словами!
Когда б мне не просыпаться!.. Видел я раз, как пчелу, опьяневшую в
ароматической чаше цветка, ветер сорвал вместе с ним и бросил в пылающий
костер, зажженный прохожим. Почему б мне не такая участь?.. Безумное
желание, достойное язычника! - прибавил он, взглянув на образ спасителя. -
Смерть христианина не такова должна быть... есть блага выше земных.
то в религиозные думы. Дружеские приветствия одного, ласки другого довершили
его счастие. Больше всех радовался этому счастию Андрюша: он столько
содействовал ему; крестная мать и друг были давно его обрученники.
тебе, что будете с моей милой, прекрасной Настей стоять в церкви под
венцами.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
престати говорить, и мне, господине, мнится, кое государь наш блюдется греха
казнити еретиков.
город свой, ломал церкви извечные и переносил кладбища за посады. И
нечестивым называли, и гробокопателем. Дейстовали против него словом святого
писания и сарказмами. "А что вынесши церкви, да и гробы мертвых, - писал
новгородский архиепископ Геннадий к митрополиту Зосиме, - да и на том самом
месте сад посадити, и то какова нечесть учинена! От бога грех и от людей
сором. Здесь приезжал жидовин новокрещеный, Данилом зовут, а ныне
христианин, да мне за столом сказывал во все люди: "Понарядился есми из
Киева к Москве, ино де мне почали жидова лаяти: собака-де ты, куда
нарядился? князь-де великой на Москве церкви все выметал вон!" Долетали эти
стрелы до Ивана Васильевича, но от них не было ему больно: он над ними
смеялся и продолжал делать свое.
докучливый, насчет жидовской ереси, возбудили живее его внимание. Он
приказал нарядить собор и исследовать ересь. Хотели пытать обвиненных - он
запретил, хотели казни - не позволил. Государь "соблюл себя от греха казнить
их". Согласно с волею его, собор проклял всенародно ересь: кому назначили
ссылку, кому народное поругание {Прим. стр. 304}. Наказание стыдом примерно
в царствование государя грозного и в XV веке.
покровителю; заметили также, кому составлялся список. Великий князь, в
угождение некоторым духовным лицам, прибавил от себя несколько явных
отступников, ему указанных. Назначенных в ссылку немедленно отослали в
дальние города; другие взяты под стражу: из них готовили потеху народу. По
этому-то случаю Схарию было небезопасно в Москве. Иван Васильевич и не
подозревал его в своем стольном городе; но когда б навели на него гневный
взор великого князя, не миновать бы ему участи Мамоновой матери. Конечно,
жида б не поберегли. Благоразумней было ему убраться вовремя из Москвы. Он
это и сделал, увезя с собою богатую дань, собранную с легковерия, глупости и
любви ко всему чудесному, ко всему таинственному, этой болезни века. В своей
фуре вез он чем на будущее время выкупить себя с семейством от гонений
немецких граждан и князей.
прилегающие улицы. Нынче не гонят народ, как на посольский ход, сам бежит к
месту зрелища. Там было для него дело стороннее, кроме ротозейного
удовольствия: везли какого-то немца к господину их, а зачем, про что,
владыка небесный ведает! Сюда приходит он на свой праздник, на решение
своего дела, затеянного по его тяжбе, за предмет, близкий его сердцу, почти
согласно с его желанием, по его приговору конченного; здесь он зритель казни
и вместе заплечный мастер. Ему дают вволю наругаться над высшими себя, и он
спешит воспользоваться этой потехой, да и приготовить себе сладкие
воспоминания о ней в будущие горькие часы.
окрестностей, стар и молод, с раннего утра сторожат свои места на площади,
на главных улицах. Дальние люди, пешие и конные, прибыв в Москву за нуждами
своими, лишь услыхали о потехе, забывают усталость, нужды, сворачивают с
дороги своей и спешат причалить к месту общего любопытства. Сюда прискакало
и множество дворчан великокняжеских, в том числе царевич Каракача и товарищ
его Андрей Аристотелев. Площадь ощетинилась зрителями. Не с такою жадностью
слетаются вороны на добычу, приготовленную чужим трупом, как стеклись сюда
люди посмотреть на унижение людей; не так тесно колышутся маковицы на
полосе, куда земледелец положил в рост обильные семена, как теснятся головы
человеческие на этой площади. Деревья в садах государевых, которые не успели
еще огородить, ломятся от движения тысячей, получивших первый толчок от
одного двигателя в первых рядах. Поденщики, обливающие трудовым потом кусок
хлеба, забыли, что они в один миг уничтожают годовые труды своих братии
(чернь об этом никогда и не думает); государевы слуги забыли, что они губят
утешение своего князя и пуще грозного властителя; христиане - что они
попирают святыню: землю церковную и прах своих предков, за которые так жарко
вступались. Палки недельщиков суетятся о порядке: но и палица тут ничего не
могла бы сделать.
