сосуды, расположенные внутри, вдоль позвоночного столба, чтобы кровь стекла
в брюшную полость, вырезает филе и отсекает грудинку.
Однако, маленько печенки отсеку.
дымом походных костров, бросает ее на убитого зверя.
говорит он, накидывая на плечи берданку.
темноту.
Усладит язык!
огню толстые "поленья" филе. Освободившись от своих дел, старик
присаживается к костру, устало молчит. Как постарел он за вечерний час, за
минуты напряжения. Я смотрю на него, и мне опять, уже в который раз, хочется
спросить: у кого он учился жизни, кто привил ему свободу орлана,
осторожность рыси, мудрость времени? Не нужда ли, рожденная вместе с ним,
была ему строгой наставницей?
или как небо, а то и совсем темные? -- вдруг спросил Улукиткан,
поворачиваясь ко мне.
неисчислимые богатства.
толмачить Улукиткан.
пока работали челюсти, собирался с мыслями.
него не было ни оленей, ни снастей, ни ловушек, только одна дочь, красивая,
как заснеженная ель в морозную ночь, понятливая, как вчерашний день. Все
кругом далеко знали о ней, все хотели ее взять в жены, давали отцу большой
выкуп, хвалились оленями, чумами, добытыми соболями. Да не этого хотела
дочь, всем говорила: кто догонит меня на лыжах; кто попадет из ружья туда,
куда я брошу свою пулю; кто будет самым смелым, -- к тому пойду жить в чум.
показывали смелость и ни с чем возвращались.
оленей, нарты, полные клади, и возле них статного парня, сильного,
красивого, того, которого так долго ждала.
шустрым соболем.
волнистой косой лыжня. Замелькали в быстром беге деревья. И горячий пар,
вырываясь из молодой груди, окутывал раскрасневшееся лицо девушки. Парень
близко, а все не догонит. Сердце девушки умоляло ноги не торопиться...
притормозила бег. Парень сапсаном налетел на девушку, сорвал с головы
беличью шапку.
парня, но ружье у него осеклось. Видно, сама судьба нарекла его ей в мужья.
знала, что загадать. Ей захотелось поселиться в его чуме, быть матерью его
детей, кочевать с ним по тайге. Она подошла к нему близко, посмотрела в
глаза и вдруг отшатнулась, увидев в них красивую девушку, каких никогда не
встречала. Ей показалось, что парень любит не ее, а другую, и она решила
воспользоваться третьим условием, чтобы отомстить ему.
принесешь мне воды.
Полосы яркого света из глаз осветили уступы. По ним парень спустился к реке,
набрал в кожаный мешок воды, приторочил его к спине и стал взбираться
наверх. Когда он поднялся к самому опасному месту, девушка сомкнула ресницы,
потух свет, и тотчас же что-то тяжелое сорвалось со скалы, упало в реку.
они видят. То была ты.
бег, хотела спасти парня, отламывала от неба огромные голубые куски;
доставала из недр темные глыбы и все это бросала в реку. В минуты отчаяния
она рвала на себе тело, и кровь, стекающая из ран, обливала скалы.
кровь, и как тень, -- закончил Улукиткан свой рассказ.
уснуть. Странное состояние: ни о чем не хочется думать, все кажется плоским.
И непонятно, зачем трепещут листья осины и так упрямо бьется о камни ручей.
Но проглянула луна, и все легло на свое место. Не стали колоться звезды.
Задремал ручей.
гольцами, пошаливал гром. Мы собрали оленей, свернули табор и ушли к убитому
сокжою.
стаскивает чулком кожу с шеи, свежует тушу, вырезает сухожилия на ногах, на
спине. И, наконец, расчленяет мясо на части, удобные для перевозки на
оленях.
олочей. Из кожи, снятой с шеи чулком, он спустит спиралью тонкий ремень --
маут метров на двенадцать. Сухожилия хорошо провялит и потом будет отдирать
тонкие и очень прочные нитки для починки обуви, одежды, сбруи. Шкура с
головы пойдет на коврик-камалан. Кожу он тоже высушит, отвезет домой, и из
нее жена сделает чудесную замшу.
предела, долго мнет руками, снова надувает, обсыпает золой, мнет и опять
надувает, пока он не растягивается до размера большого детского шара. Сушит
его на солнце надутым, получается чудесная посуда. Он наполняет ее
вытопленным внутренним жиром.
Мае, старик стащил в реку внутренности зверя, копыта, рога, всякие обрезки,
плеснул воды на окровавленную гальку, сказал:
подошва, и маут, и камалан, и половинка, и нитки, и посуда для жира, и мясо.
От зверя ничего нельзя бросать, так учили меня наши старики.
кочевников была величайшая бережливость.
препятствие. Куда ушли проводники? Вот они, дикие застенки Маи.
развьючивали животных, Василий Николаевич успевает рассказать о результатах
своей рекогносцировки.
балбаки. А Маю не видно. Схлестнулись хребты, никакой щелочки, будто в
тартарары провалилась. Но на той стороне, за первым отрогом, была видна
широкая долина. Вероятно, большой приток. Вот я и думаю -- давайте
переберемся туда с оленями и там решим: если ниже притока Мая пропустит нас
с оленями -- уйдем дальше, если нет -- вернемся к Чагару.
два, -- настаивает и Трофим.
Слышу, доносится от реки стук топоров...
зорька, голубоватый свет утра озаряет край далекого неба. Из невидимой
глубины вселенной он наплывает живыми струями на землю. Его прикосновение к
угрюмым скалам, к трепещущей хвое, к помутневшему серебру реки рождает
туман. И Мая, словно пряча свою девичью наготу, торопится укрыться под его
белоснежным покрывалом.
забивает. Да ведь это они ремонтируют плот! Судя по всему, они твердо решили
переправляться на противоположный берег, идти на оленях через отрог в
соседнюю долину.
страхом обращаться к будущему! Я неожиданно поверил, что намеченный Василием
путь самый надежный. Тем более, и Улукиткан с ними заодно. А ведь старик еще
вчера не признавал иного выхода, как идти через Чагар.
на берег всех оленей. Животные не хотят добровольно покинуть гостеприимный
берег. Мы на них кричим, угрожаем палками, кое-как загоняем в воду.