ни в какое сравнение даже с самыми бедными деревенскими хижинами; они так же
убоги, но лишены поэтической прелести последних. В самом деле, хижине,
стоящей среди полей, придают очарование чистый воздух, зелень, луга, холмы,
извилистая тропка, виноградник, живая изгородь, стог сена, брошенная лопата
или мотыга; в столице же нищета величественна только тем, что страшна. Хотя
дом и выстроили недавно, но казалось, он вот-вот рухнет. Ни один
строительный материал не пошел по своему прямому назначению, все было
набрано среди разного хлама у разрушенных домов, а их в Париже сносят
ежедневно. На сбитом из старых дощечек ставне Дервиль прочел уцелевшую
надпись: Магазин мод. Окна разных размеров были пробиты в самых неожиданных
местах. Нижний этаж, очевидно единственная пригодная для жилья часть дома,
одной своей стороной поднимался довольно высоко, а на другой его стороне
из-за неровности почвы окна вросли в землю. Между воротами и домом стояла
огромная зловонная лужа, куда стекала дождевая вода и выплескивались помои.
Вдоль стены, довольно еще прочной на вид и служившей опорой для ветхой
лачуги, выстроились в ряд затянутые проволокой клетки, где кролики выводили
свое многочисленное потомство. Справа от ворот виднелся коровник с
сеновалом. Между коровником и домом помещался погреб для хранения молочных
продуктов. Слева были расположены птичий двор, конюшня и навес для свиней;
все эти строения и самый дом были сбиты из старых досок и скудно крыты
камышом. Как и во всех уголках, где готовится для прожорливого Парижа
ежедневная грандиозная трапеза, во дворе, куда вошел Дервиль, замечался
беспорядок, неизбежный, когда во что бы то ни стало требуется поспеть к
намеченному часу. Огромные, с помятыми боками, жестяные бидоны, в которых
перевозят молоко, и горшки из-под сливок валялись перед погребом вперемешку
с тряпичными затычками. Какая-то ветошь, предназначенная для вытирания
посуды, сохла на солнце на веревках, протянутых между жердями. Смирная
лошадка, из той породы, что водится только у одних владельцев молочных,
переступила оглобли и остановилась перед запертой конюшней. Коза обгладывала
чахлые, пропыленные лозы, вьющиеся вдоль желтой растрескавшейся стены.
Кошка, вспрыгнув на край горшка, лакала остатки сливок. Куры, испуганные
появлением Дервиля, с клохтаньем бросились врассыпную, а сторожевой пес
залился лаем.
Дервиль, охватывая взглядом открывшуюся перед ним непривлекательную картину.
взгромоздившись на воз свежескошенной травы, швырял камни в соседнюю трубу,
норовя, очевидно, попасть в кастрюлю, стоящую на очаге. Второй мальчишка
старался втащить свинью на ручную тележку, упирающуюся передком в землю, а
третий, повиснув на другом конце, ждал момента, когда свинья ступит на край
тележки, чтобы подкинуть ее кверху, как на качелях. Когда Дервиль обратился
к ним с вопросом, здесь ли проживает господин Шабер, мальчики промолчали,
дружно уставившись на незнакомца с какой-то лукавой тупостью, если только
позволительно сочетать два эти слова. Дервиль повторил свой вопрос, но
безуспешно. Наконец насмешливый вид трех сорванцов вывел его из себя, и
поверенный отпустил несколько шутливых ругательств, дозволительных, по
мнению молодых людей, в обращении с проказниками мальчишками, а они в ответ
залились грубым смехом, нарушив тишину, царившую во дворе. Дервиль
рассердился. На шум из темной низкой каморки, расположенной возле погреба,
вышел полковник и стал на пороге с непередаваемой, чисто солдатской
невозмутимостью. В зубах у него дымилась на диво обкуренная трубка -
специальный термин курильщиков, - дешевенькая глиняная трубка, именуемая в
просторечии носогрейкой. Он сдвинул со лба козырек невероятно засаленной
фуражки, заметил Дервиля и зашагал к своему благодетелю прямо по навозной
жиже, на ходу по-приятельски крикнув сорванцам:
власти, какую имел над ними старый полковник.
коровника, там мощеная дорожка! - Крикнул он, заметив, что Дервиль стоит в
нерешительности, опасаясь промочить ноги в навозной жиже.
