немедленно приступить к делу.
Глава 44
в той же карете и в сопровождении тех же двух молчаливых и угрюмых
констеблей, которые привозили его в замок Хейзлвуд. В этом портовом городке
тюрьма была расположена по соседству с таможней; оба здания находились так
близко от моря, что их с этой стороны пришлось укрепить бруствером, или
валом, из огромных камней, которые спускались к самой воде. Во время прилива
морские волны часто набегали на эти камни и разбивались о них. Спереди
здание было окружено высокой стеной, а внутри был маленький дворик, где
несчастным узникам время от времени разрешалось погулять на свежем воздухе.
Помещение это, служившее в обычное время исправительным домом, иногда
заменяло и настоящую тюрьму графства, которая стала уже приходить в
негодность и к тому же была расположена слишком далеко от Кигптлтрингана.
Мак-Гаффог, тот самый, который задержал Бертрама, был смотрителем этого не
очень-то уютного заведения. Он велел подъехать вплотную к воротам, вышел из
кареты и стал вызывать стражу. Стук этот всполошил добрых два десятка
оборванных ребятишек. Побросав свои кораблики, которые плавали в лужах,
оставшихся после морского прибоя, они мигом облепили приехавших, чтобы
взглянуть, какому несчастному выпало на долю путешествовать в "диковинной
новой карете Глоссина". После тяжелого лязга цепей и скрипа засовов ворота
наконец отворились. Открыла их миссис Мак-Гаффог, грозная женщина, сила и
решительность которой позволяли ей призывать к порядку ее строптивых
постояльцев и управлять "домом", как она называла это заведение, в дни,
когда ее супруг отсутствовал или когда ему случалось хватить лишнего.
Свирепый голос этой амазонки, соперничавший своими модуляциями со скрипучей
музыкой болтов и засовов, скоро разогнал всех маленьких чертенят,
собравшихся вокруг кареты. Эта почтенная дама обратилась тогда к своей
дражайшей половине со следующими словами:
присовокупил к этому еще два крепких словца, которые мы просим позволения у
читателя здесь но воспроизводить.
кареты. Не успел он ступить на землю, как констебль схватил его за ворот и,
хотя он и не сопротивлялся, потащил его во двор под крики маленьких sans
culottes, . которые стояли кругом и глазели, стараясь
преодолеть страх перед миссис Мак-Гаффог и подойти поближе. Едва только
Бертрам переступил роковой порог, как привратница снова навесила цепи,
задвинула засовы и, повернув обеими руками огромный ключ, вытащила его и
сунула в свою объемистую сумку из красного сукна, которая болталась у нее на
поясе.
упоминалось. Несколько арестантов бродили там взад и вперед; они как будто
почувствовали себя бодрее оттого, что на мгновение увидели через
раскрывшиеся ворота противоположную сторону грязной улицы. И в этом нет
ничего удивительного, если только представить себе, что все остальное время
взгляд их был ограничен железными решетками, высокими и мрачными стенами
тюремного двора, кусочком неба над головой и булыжником под ногами. Это
однообразие, которое, по словам поэта, "лежало камнем на глазах усталых",
рождает в одних тупую и безысходную мизантропию, в других - уныние, и столь
глубокое, что оно заставляет человека, заживо замурованного в этой могиле,
мечтать о другой, более спокойной и уединенной.
посмотреть на своих товарищей по несчастью. Как только он огляделся вокруг,
перед ним предстали лица, на которых лежала печать преступления,
подавленности и низменных страстей: растратчики, мошенники, воры,
несостоятельные должники, и его поразил "и взгляд бессмысленный и смех
безумный" - людей, чья низкая корысть обрекла их на пребывание в этом
мрачном месте, - он почувствовал, что сердце его замирает: так омерзительна
была для него мысль о том, что ему придется соприкоснуться с этими людьми
даже на мгновение.
меня в отдельную комнату.
- два, и мне было бы крайне неприятно находиться вместе со всеми этими
людьми.
как следует отблагодарить вас за эту услугу.
- ответил тюремщик.
продолжал Бертрам.
соображения у вас никакого нет, это уж видать.
деньгами, что вы в "Гордоновом щите" оставили, - сказал тюремщик. - Уж я бы
на вашем месте его с мясом у них вырвал! Какое они право имели деньги у вас
отнимать, в тюрьму сажать и ни пенса вам не дать, чтобы за свое содержание
заплатить? Если им улики нужны были, могли вещи себе оставить. Но какого же
лешего вы у них своих гиней не спросили? Я-то вам и мигал и головой кивал, а
вы, залягай вас лягушки, ни разу даже в мою сторону не взглянули!
эти деньги, то я их все равно получу. А там уж с избытком хватит, чтобы весь
ваш счет оплатить.
вы здесь порядком еще поживете. Тогда я и в долг поверю. Но все равно, мне
сдается, что человек вы неплохой, а коли так, то хоть жена и твердит мне,
что я из-за доброты своей все теряю.., так вот, если вы мне дадите
доверенность, чтобы я мог из этих денег взять, что мне там причитаться
будет... Глоссин-то мне уж как-нибудь не откажет. Я ведь тут кое-что знаю
насчет беглеца одного, что в замке Элленгауэн сидел... Да, да, он рад будет
меня задобрить, мы ведь с ним жили в дружбе.
я вам выдам такую доверенность.
Только слушайте, любезный, чтобы нам потом с вами не ссориться, вот какую я
беру плату с тех молодчиков, кому отдельные помещения даются: тридцать
шиллингов в неделю за комнату, еще гинею вступительных, полгинеи за
отдельную кровать и... Да ведь я не все себе беру, мне из этого полкроны
надо Доналду Лейдеру заплатить, что здесь за кражу овец сидит; ему ведь с
вами спать положено, и теперь он себе чистой соломы потребует, а может, еще
и чарку виски в придачу. Так что мне-то из этого не так уж много и
достанется.
никогда больше двадцати процентов выше гостиничных цен не беру, я людям
благородным всегда готов услужить, а это совсем не высокая цена, когда весь
день тудасюда приходится бегать. Одних башмаков сколько девчонка износит. Да
к тому же, коли скучно вам будет, так я вам вечерком компанию составлю, мы
разопьем с вами бутылочку-другую. Сколько вина мы тут выпили с Глоссином, с
тем, что вас сюда упек; теперь-то он судьей стал. Ну, да вам, конечно, еще
захочется, чтобы огонь развели, а то ночи теперь холодные; свечку я вам тоже
дам, хоть это и дороговато немножко обойдется, потому вещь запрещенная. Ну
вот, все цены я вам теперь сказал и, кажись, ничего не забыл. Только ведь,
знаете, мало ли чего еще понадобиться может, наперед ведь никак не
сообразишь.
такое, - сам ведь я себе ничего тут достать не могу.
я вам ничего не навязываю: не подходит цена, так не берите, я никого не
принуждаю. Я только хотел, чтобы вы знали, во что хороший уход встанет. Ну,
а если хотите, чтобы вас как всех устроили, что ж, дело ваше, мне же меньше
хлопот будет, вот и все.
намерен, - ответил Бертрам. - Покажите мне, где я буду жить, мне сейчас
хочется побыть одному.
которая должна была означать улыбку. - Вот что я вам теперь скажу, чтобы вы
знали, что у меня есть то, что вы называете совестью: так вот, будь я
проклят, если я с вас больше шести пенсов в день возьму за то, чтобы по