признание.
9) Рабы будут жить как илоты у древних лакедемонян. А поскольку
исчезнет различие между рабом и домашним животным, какой смысл наказывать за
убийство первого строже, чем за убийство второго?
- Господин мой, - вставила я, - последний ваш пункт, по-моему, требует
разъяснения. Я хотела бы услышать доказательство, что не существует различия
между рабом и скотом.
- Взгляни на творение Природы, - отвечал этот удивительный философ, - и
суди сама: разве не создала она изначально два разных вида людей? Скажи,
разве у всех людей одинаковый голос, одинаковая кожа или походка, одинаковые
вкусы? Скажи на милость, разве одинаковы их потребности? Никто не убедит
меня в том, что различия эти обусловлены случайными обстоятельствами или
воспитанием и что раб и господин, находясь в чреве матери, неотличимы друг
от друга я тщательно взвесил все факты и внимательно проанализировал
результаты анатомических исследований и пришел к выводу, что нет никакого
сходства между детьми из двух разных слоев общества. Предоставь их самим
себе и ты увидишь, что ребенок из высшего класса обнаруживает вкусы и
наклонности, совершенно отличные от тех, что имеет отпрыск простолюдина, и
поразишься несходству их чувств и ощущений.
А теперь проведи такое же исследование над животными, более всего
похожими на человека, например, возьми шимпанзе, и сравнив эту обезьяну с
любым представителем низшего класса, ты найдешь невероятное количество общих
признаков. Человек из народа - это просто вид, который стоит на одну ступень
выше шимпанзе, и разделяющее их расстояние, если оно вообще существует,
меньше, чем между ним и человеком из высшего класса. Так для чего эта мудрая
и пунктуальная Природа установила столько различий и оттенков? Неужели,
скажем, одинаковы все растения? Конечно же, нет. Разве все животные обладают
одинаковой силой или похожи друг на друга внешне? Тоже нет. Разве придет
тебе в голову сравнивать жалкий кустарник с величественным тополем, мопса с
гордым датским догом, корсиканскую горную лошадь с одухотворенным
андалузским жеребцом? Видишь, сколько различий в одном только виде, так
почему не признать такие же различия между людьми? Ведь тебе не придет в
голову включить в одну категорию Вольтера и Фрерона {Фрерон (1719-1776),
реакционный автор, ярый противник энциклопедистов и Вольтера.} или, скажем,
мужественного прусского гренадера и слабоумного готтентота. Поэтому,
Жюльетта, перестань сомневаться в неравенстве людей и пользуйся им без
колебаний пойми, наконец, что если Природе было угодно, чтобы мы по
рождению принадлежали к высшему классу человеческого общества, надо
извлекать выгоду и удовольствие из своего положения и усугублять участь
черни, заставляя ее служить нашим страстям и нашим потребностям.
- Поцелуйте меня, мой дорогой, - и я бросилась в объятия человека, чьи
доводы так восхитили меня. - Вы мой бог, и у ваших ног я хочу провести всю
свою жизнь.
- Кстати, - заметил министр, поднимаясь из-за стола и увлекая меня на
кушетку, - забыл сказать, что король благоволит ко мне как никогда прежде, и
я только что получил очередное доказательство его расположения. Ему пришло в
голову, что я обременен долгами, и он выделил из казны два миллиона на
поправку моих дел. Половину этой суммы получишь ты, Жюльетта, и если и
впредь будешь уважать мои взгляды и верно служить мне, я вознесу тебя на
такую высоту, откуда ты ясно увидишь свое превосходство над остальными ты
не представляешь, с какой радостью я поведу тебя к сияющим вершинам,
сознавая, что твое величие зиждется на твоем унижении передо мной и на твоей
безусловной ко мне преданности. Я хочу сделать тебя идолом для всех прочих и
одновременно своей рабыней, при одной этой мысли у меня поднимается член...
Давай совершим нынче немыслимые, чудовищные злодейства, мой ангел!
И он впился в мои губы, продолжая ласкать рукой мою куночку.
- Ах, любовь моя, как сладостны преступления, когда нам внушает их
безнаказанность, когда сам долг предписывает их. Как приятно купаться в
золоте и иметь возможность сказать: "Вот средство для свершения черных дел,
для высших наслаждений благодаря ему я могу удовлетворить все свои желания,
все прихоти ни одна женщина не устоит передо мной, и богатство мое служит
закону, а мой деспотизм безграничен".
Я сотнями поцелуев осыпала Сен-Фона и, воспользовавшись его
восторженным опьянением и, прежде всего, его особенно приподнятым
настроением, ловко подсунула ему на подпись указ об аресте, оформленный на
имя отца Эльвиры, который собирался забрать у меня свою дочь кроме того, я
получила от министра еще две-три услуги, и каждая обошлась ему в пятьсот
тысяч франков. А когда он учуял дивные запахи роскошного обеда и когда
вкусил его, Сен-Фон изъявил желание поспать я отвела его в приготовленную
для него комнату, а сама занялась приготовлением к предстоящей ночной оргии.
Сен-Фон проснулся около пяти вечера. К тому времени в салоне все было
готово, и участники драматического спектакля ожидали распорядителя. Справа,
обнаженные, увитые гирляндами из роз, стояли три девушки, предназначенные в
жертву, которых я расставила как на полотне Ботичелли "Три грации" всех
троих я нашла в монастыре в Мелунэ, и красоты они были необыкновенной.