секира. Перед этим знаком расступается народ на широкую улицу.
громогласно. - Так государь наш, великий князь всея Руси, наказывает
еретиков, отступников от имени Христова.
конца площади поднялись смех, гам, крики восторга, ругательства; шум этот
постепенно разливается по массе народа и наконец затопляет всю площадь.
едет. Видишь лошадей, вожаков, всадников, но все это так уродливо, так
сликовано, так окутано шерстью и убрано соломой, что вдруг не объяснишь себе
предметов. Ближе, ближе... А, вот что! Едут всадники попарно, чинно,
стройно. Клячи в первых рядах, на подбор взятые с той конной, где ценят их
только по коже, очень годные для анатомического театра, едва передвигают
ноги. Эта машина, которой движение дала сила вожаков и старается поддержать:
остановите ее, не легко опять заставить двинуться. В середних и задних рядах
лошади побойчей и красивей - вероятно, с целью. Все они наряжены в
соломенную, золотистую сбрую. Вожаки оборваны, запачканы, но могучи, ведут
коней с важностью и ловкостью искуснейшего конюшего или медвежьих учителей
из Сморгони {Прим. стр. 306}. Смотря на их усилия, так и думаешь, что кони
готовы у них вырваться. Всадники сидят лицом к хвосту, в вывороченных шубах.
На головах шлемы берестовые, остроконечные, с мочальными кистями, в какие
наряжает бесов творчество наших суздальских художников. Чело триумфаторов
украшено пышным венцом из соломы с надписью: "Сатанино воинство". Лица
выписаны из страшного пришествия, так они бледны, смущены, скомканы. Мудрено
ль? осужденные не знают еще, какой конец будет иметь их торжественное
шествие посреди народа, который обнял их своими воплями и, может статься,
готов закидать каменьями. Они с трудом держатся на лошадях. Кто старается
удержать равновесие, как искусный балансер, и сидит на своей кляче, будто на
протянутой веревке; кто кивает головой, как маятник, или беспрестанно
ныряет. Вот оступился конь, и седок с ним погружается: только сила вожака
поднимает их. Один, оборотив руки назад, держится искусно за холку; другой
ухватился превежливо двумя, тремя пальцами за верхушку хвоста, как искусный
парикмахер за тупей своего пациента. Сыскался, однако ж, отчаянный, который,
согнув ногу на крестец лошади, сидит, как на подушке, раскланивается народу
своим шлемом и уморительно кривляется. Это удальство награждено смехом и
пощадой зрителей.
ругательствами. Кричат: "Собаки!.. Христа распяли! жидовины! бесы! Куда
собрались в поход? К своему князю-сатане!" Поезд все-таки трогается
порядком. Скоро не довольствуются бранью, начинают плевать осужденным в
глаза. Потом и этого мало. Ребятишки хватаются за хвосты лошадей, надувшись,
удерживают их, стегают кнутиками, украшают пучками и венками репейника,
которыми успели запастись. Иные кричат: "Что ж мы бояр и князей его милости,
сатаны, встречаем без хлеба и соли?.. разве у нас недостало его?.." И вслед
за тем сыплется на несчастных каменный град. Тут и скоты хотя долго терпели,
однако ж вышли из себя. Один четвероногий Боливар отчаянно лягнул {Прим.
стр. 307}, вырвался, выскакал из рядов и тем расстроил все чиноуложение
шествия. Сигнал к возмущению подан: оно сообщается как огонь соломе. Самые
те животные, которые всю жизнь свою беспорочно ходили тихим, ровным шагом,
заржали невесть что и потеряли всякое уважение к своим вожакам. Кто прядает,
кто лягает, кто кусается, кто ложится; избранные, в крови, которых кипит жар
привольных степей, понесли. Тогда суматоха делается почти общею. Некоторые
вожаки бросают поводья. Всадники поверяют душу богу. У которого шлем сполз
на глаза, и он, справляясь то с ним, то с лошадью, делает эквилибрические
штуки, которых не сделал бы в другое время ни за какие деньги. У другого
шлем летит в сторону, и он наклоняется, словно падающая в Пизе башня. Иной
схватил хвост лошади и преуморительно держит этот букет перед своим носом,
другой обнял страстно стан своей четвероногой подруги. Многие упали. На
лежачих, вопреки пословице, сыплются удары: плохой из плохих разве не кладет
на них печать своего минутного самовластия.
Земляной Андрей
Аникина Наталья
Куликов Роман
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Шилова Юлия