Чтение 71–й страницы книги ~Битва божьих коровок~

- Ах ты!.. - выдохнул Забелин и бросил узкое тело в сторону стоящего у
двери стажера.

Пацюк успел загородиться стулом, а потом и швырнуть его в Забелина.
Запутавшись в перекладинах, тот потерял драгоценные мгновения, и Пацюк успел
выскочить за дверь.

До спасительной лестницы было рукой подать, каких-нибудь жалких тридцать
метров. Обставить его на прямой Забелин не сможет, к тому же у Пацюка фора
во времени. И неплохое знание местности (О-ой! Совсем - неплохое знание, до
сих пор в боку отдается!)... Пацюк успеет выскочить в проходной двор - и
ищи-свищи...

Но ?ищи-свищи? не выгорело.

На лестнице Егора ждала неожиданная и потому обидная западня. Два
неповоротливых, как шкафы, грузчика тащили наверх еще один шкаф. Судя по
вычурной инкрустации и обилию перламутровых вставок, шкаф предназначался
кому-нибудь из издательских бонз, а возможно, и верховному
главнокомандующему: Кириллу Яковлевичу Нещередову.

Но это дела не меняло.

Пацюк оказался отрезанным от спасительного выхода на улицу. А от женского
туалета в конце коридора надвигалось грозное сопение пришедшего в себя
Забелина.

- Эй, парни! - зычным голосом закричал следователь едва показавшимся
макушкам грузчиков. - Не пускайте его!.. Задержите!..

Впрочем, и без того было ясно, что Пацюк попался. Заметавшись как мышь в
мышеловке, он попытался сунуться в какие-то двери, смутно понимая, что если
воткнется в любой из этих каменных мешков, то лишь продлит агонию.

Никакого выхода. Никакого.

Сзади - Забелин, снизу - представительский шкаф, а сверху...

Сверху была неизвестность, и Пацюк смело бросился ей навстречу. Он с ходу
перемахнул пролет третьего этажа, вырвался на просторы четвертого, пронесся
по коридору, заставленному какими-то станками, и очутился в маленьком крытом
переходе. Совсем маленьком - метра три, не больше. Переход венчала узкая
дверь, и Пацюк молил бога только об одном: пусть она окажется открытой!

Пусть она будет открытой! Пусть!

Дверь действительно была не заперта.

Пацюк едва не вынес - и ее, и двух мрачного вида волосатых мужчин.
Очевидно, писателей. Синхронно поперхнувшись окурками, "писатели посмотрели
на него с ненавистью.

Как на собрата по перу.

Волосатики стояли на небольшой площадке с внешней стороны двери. Сам
пятачок, судя по всему, служил курилкой, и от него шла лестница прямо вниз,
в глубину двора.

Раздумывать не приходилось.

Пацюк скатился по металлической, страшно гремевшей под ним лестнице и
едва не рухнул в объятия двух огромных мусорных контейнеров. Здесь, под
сенью пищевых и промышленных отходов, прикрывшись пустыми картонными
коробками, Пацюк и затаился. Несколько минут ушло на то, чтобы оценить
ситуацию.

Хотя особой оценки не требовалось: он находился на задворках
издательства ?Бельтан?.

Прямо перед собой Пацюк видел узкий проход. Слева и справа его подпирали
стены; едва не сталкиваясь лбами, они уходили ввысь, что делало проход
похожим на Большой каньон. Каньон углублялся в сторону улицы Добролюбова.

Пацюк убрал со лба обглоданный селедочный хвост, вывалившийся из
какого-то пакета, и только теперь заметил Забелина. Тот - правда, с
совершенно другой скоростью - повторил его собственный путь. Вот только
подойти к зловонным мусорным бачкам не решился.

Постояв на перепутье между бачками и входом в каньон, старый хрыч выбрал
последнее. Любой бы выбрал на его месте.

Через секунду Забелина поглотило ущелье, а Пацюк остался в обществе
картонных ящиков и селедочного хвоста. Он дал хрычу десять минут на то,
чтобы пройти весь путь по каньону и снова вернуться. Потом накинул еще
пятнадцать. Потом добавил еще пять.

Потом, когда надежда на возвращение коварного шефа окончательно иссякла,
Пацюк приплюсовал к контрольному времени двадцать пять минут.

Теперь уже для себя.

Но выдержал он только семнадцать с половиной, больше отсчитывать секунды
не хватило сил. А к запаху рыбьего хвоста прибавился запах сгнивших
помидоров и разлагающихся картофельных очисток.

Все!

Пусть лучше Забелин схватит его за руку! Пусть натравит на него ОМОН!
Лучше так, чем пасть жертвой гнилого помидора и умереть от удушья на его
глазах!

Пацюк вылетел из мусорных бачков, как пробка из бутылки, и...

По инерции пробежал весь каньон. И материализовался на улице Добролюбова.

