убийстве Виктора Фаргаша в Синтре, пожаре в квартире баронессы Унгерн в
Париже. А кто донес на меня в полицию? Вы сами? И что вы скажете о книге,
спрятанной в трех разных экземплярах? О девяти гравюрах, выполненных
Люцифером и перепечатанных Аристидом Торкьей после возвращения из Праги "с
привилегией и с позволения вышестоящих"... Обо всем этом чертовом клубке?
вперед подбородок и сверля меня злыми глазами. Я отступил еще на шаг и
глядел на него раскрыв рот.
о чем идет речь?
не переставая при этом глядеть на меня сквозь очки, в которых отражалось
маленькое пламя. А потом изложил свою версию событий.
рядышком, опершись на влажные перила, и смотрели на сверкающие в зале огни.
Рассказ Корсо длился столько, сколько ему понадобилось, чтобы выкурить
сигарету. После чего он бросил окурок на пол и придавил каблуком.
протянуть руки, чтобы вы надели на них наручники... - сказал я. - Вы и
впрямь ожидаете чего-то подобного?
почувствовал ее шаткость.
плиты террасы. Прямоугольники света из зала разрезали тень на части и
вытягивали ее так, что она стелилась по ступеням до самого сада.
баронесса Унгерн, сгоревшая вместе со своими книгами?.. Все это случилось
на самом деле. И две истории переплетаются между собой.
литературные? То есть интертекстуальные...
главы Дюма все и началось. - Он с обидой посмотрел на меня. - С вашего
проклятого Клуба. С ваших забав и игрушек.
это была не реальная история, а художественное произведение, вы как
читатель были бы главным виновником.
что вы тоже сплели воедино реальные факты с известными литературными
сюжетами, сотворили теорию и пришли к ложным выводам. Но факты - вещь
объективная, и на них нельзя свалить вину за свои ошибки. История
"Анжуйского вина" и история этой таинственной книги, "Девяти врат", никак
между собой не связаны.
подталкивали. Вы по собственному почину заполнили пробелы, словно речь шла
о романе, построенном на всякого рода ловушках, а вы, Лукас Корсо, были
читателем, который решил, что он тут самый умный... Никто и никогда не
говорил вам, что в действительности все происходило именно так, как вы себе
вообразили. Поэтому ответственность целиком ложится на вас, друг мой... И
главная ваша беда - чрезмерная тяга к интертекстуальности, вы
устанавливаете искусственные связи между разноплановыми литературными
явлениями.
план, какая-то стратегия, не мог же я спокойно сидеть и ждать, чем все
кончится. Любая стратегия предполагает, что должен быть выработан некий
образ противника, он и определяет дальнейшие шаги... Так действовал
Веллингтон, думая, что Наполеон думает, что он сделает именно это. А
Наполеон...
военная стратегия чревата не меньшим риском, чем литературная...
Послушайте, Корсо, наивные читатели уже повывелись. Перед печатным текстом
всяк проявляет свою испорченность. Читатель формируется из того, что он
прочел раньше, но также из кино и телепередач, которые он посмотрел. К той
информации, которую предлагает ему автор, он непременно добавляет свою
собственную. Тут и кроется опасность: из-за избытка аллюзий может
получиться неверный или даже вовсе не соответствующий действительности
образ противника.
объективной. Хотя злонамеренный автор может представить ее в таком виде,
что читатель поймет ее превратно, но сама по себе информация никогда не
бывает ложной. Это сам читатель прочитывает книгу неверно.
лицом к саду, где властвовали тени.
очень тихо.
"Анжуйским вином" и положил ее рядом, на покрытые мхом перила.
оказался настоящим злодеем... Но моя забота - роман-фельетон. Если вас
интересуют детективы - поиск следует вести в ином месте.
1911 по 1914 г. с продолжениями - по 450 страниц в месяц.
Экройда".
подписал свой роман "Рыцарь в желтом камзоле" (опубликован не был).
Лукаса, участник невероятных приключении; его имя стало нарицательным (роль
исполнял американский актер Харрисон Форд).
Майкла Кертиса (наст. имя Михай Кертес; 1888-1962). "Голдфингер" (1964) -
фильм американского режиссера Теренса Янга по мотивам романа Я. Флеминга.
слог, стиль (лат.).
де Бержерак" (поставлена в. 1897 г.) - кондитере Рагно.
кресла, и глядел в окошко. Автомобиль стоял на маленькой придорожной
площадке - там, где шоссе делало последний поворот перед спуском к городу.
Старая его часть, окруженная древними стенами, плыла в поднимающемся с реки
тумане и казалась голубоватым призрачным островком. Это был какой-то
промежуточный мир, лишенный и света, и теней, - иначе говоря, обычный
кастильский рассвет, холодный и робкий, когда первые проблески дня начинают
вычерчивать на востоке линии крыш, труб и колоколен.
теперь стекло запотело и циферблата видно не было. Корсо поднял взгляд к
зеркалу и наткнулся на собственные усталые глаза. Менг-на-Луаре, канун
первого апрельского понедельника... Сейчас Корсо находился за много
километров оттуда, и уже успел наступить вторник. Обратный путь был долгим,
и чудилось, что далеко позади остались, вернее, отстали и Балкан, и Клуб
Дюма, и Рошфор, и миледи, и Ла Понте. Тени завершенного рассказа, после
того как перевернута последняя страница и автор нанес последний удар -
поставил точку, легонько стукнув по клавиатуре "Кверти" - вторая клавиша
внизу справа. И этим вполне необязательным поступком напомнил, что речь
идет всего лишь о строках на собранных в стопку печатных листах, о
равнодушной бумаге. О судьбах, которые вдруг тоже сделались посторонними.
покрасневшими глазами и трехдневной щетиной на щеках; в парусиновой сумке
лежал последний экземпляр "Девяти врат". И все, ничего больше у охотника за
книгами не осталось. Нет, еще девушка. Только это выкинул на берег прибой.
Рядом раздался стон, Корсо повернулся и глянул на нее. Она спала на
соседнем сиденье, накрывшись курткой, положив голову на правое плечо Корсо.
Она тихо дышала приоткрытым ртом и порой чуть вздрагивала. И снова еле
слышно стонала, и тогда межбровями у нее появлялась маленькая морщинка,
делавшая ее похожей на обиженную девочку. Рука, высунувшаяся из-под синей
куртки, была повернута ладонью вверх, пальцы полураскрыты, словно мгновение
назад что-то упорхнуло из них или они готовились что-то принять.
Балкана, который стоял рядом с ним на мокрой от дождя террасе. Он держал в
руках папку с рукописью "Анжуйского". Ришелье улыбнулся Корсо, как
старый враг, который восхищается вами и одновременно сочувствует: "Вы
удивительный человек, друг мой..." Это были прощальные слова - нечто
среднее между утешением и напутствием; они еще имели какой-то смысл, но за
ними последовало приглашение присоединиться к гостям, прозвучавшее не
слишком искренне. Не потому, что Балкану была неприятна его компания - нет,