Первую звали Луиза, ей было шестнадцать лет - юная светловолосая
красавица с ангельским личиком.
Вторая звалась Елена - пятнадцатилетняя прелестница, тонкая в талии,
стройная, пожалуй, несколько высокая для своего возраста, с длинными
каштановыми волосами, заплетенными в две косы, с глазами, излучавшими любовь
и доброту. Хотя она была прекрасна, на мой взгляд, еще прекраснее была
Фульвия, очаровательнейшее создание, также шестнадцати лет от роду.
В самом центре для контраста я поставила несчастное семейство, все трое
также были обнажены и опоясаны черным крепом, родители бросали друг на друга
отчаянные взгляды, приготовляясь к самому худшему, у их ног лежала
восхитительная Юлия их тела обвивала тяжелая длинная цепь, и левый сосок
Юлии оказался зажатым в железном звене и сильно кровоточил. Один конец цепи
был пропущен между бедер мадам де Клорис, и железо впивалось прямо во
влагалище. Делькур, которого я облачила в устрашающие одежды демона,
восставшего из глубин ада, и вооружила мечом, предназначенным для последнего
акта, держал другой конец цепи и время от времени дергал его, причиняя
ужасные страдания всему семейству.
Чуть дальше в позе каллипигийской Венеры, спиной к Сен-Фону,
задрапированные в белую с коричневым газовую ткань, через которую хорошо
были видны их ягодицы, стояли четыре молодые женщины.
Первая, двадцати двух лет, великолепно сложенная, настоящая Минерва,
звалась Делия.
Вторую звали Монтальм - двадцатилетнее, в расцвете красоты, юное
создание с атласной кожей.
Девятнадцать лет исполнилось Пальмире. У нее были золотистые волосы и
романтическая внешность девушек той породы, которые особенно обольстительны,
когда они плачут.
У семнадцатилетней Блезины был коварный взгляд, безупречные зубки,
сладчайшие, горящие желанием глаза.
Этот полукруг замыкали два здоровенных, также обнаженных лакея, около
двух метров ростом, с устрашающими членами они стояли лицом друг к другу и
периодически обменивались страстными поцелуями и ласками.
- Восхитительно! - одобрил Сен-Фон, шагнув через порог. - Божественно!
Это доказывает твой талант и ум, Жюльетта. Подведите обвиняемых ближе, -
скомандовал он. Потом приказал мне сесть радом с ним Монтальм опустилась на
колени и начала сосать ему член, а Пальмира, грациозно изогнувшись,
подставила свой зад.
Делькур подвел все семейство к Сен-Фону.
- Все вы обвиняетесь в чудовищных преступлениях, - начал министр, - и я
получил от королевы приказ казнить вас.
- Это несправедливый приказ, - с достоинством отвечал Клорис, - ни я,
ни моя семья ни в чем не повинны, и тебе это хорошо известно, негодяй! (При
этих словах Сен-Фона охватил такой восторг, что он с трудом сдержался, чтобы
не кончить.) Да, ты отлично знаешь, что мы ни в чем не виноваты. Но если нас
в чем-то подозревают, пусть предадут справедливому суду и избавят от мерзкой
похоти злодея, который хочет только удовлетворить свои мерзкие страсти.
- А ну, Делькур, - скомандовал министр, - пошевели-ка цепью.
Палач с такой силой и резкостью рванул за конец цепи, что из влагалища
мадам де Клорис, из груди ее дочери и бедра ее мужа потекла кровь.
- Ты говоришь о законе, - продолжал удовлетворенный Сен-Фон, - но сам
же и нарушил его, и преступление твое слишком серьезно, чтобы ты мог уповать
на его защиту. Теперь тебе нечего ждать, кроме его карающего меча, так что
готовься к смерти.
- Ты - выродок тирана и отродье потаскухи, - гордо ответил Клорис. - И
судить тебя будут потомки.
Сен-Фон пришел в ярость, его член угрожающе зашевелился и увеличился в
размерах. Он шагнул к скованному цепью наглецу и что было сил несколько раз
ударил его по лицу, выкрикивая ругательства, потом плюнул ему в глаза и стал
тереться членом о груди Юлии.
- Я вижу, ты сошел с ума. Не стоит упоминать потомков, лучше позаботься
о себе сейчас. Если ты - мужчина, докажи это.
- Скотина! Будь я свободен, ты бы в панике сбежал отсюда.
- Ты прав. Но ты не свободен и останешься в моей власти, а я получу от
этого огромное удовольствие. Неужели ты собираешься лишить меня
удовольствия? Только попробуй!
- Ты же обязан мне всем, что имеешь, негодяй!
- Тебе остается только себя корить за это, - сказал министр, взялся за
член своего благодетеля и помял его в руке, потом велел мне вдохнуть в него
жизнь. Однако и мои усилия были безуспешными. Увидев это, Сен-Фон повернулся
к Делькуру: - Отведи этого человека в сторону и привяжи к столбу. Королева
предоставила мне самому выбрать пытки, которые будут прелюдией к их смерти.
- Потом обратился к несчастным пленницам: - Сейчас вы узнаете, что такое
настоящая мерзость, и Клорис будет этому свидетелем.
Заметив, что Делькур недостаточно крепко привязал главу семьи, Сен-Фон
исправил оплошность палача и заодно обрушил на беднягу новые удары.