охотой. Он заглянул и в комнату
мистера Вар-киса, и с его приходом ворвался туда яркий свет и свежий воздух,
словно живительный сияющий день. Все, что он делал, он делал без шума, без
усилий, словно ненароком, с какой-то необъяснимой легкостью; казалось, что
нельзя сделать иначе, нельзя сделать лучше, все было так естественно, так
изящно, так прелестно, что даже сейчас воспоминание об этом меня пленяет.
которой никто не притрагивался со времени моего детства и которая снова
появилась на свет и, как в старину, положена была снова на бюро; снова я
перелистал страшные ее страницы с картинками, пытаясь восстановить в памяти
переживания, которые они вызывали тогда, но ровно ничего не почувствовал.
Когда Пегготи заговорила о комнатке, которую она называла моей, и сказала,
что комната для меня готова и она надеется, что я буду в ней ночевать, не
успел я, колеблясь, бросить взгляд на Стирфорта, как он понял, в чем суть
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Маккефри Энн
Березин Федор
Шилова Юлия
Пехов Алексей