ведущей в каморку полковника. Чувствовалось, что Шаберу неприятно принимать
гостя в такой неприглядной обстановке. И в самом деле, Дервиль заметил в
комнате только один единственный стул. Ложе полковнику заменяли две-три
охапки сена, на которые хозяйка накинула рваные, неизвестно где подобранные
коврики, - такими ковриками молочницы обычно застилают скамейки своей
тележки. Пол был земляной, плотно утрамбованный. От стен, покрытых плесенью,
позеленевших и растрескавшихся, шла такая сырость, что на той стене, у
которой спал полковник, прибили камышовую цыновку. Знаменитая шинель висела
прямо на гвоздике. В углу валялись две пары разбитых сапог. Никакого намека
на белье. На источенном червями столе лежали раскрытые "Бюллетени великой
армии", переизданные Планше, - очевидно, единственная отрада полковника,
хранившего среди этой нищеты ясное, безмятежное выражение лица. Со времени
ночного визита к поверенному, казалось, изменились даже самые черты лица
Шабера, и теперь Дервиль прочел на нем следы блаженных мечтаний, ни с чем не
сравнимый отблеск надежды.
с продавленным плетеным сиденьем.
недоверчивости и вследствие того прискорбного опыта, который они приобретают
еще в самом начале карьеры, присутствуя при страшных в своей обыденности
драмах.
следуя трем каноническим добродетелям воина: на карты, вино и на женщин".
шалаш согрет дружбой, зато (при этих словах старый солдат бросил на юриста
проницательный взгляд) - зато я никого не обидел, никого не унизил, и сплю я
здесь спокойно...
израсходовал полученные у нотариуса суммы, и решил поэтому ограничиться
вопросом:
дороже, а вы устроились бы удобнее.
кормили меня даром в течение целого года. Как же я могу бросить их теперь,
когда у меня завелись деньги! Да и отец вот этих мальчишек - старый
египтянин.
котором принимал участие и я сам. Ведь все мы, вернувшиеся из Египта домой,
так сказать братья, а Верньо к тому же служил в моем полку, мы делились с
ним в пустыне последним глотком воды; наконец, я еще не успел обучить его
ребят грамоте.
соломе! Да и у него самого с женой постель не лучше. Они, видите ли, очень
бедны, и их заведение им не по средствам. Вот когда я верну свое
состояние... Да что говорить!
бумаги. Ваша спасительница жива.
Шабер, хватив трубкой об пол.
полковник швырнул ее в таком естественном порыве души, таким благородным
движением, что самые завзятые курильщики мира, да и само управление табачной
монополии простили бы ему это святотатство. Ангелы не отказались бы
подобрать с земли осколки этой носогрейки.
они вышли из комнаты, чтобы пройтись по солнышку вдоль стены.
простым. Меня считали мертвым, но я вот - перед вами! Верните мне жену и
состояние; дайте мне чин генерала, на что я имею все права: ведь еще до
битвы при Эйлау я был полковником императорской гвардии.
Выслушайте меня. Вы граф Шабер, не спорю; но ведь придется доказывать это в
юридическом порядке, и притом людям, заинтересованным в обратном, - людям,
которым выгодно отрицать ваше существование. Итак, ваши бумаги будут
оспаривать. Это повлечет за собой десять--двенадцать предварительных
обследований. Все эти споры будут доведены до высшей инстанции и в свою
очередь повлекут за собой целый ряд дорогостоящих процессов, а они затянутся
надолго, как бы энергично я ни действовал. Противники ваши потребуют
расследования, мы не можем его отвергнуть, и, пожалуй, понадобится еще
послать следственную комиссию на место, в Пруссию. Но предположим самое
благоприятное: допустим, что закон незамедлительно признает вас полковником
Шабером. Как же будет решен вопрос о двоемужестве графини Ферро, вполне,
впрочем, непредумышленном? В нашем деле правовая сторона не укладывается в
рамки существующих законов, и судьи могут действовать, только следуя голосу
совести, как поступают присяжные при решении запутанных вопросов,
порождаемых социальной причудливостью некоторых уголовных процессов. К тому
же от вашего брака детей не было, а у графа Ферро от вашей жены есть двое
детей; судьи могут объявить недействительным брак, узы коего более слабы, и
признать законным второй брак, поскольку будет доказано отсутствие злого
умысла у супругов. Хороши же будут ваши моральные позиции, если вы в вашем
возрасте, в том положении, в котором вы находитесь, захотите насильно
вернуть себе женщину, разлюбившую вас! Против вас будут и ваша жена и ее
теперешний муж, люди высокого общественного положения, они могут влиять на
суд. Таким образом, налицо все предпосылки к длительному процессу. Вы
успеете состариться в самых жестоких горестях.