он не радеет об этом заведении,- заметил Бонифас и, оборотившись, заглянул в
мастерскую, где Кольб, в одиночестве сидя на доске для обрезывания бумаги,
натирал зубчиком чеснока ломоть хлеба.- Однако ж мы отнюдь не радовались бы,
видя вашу типографию в руках расторопного соперника, пронырливого,
честолюбивого; возможно, мы с вами еще
за определенную сумму отдать ваше оборудование в аренду какому-нибудь нашему
мастеру, который будет работать под вашей фирмой, как водится в Париже, мы
поддержали бы малого, дали бы ему возможность платить вам солидную сумму за
аренду, да и ему бы оставались кое-какие барыши...
Бонифасу, что она отлично понимает его уловки.
готовы продать типографию за двадцать тысяч франков,- вкрадчивым голосом
сказал Бонн-фас.- Доход с двадцати тысяч франков при шести процентах годовых
составит всего лишь тысячу двести франков.
- умение молчать.
служат мне для кое-каких попутных дел,- возразила она,- притом мы должны
платить за наем помещения отцу, господину Сешару, который не балует нас
подарками.
полугодие, из которых тысяча вносилась вперед. Когда все было уже условлено,
братья доложили ей о своем намерении поручить типографию со всем
оборудованием не кому иному, как Серизе. Ева не могла скрыть своего
изумления.
знает?-сказал Куэнте-толстый.
сама будет наблюдать за Серизе.
жене, которая во время обеда подала ему договор для подписи.
вдвоем они за всем присмотрят. Затем мы получим четыре тысячи франков
годового дохода с оборудования типографии, которое обошлось нам недешево. У
тебя впереди целый год, чтобы осуществить свои надежды...
однажды, там, у плотины,- сказал Сешар, с нежностью сжимая руку жены.
он очутился под соглядатайством Серизе и, сам того не подозревая, в
зависимости от Куэнте-большого.
брату-типографу.- Эти нищие привыкнут жить на арендную плату с типографии,
будут на нее рассчитывать и влезут в долги. Но на второе полугодие договора
мы не возобновим. Поглядим, что запоет сей гениальный муж, когда мы поставим
ему одно условьице: желаем-де вступить в деловое содружество по
использованию вашего изобретения!.. А нет, так...
произнес: деловое содружество, он понял бы, что опасность брачного договора,
заключенного в мэрии, ничтожна в сравнении с опасностью торгового договора,
заключенного в коммерческом суде. Разве не достаточно того, что эти
кровожадные охотники напали на след дичи? Неужели в состоянии были Давид и
его жена, и с Кольбом и с Марион, противостоять козням Бонифаса Куэнте?
посланный Люсьеном, а также деньги по второму платежу Серизе позволили
покрыть все расходы. Ева, ее мать и Давид, решившие, что Люсьен их совсем
забыл, радовались, как и в первые дни успехов поэта, выступления которого в
мире журналистики подняли в Ангулеме еще больший шум, чем в Париже.
от шурина такое безжалостное письмо:
выданные мне тобою сроком на один, два и три месяца. У меня не было выхода,
и самоубийству я предпочел это страшное средство спасения, хотя я знаю, как
это стеснит тебя. Позже я объясню тебе, в каком отчаянном положении я
нахожусь, и, конечно, постараюсь выслать деньги к сроку платежа.
признаюсь тебе, я рассчитываю на твое мужество, хорошо известное
в страшной нужде, я послал ему три векселя по тысяче франков, сроком на
один, два и три месяца; занеси это в счета.
обсуждая с матерью эту зловещую фразу, Ева, и ранее того чрезвычайно
встревоженная молчанием брата, от которого вот уже полгода не было писем,
исполнилась самых дурных предчувствий и, желая их рассеять, решила сделать
шаг, подсказанный отчаянием. Именно в это время молодой Растиньяк,
приехавший на несколько дней к своим родным, распускал о Люсьене достаточно
дурные слухи, и эти парижские новости, попав на язычок местных сплетников,
не могли не дойти, и притом, в самом приукрашенном виде, до сестры и матери
журналиста. Ева бросилась к г-же де Растиньяк и как милости, просила о
свидании с ее сыном, с которым она и поделилась всеми своими тревогами,
умоляя его сказать ей правду о положении Люсьена в Париже. И тут-то Ева
узнала о связи брата с Корали, о дуэли с Мишелем Кретьеном, вызванной
предательской статьей Люсьена против д'Артеза,- короче, о жизни Люсьена со
всеми ее злоключениями, в ядовитом изложении остроумного денди,
преподнесшего свою ненависть и зависть под видимостью сожаления, в пышной
форме дружественного участия соотечественника, встревоженного за будущность
великого человека и искренне восхищенного талантом одного из детищ Ангулема,
при* том столь тяжко, однако, опорочившего себя. Растиньяк говорил об
ошибках, совершенных Люсьеном, о том, что поэт по своей вине лишился
покровительства высокопоставленных лиц и по этой причине был отменен указ о
пожаловании ему герба и имени де Рюбампре.