Черт возьми! Вот это открытие! Между фабрикой театрального костюма и
галереей ?Кибела? существовал узкий проход, который был практически не виден
с улицы: его закрывал огромный, не в меру разросшийся тополь.

А Забелина нигде не было.

Очевидно, шеф отдал должное пацюковскому умению бегать от опасности, а не
встречать ее лицом к лицу. Высоко же он ценит Егора Пацюка, нечего
сказать!..

Переведя дух, Егор заглянул в правую витрину ?Кибелы?.

Пантеон стеклянных божков был на месте. На месте была и сумасшедшая
верховная жрица пантеона - Марина. Жрица сливалась в потребительском экстазе
с кем-то из покупательниц - это было явственно видно сквозь стекло. На месте
Марины Пацюк не торопился бы так по-матерински прикладываться к груди
какого-то сомнительного сутулого плащика и сомнительного старомодного кашне.
И не менее сомнительной тирольской шапочки, вывезенной, очевидно, в качестве
трофея, из замка Каринхалле.

Впрочем, Пацюк тотчас же вспомнил себя вчерашнего (шелковый Лао-цзы у
кадыка, вязаные мухоморы на груди, курточка ?Мама, не горюй!? на плечах) и
сразу же устыдился. Он тоже зашел в ?Кибелу? сирым и убогим, а вышел
отягощенный лампой ?Грешница?.

Может быть, и этому тирольскому пугалу повезет.

Может быть, и оно принесло Марине какую-нибудь радостную весть. Например,
что ее ненавистника - как же его звали?.. Ага, Быков! - ее ненавистника
Быкова разорвало кумулятивным снарядом. Или он отравился парами таллия. Или
его покусала бешеная собака...

Так что вперед, Тироль!

Но, очевидно, Быков до сих пор коптил небо и ни одна из его
понедельничных девочек не пострадала. Во всяком случае, переходящей лампы
Тиролю не досталось. И во внутренние покои Тироль приглашен не был.

Напротив, отделившись от Марины, покупательница двинулась к выходу.

Через несколько секунд раздался мелодичный звон колокольчиков, и входная
дверь ?Кибелы? распахнулась. И тирольская шапочка, только что
разговаривавшая с Мариной, выпорхнула наружу. Вернее, выползла, с некоторым
трудом передвигая ноги, обутые в отмотавшие не один срок сапоги-чулки.

Черт возьми, Пацюк хорошо знал эти сапоги-чулки!

И если бы он не ухватился за шершавый ствол тополя, то просто рухнул бы
наземь. Как подкошенный.

Из супермодной и супердорогой ?Кибелы? вышла его совсем не модная и уж
никак не дорогая бывшая домработница Анна Николаевна. Приборка влажной
тряпкой, легкие постирушки, легкий супчик, легкое сожаление: ?Время
художников безвозвратно ушло, Егорушка?.

Анна Николаевна, совсем недавно отлученная от дома.

Аннет.

Собственной персоной.

***

Мальчик страдал аутизмом.

Он изо всех сил отталкивал от себя окружающий мир, он был глух ко всему
происходящему. Он смотрел и не видел, он слушал, но не слышал, и даже едва
уловимый шелест змея на ветру значил для него больше, чем все Настины
сбивчивые речи, чем протяжные автомобильные гудки Кирилла ј 2.

Поначалу Настя даже возненавидела мальчика. И себя заодно - уж очень ей
хотелось содрать жуткую, неподвижную, хотя и изящно нарисованную маску.
Только по недоразумению она может называться лицом.

Лицом ребенка.

Мордашка ее собственного сына постоянно менялась, она ни минуты не могла
оставаться в покое. Если уж Илико обижался - он закусывал губы до крови,
если радовался - раздувал ноздри и даже мог пошевелить ушами. Тысячи
выражений, тысячи эмоций сменяли друг друга, как в калейдоскопе, бегали
наперегонки, падали, сбивали колени и снова поднимались. Глаза Илико были
полны птиц, брызг, листьев, бабочек, мелкой гальки, оловянных солдатиков...

Лицо Владика казалось электронной схемой, инструкция к пользованию
которой была безвозвратно утеряна. Мальчик и понятия не имел, зачем
существуют глаза, уши, губы, даже веснушки на носу.

Старенькая пациентка медсестры Ламорт была не права: Melancolie de noire
здесь и не пахло. Меланхолия - все же эмоция, все же реакция.

А Владик не реагировал.

Сжимал в руках плюшевую божью коровку и не реагировал.

Утирая внезапно подступившие слезы, Настя направилась к дому, возле
которого сидел мальчик.

И через час узнала все. От его бабушки Александры Зиновьевны.

Владику совсем недавно исполнилось восемь. Родители мальчика погибли в
катастрофе - то ли автомобильной, то ли авиационной, и Владик с Александрой
Зиновьевной остались одни.

Нет, врачи говорят, что сделать ничего нельзя. Что это довольно редкое
психическое заболевание. Или отклонение, кому как нравится.