теперь на пути к почестям, стал бы мужем госпожи де Баржетон... Но,
помилуйте!.. Он покинул ее, оскорбил!.. Она стала графиней Сикст дю Шатле, к
великому своему огорчению,- ведь она любила Люсьена.
орел падает, кто может знать, в какие бездны он низринется? Чем выше взлет
великого человека, тем глубже его падение.
точно стрела, в самое сердце. Задеты были самые чувствительные стороны ее
души; она хранила глубокое молчание, но крупные слезы катились на щечки и
лобик ребенка, которого она кормила грудью. Так трудно отрешиться от
заблуждений, которые вкореняются в вас, словно какая-нибудь семейная
традиция, от самой колыбели, и Ева не поверила Эжену де Растиньяку. Пожелав
услышать голос истинного друга, она написала трогательное письмо д'Артезу,
адрес которого дал ей Люсьен в те времена, когда еще был почитателем
Содружества, и вот какой ответ она получила.
желаете знать, каково его будущее, и, побуждая меня к откровенности,
повторяете слова господина де Растииьяка, чтобы удостовериться, насколько
они правдивы? Что касается до меня, сударыня, я должен в дружеское сообщение
господина де Растиньяка внести поправку в пользу Люсьена. Вашего брата
мучили угрызения совести, и он сам показал мне критическую статью о моей
книге, признавшись, что не может решиться опубликовать ее, хотя его
ослушание приказу роялистской партии угрожает неприятностями дорогому для
него существу. Увы, сударыня, назначение писателя - постигать страсти,
поскольку его слава основана на том, с каким мастерством он их изображает;
итак, я понял, что ради возлюбленной, когда приходится выбирать, жертвуют
другом. Я отнесся снисходительно к преступлению вашего брата, сам выправил
его статъю-книгоубийцу и вполне ее одобрил. Вы спрашиваете, сохранил ли я
уважение и дружбу к Люсьену? Сейчас мне трудно говорить об этом. Ваш брат на
пути, который приведет его к гибели. Покамест я еще сожалею о нем, но скоро
сознательно должен буду забыть о Люсьене, не столько из-за того, что он уже
сделал, сколько из-за того, что он неминуемо сделает. Ваш Люсьен -
поэтическая натура, но не поэт; он мечтает, но не творит. Короче, он
точь-в-точь хорошенькая женщина, которая желает нравиться,- главный порок
французов. Ради удовольствия блеснуть умом Люсьен неизбежно пожертвует самым
лучшим другом. Он с охотою завтра же подписал бы договор с дьяволом, ежели
бы это сулило ему несколько лет жизни блистательной и пышной. Не поступил ли
он и того хуже, променяв свою будущность на преходящие утехи открытой связи
с актрисой? Молодость, красота, преданность этой женщины, ибо она его
боготворит, мешали ему понять всю опасность положения, с которым ни слава,
ни успех, ни богатство не примиряют свет. Представится какое-нибудь новое
искушение, и ваш брат, как и теперь, не устоит. Успокойтесь, Люсьен никогда
не дойдет до преступления, на это у него недостанет смелости; но он примет
содеянное преступление как нечто должное, он разделит его выгоды, не
разделив его опасностей, а это именно и кажется ужасным всякому, даже
злодею. Он будет презирать себя, раскаиваться; но представится случай, он
опять начнет сызнова; ибо воля у него отсутствует, он бессилен перед
соблазном наслаждения, перед требованиями собственного тщеславия. Ленивый,
как все поэтические натуры, он почитает себя великим искусником, играя с
трудностями, вместо того, чтобы их преодолевать. Иной раз он проявит
Сертаков Виталий
Березин Федор
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Витковский Евгений
Чернецов Андрей